Стихи - Эмиль Верхарн

Перевод В. Брюсова

Пылающие стога

В вечерней глубине пылает вся равнина,Набат со всех сторон прыжками мечет звонВ багровый небосклон.

— Вот стог пылает! —

По колеям дорог бежит толпа,И в деревнях стоит толпа, слепа,И во дворах псы лают у столба.

— Вот стог пылает! —

Огонь ревет, охватывая крыши,Солому рвет и мчится выше,Потом, извилист и хитер,Как. волосы пурпурные змеится,И припадает, и таится, —И вновь взметается костер,В безумье золотом и пьяном,Под небо черное — султаном.

— Вот стог другой мгновенно загорелся!—

Огонь огромен, — вихрем красным,Где вьются гроздья серных змей,Он все быстрей летит в простор полей,На хижины, где в беге страстномСлепит все окна светом красным.

— Вот стог пылает! —

Поля? Они простерлись в страхе;Листва лесов трепещет в дымном прахеНад ширью пашен и болот;Дыбятся жеребцы с остервенелым ржаньем,И птицы мечутся и сразу с содроганьемВалятся в уголья, — и тяжелый стон встаетС земли, — и это смерть,Смерть, обожженная в безумии пожара,Смерть с пламенем и дымом, яркоВзлетающая в твердь.

На миг безмолвие, но вот внезапно там,В усталых далях, смел и прям,Взрыв новый пламени в глубь сумерек взлетает.

— Вот стог пылает! —

На перекрестках сумрачные людиВ смятенье, в страхе молятся о чуде,Кричат и плачут дети, старикиСтремят бессильный взмах рукиК знаменам пламени и дыма,А там, вдали, стоят неколебимоУмалишенные и тупо смотрят ввысь.

— Вот стог пылает! —

Весь воздух красен; небосклонЗловещим светом озарен,И звезды — как глаза слепые;А ветер огненных знаменКолеблет гроздья золотые.Огонь гудит, огонь ревет,Ему из дали вторит эхо,Реки далекий поворотОблекся в медь чудесного доспеха.Равнина? Вся — огонь и бред,Вся — кровь и золото, — и бурейУносится смертельный светТам, в обезумевшей лазури.

Перевод Г. Шенгели

Из книги «Поля в бреду»

(1893)

Город

Все колеи стремятся в город.

Из глубины тумановНагроможденьем этажей,Сплетеньем лестниц, бегом ступеней,Несущихся все выше, все быстрей,—Он возникает, как виденье, в небо прянув

Там,Хребты железные согнув, мостыСтремят прыжки в зиянье пустоты;Там в высь влиты стволы колонн,Украшенные ликами горгон;Там башни у пределов пашни;Там крылья крыш над чернотою нишЗастылый свой полет в свинцовый свод несутТо — город-спрутЛегУ дорог лавиной над равниной.

Багровый свет,ВоздетВ шарах стеклянных,Горит и в полдень, в дымчатых туманахГлазами золотыми,А солнца алое жерлоВ туман ушло,Исчезло в дыме.

Река, смолу и нефть качая,Бьет в набережные и сваи;Судов свирепые гудкиРевут от страха и тоски,И с мачт зеленый глаз глядит сквозь слой туманаВ огромное пространство океана.

Гранит от грохота фургонов изнемог;Как петли ржавые, скрежещет стая дрог;Железные весы отбрасывают тениДрожащие под натиском огня;Мосты, что раздвигаются, звеня,Висят в багровом мраке дняГромадой виселиц средь мачтовых сплетений,И в буквах медных скрыт и заключен весь мир.И тяготят они, бросая блеск в эфир,Все крыши, своды, все дворцы, все рынки,Лицом к лицу, как бы на поединке.

Кругом — движенье кебов, стук колес,Бег поездов, полет усилийК вокзалу, что, как корабельный нос,Свой золотой фронтон вознес,Путей железных осеняя мили.И рельсы тонкие змеятся под землей,Врезаются во мрак ночнойТуннелей, чтобы вновь средь грохота и пылиСверкнуть, как тонких молний жгут.То — город-спрут.

Вот улица — ее струиВкруг памятников вьются, как канаты,Бежит, ведет сплетения свои.И толпы, меж домами сжаты, —В руках безумие, и ненависть в шагах,И жар горячечный в глазах, —Вонзают зубы в мчащееся время.И ночи напролет и дниСвирепо, гневно, нехотя ониБросают наугад щетинистое семяТруда, что тотчас исчезает без следа.Конторы, чьи угрюмы взоры,Бюро коварные, что крашены пестро,Огромный банк, хранящий как в пещереМеталл тяжелый, — раскрывают двериПод натиском ветров безумья и труда.

А там — комками красной ватыСгорают смутные закаты,В стекле окон отражены;И тяжко бродят жизнь и сны,Заквашенные алкоголем. БарыВолною ярой льют на тротуарыСвоих зеркальных скиний[12] свет,Где отражаются борьба и бред.Вдоль стен скользит слепая,Свет в коробочках продавая.Бескровный голод и развратСовокупляются в своих берлогах сорных,И муки плоти черный танец мчат,Смертельный танец, в переулках черных.

И похоть в громе уличном растет,И делается ярость ураганом,И в давке дикой мчит людей впередСтремленье к наслажденьям пьянымИз золота и фосфора. ИдетСтрой бледных идолов — то женщин строй тяжелый,В чьих косах спутанных таятся знаки пола.И сажей полная коричневая тьмаОт солнца прячется за мрачные дома.И точно крик — всеобщее влеченьеНесется к свету в громе и смятенье;Дворцы, дома, проулки и базарыХрипят и пенятся, объяты страстью ярой,И умирающие ждутХоть несколько минутМолчанья,Чтобы глаза сомкнулись без страданья.

Когда же вечера ваяют черный сводЭбеновыми молотками,То город над равниною встаетКак черное надежд огромных пламя.Возносит он желанья, жизнь и свет.Его свечения в ночное небо всходят,Кустами золота горячий газ воздет,И рельсы тонкие уводятГлаза к обманчивой мечте,Сопровождаемой удачею и силой.Как армия, встает бескрайних стен прибой,И мгла его и дым застылыйВ равнины кличут светлою трубой.

То — город-спрут,Горящий осьминог,Костехранилище, скелет, великий остов.

И бесконечные сплетения дорогК нему от пастбищ и погостовВедут.

Перевод Г. Шенгели

Тот, кто дает дурные советы

Вдоль по дорогам, меж дюн и болот,Рыщет и свищетТот, кто дурные советы дает.

Ездит в двуколке зеленого цвета,Ездит по хляби, где тонет сапог,И сумасшедшая ждет его где-тоНа перекрестках размокших дорог.Делая дело свое втихомолку,Он оставляет ей лошадь, двуколку…Лошадь пасется, а ливень молотитРжавую воду в соседнем болоте…Тучи висят, как сырые лохмотья.

В каждой деревне, как вечер придет,Ждут, что появится бог весть откудаТот, кто дурные советы дает.

С гнусной ухмылкой, со взглядом косящимХодит, он, бродит по фермам пропащим,Где поселилась лихая беда,Где безысходна нужда.Стукнет в ворота неведомый кто-то…Кто это — друг или враг?Он тут как тут, когда бледный хозяинСмотрит в тоске, нищетою измаян,На помертвелый очаг.Стерто лицо, и одежда — дрянцо…Он достает из карманаБаночки, банки, флаконы и склянкиС ядами, зельями, с пакостью разной.Гаденький, сморщенный и безобразный,Вроде крестьянин, а все ж — не поймешь:Скользкой повадкой он очень похожНа шарлатана.Тихо гнусавит свои заклинанья,Словно читает святое писанье.

Шепотом сладким, назойливо страстным,Он подстрекает к поступкам опасным.Тех, чья земля — лишь коряги да кочки,Он соблазняет поодиночке;Хочет втереться в доверье, проныра,К людям, которым, когда им не спится,Мнится, что пялит пустые глазницыСмерть из просторов зловещего мира.

Если заложен твой дом или продан,Крысами и нищетою изглодан,Лампа погасла и выхода нет, —Он подает тебе мудрый совет:Дескать, не худо бы броситься с ходуВ омут, в стоячую, липкую воду;Выбрав местечко, где топь глубока,Плюхнуться на своего двойника!

А стариков, чья бессильная плотьВяло висит на скелете,Словно лоскут, что терзают и рвутВетры в течение десятилетий,Не устает он шпынять и колоть:Тех — сыновьями, а тех — дочерьми,Что оставляют отца за дверьми,Как ты их в детстве ни холь, ни корми…

Девушек он уговаривать мастерК пропасти сделать последний шажок.В сердце девчонки, чей взгляд — как ожог,Он распаляет порочные страсти.Ум ее бедный он держит в плену,Яд обещаний вливая ей в ухо.Хочет он, подлый, чтоб самка и шлюхаВ ней задушили и мать и жену.Чтобы была она только товаром,Мертвая — словно на старом погостеКамни да кости.Он присоветовал ростовщикамСоки сосать из несчастного края,Все разъедая, как опухоль злая,Все прибирая к рукам.Он им советы дает по дешевке,Учит их гнусной паучьей сноровкеСтискивать жертву, попавшую в сеть,Им, превращающим в золото хлам,Льстит он, твердя, что самим королямВласти подобной вовек не иметь.

Он хоть кого доведет до греха.Часто случается под воскресенье —Пламя охватит селенье:Красного кто-то пустил петуха!Сжечь все дотла! Когда колоколаСпят и, бесстрастна, нема и глуха,Смотрит лишь ночь на людские дела,Он выбирает гумно иль сарай:Здесь поджигай!Ставит он метки, проворный и юркий,На штукатурке.

Всех окропляет и ядом и желчью,В души вселяет он ненависть волчью.Мерзко хихикая: «Всем насолю!»Он отвращение к жизни внушаетИ на свиданье прийти приглашаетК старой-осине: «Припас я петлю…Дерном я холмик потом устелю…»Так он блуждает по жалким и голымПризрачным селам;По деревням, где встречают дрожаДни платежа;

Проклятый всеми и всеми хулимый,Но неизбывный и неистребимый —С клячей, с двуколкой, с безумною нищей,Что его ждет там, где по голенищеВ хляби сапог утопает, где хлесткийВетер беснуется на перекрестке.

Перевод В. Шора