Держитесь, девушки! (сборник) - Надежда Веселовская

Из этих невидимых кирпичиков он возводил кое-что вполне видимое. На столе в большой комнате располагалась, как называла для себя Вика, пещера Гингемы: металлическая конструкция перевернутой пятиконечной звезды рожками вверх, стеклянная колба, брошюрки по эзотерике, звездные карты и, за неимением древней чаши, простая салатница с водой. Ну ладно вода: ее можно заряжать энергией, об этом даже Вика слышала. Но зачем, например, часто и подолгу смотреть внутрь стеклянной колбы, когда там очевидная пустота?

– Видишь ли, дорогая, – рассуждал Захарка, подметив ее косой взгляд на «пещеру», – в магию ведут разные пути. Потомственной ведьме, будь она простой деревенской бабкой, тайна открыта изначально. Но и эти бабки используют для колдовства разные предметы, то есть претворяют магическую суть в материальную форму… Что же говорить обо мне, идущем теоретическим путем? Без символики никуда…

Его объясненья были скорее рассуждениями вслух, Вика в них мало что понимала. На «пещеру» она смотрела по-прежнему с неприязнью: символика символикой, а вот не нравилась она ей, и все. Гингема как таковая с детства внушала Вике мистический ужас, после того, как она увидела колдунью на картинке в книге «Волшебник Изумрудного города».

Надо сказать, что в области быта они с Захаркой неплохо уживались. Он не сорил где попало, как некоторые мужики, хвалил ее кулинарию, не требовал в области быта ничего особенного. Иногда спрашивал – надо ли сходить в магазин? Но Вика редко пользовалась этими предложениями, потому что сама любила уходить из дома на улицу. Там во всех смыслах легче было дышать. На улице все становилось на свои места: она была нормальной девушкой, на которую прохожие смотрели без подозрений, не представляя себе, что на самом деле рядом с ними – донор импульсов. Здесь не было колдовской «пещеры», над которой упорно склонялась полысевшая от всякой лжемудрости башка Захара: картина, которая постепенно начала вызывать у Вики тоску.

Итак, ее тянуло на свежий воздух. Недостатка в свободном времени она теперь не испытывала, так что могла запросто гулять по рынкам и распродажам, в парках и во всяких интересных местах. Однажды зашла в церковь: проходила мимо и вдруг вспомнила, как однажды в детстве бабушка надела ей чистое платьице, повязала голову белым в крапинку платочком и повела на церковную службу. Маленькой Вике запомнились огоньки свечей, блестящие столбики низеньких оград возле мраморных ступеней, большие иконы, золотая одежда батюшки… И все это – сквозь колышущиеся концы платочка, которые ей нравилось теребить перед глазами, чтобы они качались, как зайкины ушки…

Теперь, в двадцать лет, церковь больше всего удивила Вику находящимися внутри людьми: это были не одни старушки и даже не одни женщины, как она запомнила с детства.

Представители сильного пола порой совершали здесь действия, для Вики совсем непривычные. Например, один интересный с виду парень клал на коленях поклоны, другой ушел за перегородку и вернулся в надетом поверх костюма холщовом балахоне, из-под которого островками цивилизации темнели манжеты брюк и вполне современные ботинки. Он оказался церковным прислужником, так что балахон, выходит, был для него вроде униформы. Два еще не старых бородатых дяденьки, обрадовавшись встрече, поцеловались друг с другом плечо в плечо. Тот его в плечо, и этот в плечо! С ума сойти, что за эпоха Ивана Грозного…

Ну, а главные действия происходили здесь за внутренними дверями, которые назывались АЛТАРЬ. Точнее, как поняла Вика из разговоров стоящих рядом старушек, алтарем было то, что находилось внутри. В самые торжественные моменты высокие резные двери отворялись, и можно было видеть полукруглую комнату, обставленную таинственными предметами.

Оттуда выносили то тяжелую, инкрустированную золотом книгу, то золотую чашу на высокой ножке, то опять же золотой крест. Священник произносил не вполне понятные для Вики слова, прислужник помахивал дрожащей на трех цепях резной коробочкой, напоминающей по форме уменьшенный детский волчок. Посередине у нее находился разрез, откуда выползал сладкий пахучий дым, расползающийся струйками во все стороны.

В такие минуты все замирали, наклонив головы: казалось, они ждут, чтобы сверху на них сошел тот золотой свет, которым сияли крест, и чаша, и книга. Вика сама попадала в общую струю: ее голова, стянутая купленной за свечным ящиком голубой косынкой, с той же готовностью склонялась под золотые лучи и непонятные слова священника. А потом возникало чувство, будто вся она осыпана невесомой золотой пыльцой, как та, что дрожит весной на цветущей иве…

– Где ты сегодня была? – спросил ее по возвращенью Захарка, поднимая голову от очередной звездной карты. У Вики враз упало настроение: попробуйте-ка после воспаряющих ароматов, света и золота уткнуться лбом в территорию Гингемы. Ей даже показалось, что от пустой стеклянной колбы попахивает какой-то гнилью. Но это уж пусть думает Захарка – она моет только обычную посуду, после еды…

– Так где ты была?

Вике хотелось в будущем еще почувствовать на себе золотую пыльцу, поэтому она промычала в ответ что-то неопределенное. Дескать, гуляла по улицам, заходила в магазины, ну и во всякие здания, которые встречались по дороге.

Но Захарка сам узнал правду вечером, после обычной процедуры снятия пенок.

– Сегодня твои импульсы намного богаче, – констатировал он. – Подозреваю, что ты набрала их в церкви.

Вика ждала разноса, но хозяин, похоже, раздумывал…

– Если так пойдет, я достигну своей цели еще раньше, чем предполагал…

– Разве для тебя не важно, где я собираю эмоции? – удивилась Вика. – Тебе не мешает, что богатство моих импульсов – из церкви?

– В какой-то мере мешает, но я использую накопленное тобой, как мне надо. Возьму твою добрую, красивую энергетику и переделаю ее в подходящий для дела материал. Иногда экстрасенсы касаются икон руками, не видела? Для чего, как ты думаешь, они это делают?

– Наверное, для того, чтобы стать сильнее.

– Правильно. Но чем шарить руками, они могли бы в открытую попросить у Бога силы или чего еще там им надо. Просто помолиться, наподобие всех верующих. Почему, как ты думаешь, они так не поступают?

И, поскольку Вика ответить не могла, закончил сам:

– Потому что их деятельность идет вразрез с тем, чего хочет от человека Бог. Так же как и моя. Нельзя договориться, понимаешь?

Вике вдруг вспомнилась бабушка, с которой они когда-то ходили в церковь, и ее слова: «С Богом не договариваются. У Бога просят».

– Ну, в данном случае это все равно. Не цепляйся к словам, – мимоходом заметил он. – Суть такова: мой жизненный выбор несовместим с тем, чтобы получать помощь от Бога. Значит, такие, как я, могут пользоваться церковной энергией не впрямую, а, как говорится, с черного хода. В данном случае через тебя.

– Значит, ты согласен, чтобы я ходила в церковь?

– У меня есть одно условие…

И хозяин сказал, что она может получать в церкви эстетические и вообще всякие впечатления, но не должна участвовать в том, что там происходит. То есть со стороны – пожалуйста, а вот чтобы сама – ни-ни!

– Молиться, что ли, нельзя? – уточнила Вика.

– Только для виду. Если станешь делать это по-настоящему, я непременно узнаю, и у тебя будут проблемы. Говорю серьезно, поняла?

– Ладно-ладно, – согласилась Вика, довольная уже тем, что можно получать «эстетические и вообще всякие впечатления». – Я и молиться-то, кстати, не умею. Бабушка когда-то учила меня, но она скоро умерла. Так что ты можешь не беспокоиться. Вот только знаешь что…

Расслабившийся было Захарка вновь поднял на нее свои выпуклые глянцевито черешневые глаза.

– Может, если бы я когда-нибудь помолилась, мои импульсы стали бы еще богаче? Совсем богатыми, а?

Он раздраженно хлопнул себя ладонями по бокам:

– Опять двадцать пять! Нет, дорогая моя, в таком случае все будет иначе. Я уже не смогу распоряжаться твоими богатыми импульсами по своему усмотрению, поскольку в них появится некий разрушительный для моей деятельности заряд.

– Почему же его нет сейчас? – спросила Вика.

– Я уже сказал, почему. Сейчас твой внутренний мир пассивен, а начнешь молиться, он станет качественно иным. В результате я вообще не смогу добыть твоих импульсов, какими бы насыщенными они ни были!

Он выдержал паузу и продолжал нарочито спокойным тоном:

– Что же касается тебя, то ты потеряешь кров и средства к существованию. Помнишь, чем ты думала заниматься в случае, если окажешься на улице? Кажется, бутылки собирать?..

Вика вспыхнула и отвернулась. Умеет же он ужалить, змей подколодный! Она просто так спросила, даже не думала пробовать эти запрещенные им средства – молитву, участие в церковной службе… Просто спросила, а он уже сыплет соль на ее не успевшие зажить раны…

– И учти: если что, я обо всем узнаю, – подытожил Захар. – Меня невозможно обмануть. Да и нехорошо было бы, – прибавил он более мягким голосом. – Ведь я свои обязательства выполняю: комнату предоставил, деньги на хозяйство даю и как женщину пальцем тебя не тронул…