Посмотри на меня - Нина Иливицкая

— Данко! — насильно улыбнулась Ника.

— Что?

— Бледный Данко нес в вытянутой руке свое пылающее сердце…

Кешка не ответил, молча глядя на Нику: на ее лицо, обнаженное плечо, искрящийся в полутьме контур тела.

Ника засмеялась, разгоняя тишину.

— Ну, проходи же! — Она первой проследовала в гостиную и опустила букет в заранее приготовленную вазу из синего хрусталя. Ах, как она все продумала!

Иннокентий вошел следом и сразу же увидел накрытый на двоих стол.

— Ника… — Он медленно подошел и пытливо заглянул ей в лицо. — Этот «красивый и грустный вечер»…

— Только для нас двоих, — со смехом произнесла Ника. — Ты рад?

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Кешка оглядел тщательно продуманный натюрморт и улыбнулся:

— Ты голодна?

Ника неуверенно помотала головой, внезапно ощутив, что у ее постановки появился новый режиссер и то серьезное, чего она опасалась, все-таки вторгается в ее жизнь. Действие продолжалось уже независимо от воли Ники и развивалось стремительно и неожиданно.

Кешка взял ее за плечи и поцеловал в губы. Его рот оказался сухим и горячим. Ника почувствовала что-то вроде удара током. Потом он отстранил ее и подошел к столу. Она чуть было не разочаровалась, но он только погасил свечи и вернулся, чтобы в наступивших сумерках взять ее на руки. Потом коротко спросил:

— Куда?

Ника удивилась, что его голос так спокоен, в то время как ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. И пока он нес ее в спальню, она почти теряла сознание. Новизна собственных ощущений пугала Нику. Этот властный, уверенный Он, чьи прикосновения причиняют сладкую муку (такого еще с ней не бывало), неужели это Кешка?

Он опустил Нику на ноги возле широкой кровати, неторопливо распустил ее волосы и, почувствовав наконец трепет ее сердца, нежно промолвил:

— Не бойся, доверься мне. Тебе будет хорошо, я обещаю.

И Ника, привыкшая доверять ему, успокоилась.

Сначала он лишь крепко прижимал ее к себе и целовал. И одни только поцелуи — все более дерзкие, настойчивые, томящие — чуть не довели ее до высшей точки наслаждения, которой Ника еще ни разу не испытала. Но он, чутко следивший за неуловимыми содроганиями нежного тела, отстранился, снова подхватил ее на руки и положил на кровать. Блаженно расслабившись, она, дивясь нараставшему желанию, прислушивалась к шороху его одежды — вот звякнула пряжка ремня, и этот звук показался ей восхитительным. Девушка не открывала глаз и не отвечала на его ласки, не желая отвлекаться от новых и сладостных ощущений, безвольно отдавая себя его власти. Теперь она чувствовала, как его рука отстегнула аграфы и обнажила ее грудь. Она только слегка прогнулась, чтобы поднести ему — взгляду мужчины, его губам — эти налившиеся соком желания плоды. Прикосновения его рук, губ, языка были бесподобно точными — именно так, именно там… О, но почему столь медленно? Отчего так неторопливо соскальзывает вниз шелк ее платья?! Она уже не могла терпеть эти мучительные ласки и жалобно застонала. Он понял, что медлить больше нельзя. Сильные руки обнажили ее бедра, властно раздвинули ноги — и он наконец вошел в нее. Она стонала и билась под этими мощными ударами. Наслаждение накатывало волнами. И перед самой последней волной он вдруг повелительно сказал:

— Посмотри на меня!

Она сделала усилие, покорно разомкнула влажные ресницы и увидела, что его лицо восходит над ней, как лицо бога, и увидела его гладкий торс, и тут горячая волна захлестнула ее, и она закричала. И он ответил ей львиным рыком.

Они еще долго лежали, соединившись. Блаженство не торопилось покидать ее бедра, словно налитые медом, оно возвращалось с каждой пульсацией его горячей плоти внутри нее. А потом Ника почему-то заплакала, громко всхлипывая. А он нежно сцеловывал слезинки с ее глаз и щек.

Потом они снова и снова любили друг друга. Ника постепенно свыклась с этим всеобъемлющим жаром желания и все более раскованно и темпераментно отвечала на умелые и изощренные ласки мужчины. И вот уже она попыталась перехватить инициативу в страстной схватке на огромном ринге кровати. Но все же сдалась первая и жалобно взмолилась о пощаде. Тогда Кешка отнес ее в ванную и, забравшись вместе с ней в воду, искупал ее бережно и умело, а потом, закутав в большую махровую простыню, снова отнес на постель.

Он сидел рядом, обнаженный — лишь бедра были обернуты синим махровым полотенцем, и любовался ее усталым детским личиком, только что он осторожно смыл с него роковую косметику. А Ника вдруг с беспокойством ощутила, как в ее груди завозился жгучий червячок. Это была ревность, на которую она вдруг обрела право. Он неожиданно оказался так искушен — его ласки умелы и выдают доскональное знание женского тела, любовная техника отточена. Сколько у него было женщин? Он любил их так же, как ее? Кешка засмеялся. И от этого, как ей показалось, высокомерного смеха червячок превратился в змею и ужалил ее прямо в сердце.

Но он сказал «любимая» и «единственная» и нежно поцеловал Нику. А потом просто объяснил, что сегодня лишь реализовал то, о чем мечтал пять лет. Что он много раз уже целовал ее губы, ласкал чудесное тело, каждый изгиб которого изучил глазами, доставлял ей наслаждение и нежно мучил — в воображении. Женщины, конечно, были, но его с ними связывали лишь партнерские отношения без любви и обязательств. И они не оставили следа…

«Боинг», словно носатый горец, неслышно и неумолимо умыкал красавиц-сестер, увозя все дальше и дальше от родного дома.

Вика, наслаждаясь путешествием, с удовольствием принимала все, что ей предлагали улыбающиеся девушки в фирменных костюмах. Она усваивала инструкции, пила минеральную воду и колу, впервые в жизни жевала резинку и слушала музыку, звучавшую в наушниках.

Ника с вежливой улыбкой отрицательно качала головой и снова погружалась в воспоминания…

…Неожиданно они поняли, что ужасно голодны, и, облачив друг друга в шелковые тоги простыней, отправились в гостиную. Там снова предались излишествам, на этот раз — гастрономическим. Они бесцеремонно сдвинули вместе благородные стулья и изысканные тарелки и набросились на еду. После первого приступа молчаливого насыщения они вдруг развеселились и, дурачась, принялись наперебой скармливать друг другу все эти жюльены и оливье, заливное и жаркое, заветрившееся мясное ассорти и холодных цыплят. А потом Кешка схватил Нику на руки и потащил в спальню, а она отбивалась и кричала, что он хочет уморить ее голодом. И уже в постели они пили ароматное испанское вино и заедали его фруктами. Притихшая Ника с наслаждением запускала пальцы в Кешкины густые волосы, еще влажные после купания, заново рассматривала его лицо, обводила пальчиком чувственные губы и кормила виноградом, нежно шепча, что он — ее царь Соломон, а она — его девушка с виноградника. И требовала, чтобы он поил ее вином и кормил яблоками, ибо она изнемогает от любви.