Сердцу не прикажешь - Барбара Картленд

Он не собирался просто сбыть с рук свою дочь, но ему время от времени виделись прекрасные картины холостяцкой жизни, полной свободы: иди, куда хочешь, знакомься, с кем хочешь, в вечно меняющейся толпе, которая наводняет Лазурный берег.

У Генри до известной степени еще сохранилась совесть, и он не принимал приглашений, если они исключали присутствие его дочери, — с чем, кстати, никогда не считалась мать Марсии.

Мысль о том, что Марсия с удовольствием осталась бы дома одна, никогда не приходила ему в голову. Роль сопровождающего сильно обременяла полковника. Поэтому он не раз подумывал о том, что недурно было бы познакомиться с какой-нибудь веселой сорокалетней вдовушкой. Но присутствие Марсии усложняло эту задачу.

Разведенный и свободный, он рассчитывал рано или поздно снова жениться, но на сей раз на женщине с деньгами.

Но интуитивно, не особенно напрягая воображение, представлял себе, как те женщины, которые привлекают его и могут согласиться на брак с ним, воспримут такую падчерицу, как Марсия.

Невольно, вопреки самому себе, он вынужден был признать, что его единственное дитя — натура тонкая и сложная. Он не смог бы выразить это словами, но понимание этого тревожило его, ибо подспудно не сулило спокойствия и удобств в их совместной жизни.

У Марсии же мысль о замужестве как спасительном выходе для нее и для отца вызвала протест и страх. Шло время, и она все больше убеждалась в том, что мать ее поступила мудро, решив, что ей следует жить вместе с отцом.

Разлучить их может лишь обручальное кольцо Марсии, но от этой мысли ее всякий раз пробирала дрожь. Она мало встречала в своей жизни мужчин, но те, с кем довелось ей познакомиться на Ривьере, вызывали в ней скорее чувство отвращения; в то же время общество молодых людей, неотесанных и грубоватых, бедно одетых, с плохими манерами, было ей в равной степени неприятно.

Марсии было восемнадцать, когда мать ушла от отца. Глэдис Флетчер, оставляя дочь, не подозревала, в какой ненависти к браку выросло ее дитя. Сама мысль о том, что она тоже должна искать спасение в браке, что ее освобождение от отца и возможность покинуть Ривьеру зависят от какого-то неизвестного мужчины, была ненавистна Марсии.

Она мечтала о прекрасном принце, которого полюбит и который тоже будет нежно любить ее. Но почему-то он представлялся ей на фоне серого туманного неба, в теплом твидовом костюме, спасающем английского джентльмена от капризов родного климата. Ее принцу не было места ни среди белофланелевой праздной толпы на Ривьере, ни среди полуголых законодателей моды на теннисных кортах, ни среди игроков в мяч на пляже.

Чем больше она узнавала такой тип мужчин, тем невероятнее и ужаснее казалась ей мысль о браке и тем упорнее ее отец напоминал ей, что пришла пора найти себе мужа.

Малколм убеждался в том, что самочувствие его с каждым днем улучшается. К нему снова вернулся нормальный сон. Однако временами он все еще просыпался среди ночи, слыша, как зовет его больная Флоренс, и порывался помочь ей. Но и эти кошмары постепенно уходили, и по утрам он просыпался отдохнувшим и в хорошем настроении, чего не испытывал так давно.

Наконец он решил, что пора держаться более естественно и свободно, приобрести друзей, встречаться и беседовать с интересными людьми. Новые впечатления и знакомства помогут ему снова стать общительным и светским человеком, как все, кто окружает его здесь.

Не имея других знакомых и друзей на Ривьере, кроме полковника и его дочери, и будучи слишком сдержанным, чтобы знакомиться самому, он начал заводить разговоры с прислугой отеля.

Это было нетрудно, ибо какой француз откажется поговорить о себе и своей семье, похвалиться красавицей женой или любовницей, а уж если речь заходит о детях, он способен замучить длинными рассказами о постигших их болезнях и несчастных случаях.

Не прошло и нескольких дней, как Малколм знал почти все о семьях слуги отеля, бармена и старшего лакея по этажу, который оказался наиболее интересным собеседником из всех.

До войны Пьер жил несколько лет в Англии. Он попал туда еще мальчишкой; был на побегушках при кухне в отеле «Савой». Это считалось обязательной школой для всех будущих официантов в Европе.

Он воевал за свою родину в альпийском батальоне, а позднее какое-то время был слугой у английского джентльмена, жившего за границей.

Пьер свободно изъяснялся на английском, обогащая его междометиями и идиомами из родного языка.

Это был забавный, веселый человек: по утрам он входил в номер с неизменной улыбкой на лице, каждый раз приветствуя Малколма так, словно был несказанно рад снова видеть его, и с особым тщанием заботился о выборе меню для завтрака.

Он доверительно сообщил Малколму, что единственное его увлечение — охота. Все, что ему удается сберечь за год, он тратит на то, чтобы провести отпуск в родном Эксе, наслаждаясь любимым видом «спорта», как он это называл.

Его жена и маленький сын, в котором он души не чаял, жили с ним в Каннах, но в настоящее время мальчик приболел, и его отправили к деду в горы в надежде, что свежий воздух принесет ему пользу.

— Он слабенький, мой малыш, — рассказывал Пьер. — Не в меня пошел. Я всегда был крепышом. В батальоне вначале подшучивали над тем, что я хвастаюсь своей силой, но я знал приемы бокса и мог постоять за себя. О, месье, очень скоро они все стали со мной очень вежливы, чертовски вежливы. Будьте уверены.

Малколм рассмеялся.

— Надеюсь, ваш сын вскоре все наверстает и будет похожим на отца, — сказал он шутливо. — Для таких малышей, как он, это, должно быть, обычная болезненность.

Но несколько дней спустя Пьер появился у Малколма в номере без широкой улыбки и веселого приветствия.

— Что случилось? — спросил Малколм, пока Пьер без привычных веселых комментариев старательно записывал заказ на завтрак.

— О, месье, плохие новости, очень плохие, — печально пояснил он, сложив свои большие ладони словно для молитвы и изобразив неутешное горе. — Маленький Жан, мой сыночек заболел. Сегодня утром я получил письмо от жены, она так беспокоится. Просто не знаю, что делать. Меня, увы, не отпустят, чтобы съездить к ним.

— Но это же нелепо! — воскликнул Малколм. — Ведь можно же договориться, чтобы вам дали свободный день.

— Нет, нет, месье, это невозможно, — грустно сказал Пьер. — Мой свободный день — воскресенье. Это очень неудобно, но у нас никто не имеет права менять дни. Вы уж простите меня, месье, что я занимаю вас подобными разговорами, но вы всегда были так добры. Я пойду, пожалуй, закажу на кухне ваш завтрак.

Когда слуга ушел, Малколм, встав с постели, накинул халат, сунул ноги в шлепанцы и, удобно устроившись в кресле, развернул газету «Дейли мейл-континентал».