Острова в океане - Эрнест Хемингуэй

Роджер снова оттолкнул его прочь. Он стоял, не сводя с Роджера глаз. Как только Роджер разжимал свою хватку, которая делала этого человека совершенно беспомощным, страх его немного ослабевал и возвращалась подлость. Он стоял перепуганный, избитый – лицо изуродовано, губы в крови, а ухо – как перезрелая фига, потому что мелкие кровоизлияния в нем слились под кожей в большую гематому. И пока он стоял так, не чувствуя на себе рук Роджера, страх его ослабевал, а вместо страха накипала неистребимая подлость.

– Ну, что скажете? – спросил Роджер.

– Паскуда, – сказал он. И, сказав, прижал подбородок к груди, поднял стиснутые кулаки и стал боком к Роджеру, похожий на мальчишку, чье упрямство трудно переломить.

– Ну держись! – крикнул Руперт. – Ну, теперь будет по всем правилам.

Но то, что за этим последовало, не было ни особенно эффектным, ни особенно поучительным. Роджер быстро шагнул к своему противнику, поднял левое плечо и, замахнувшись правым кулаком снизу, ударил его справа по голове. Яхтсмен упал на четвереньки и уткнулся в настил лбом. Постоял так с минуту, упираясь лбом в доски настила, и потом мягко повалился на бок. Роджер посмотрел на него, подошел к краю причала и спрыгнул на катер.

Матросы понесли хозяина домой. Они не вмешивались в то, что происходило на причале, просто подошли туда, где он лежал на боку, подняли и понесли провисавшее у них на руках тело. Кто-то из негров помог им спустить его с причала и внести в каюту. Тело внесли, и дверь за ним затворилась.

– Надо бы вызвать врача, – сказал Томас Хадсон.

– Он не очень сильно стукнулся, когда рухнул, – сказал Роджер. – Я беспокоился за причал.

– Последний удар по уху не пойдет ему на пользу, – сказал Джонни Гуднер.

– Физиономию вы ему загубили, – сказал Фрэнк. – А уж ухо! Первый раз вижу, чтобы ухо так разнесло. Сначала оно было как виноградная гроздь, а потом стало как апельсин.

– Голые руки – вещь опасная, – сказал Роджер. – Люди понятия не имеют, что ими можно натворить. В глаза бы мне не видать этого типа.

– Теперь, если встретитесь с ним, сразу его узнаете.

– Надеюсь, он очухается, – сказал Роджер.

– Драку вы провели просто блистательно, мистер Роджер, – сказал Фред.

– Ну ее к черту, эту драку, – сказал Роджер. – И кому она была нужна?

– Он сам во всем виноват, – сказал Фред.

– Бросьте огорчаться, – сказал Роджеру Фрэнк. – Я этих битых много перевидал. Ничего ему не сделается.

Негры расходились с причала, толкуя между собой о драке. Их смутил вид этого белого человека, когда его уносили на яхту, и вся их бравада насчет поджога комиссарского дома понемногу испарилась.

– Всего вам хорошего, капитан Фрэнк, – сказал Руперт.

– Уходишь, Руперт? – спросил его Фрэнк.

– Да, мы хотим заглянуть к мистеру Бобби, посмотрим, что там делается.

– Всего хорошего, Руперт, – сказал Роджер. – До завтра.

Роджер сидел мрачный, левая рука у него распухла и стала величиной с грейпфрут. Правую тоже разнесло, но не так сильно. Больше ничто не говорило о том, что он участвовал в драке, разве только оторванный ворот свитера, болтавшийся на груди. Один удар пришелся ему по голове, и на лбу вскочила небольшая шишка. Джон смазал ему ободранные, кровоточащие костяшки пальцев меркурохромом. Роджер даже не посмотрел на свои руки.

– Пошли к Бобби, поглядим, может, там идет веселье, – сказал Фрэнк.

– Вы не огорчайтесь, Родж, – сказал Фред Уилсон и взобрался на причал. – Только сосунки огорчаются.

Они зашагали по причалу – один с гитарой, другой с банджо – и пошли прямо на огни и пение, доносившееся из открытых дверей «Понсе-де-Леон».

– Славный малый Фредди, – сказал Джонни Томасу Хадсону.

– Он всегда был славным малым, – сказал Томас Хадсон. – Но в паре с Фрэнком ему быть вредно.

Роджер молчал, и Томасу Хадсону было неспокойно за него – за него и за многое другое.

– Может, пора домой? – сказал ему Томас Хадсон.

– У меня все еще кошки на сердце скребут из-за этого типа, – сказал Роджер.

Он сидел спиной к корме и правой рукой держал левую.

– Пусть больше не скребут, – вполголоса сказал Джон. – Он уже на ногах.

– Да-а?

– Вон вышел, да еще с ружьем.

– Ой, худо мне будет! – сказал Роджер. Но голос у него был веселый. Он сидел спиной к корме и даже не оглянулся.

Яхтсмен вышел на корму, на сей раз в пижамных штанах и в куртке, но прежде всего бросалось в глаза ружье. Уже после ружья Томас Хадсон перевел взгляд на лицо, а лицо было страшное. Кто-то обработал его, на щеках были полоски пластыря, марли и мазки меркурохрома. Только с ухом ничего не сделали. От боли до него, наверно, и дотронуться нельзя, подумал Томас Хадсон, и оно торчит жесткое, раздутое и выделяется теперь больше всего. Они молчали, и он тоже молчал, повернув к ним свою изуродованную физиономию и сжимая в руках ружье. Глаза у него так затекли, что он, должно быть, почти ничего не видел. Все молчали.

Роджер медленно повернул голову, увидел его и бросил через плечо:

– Идите поставьте ружье на место и ложитесь спать.

Он все стоял с ружьем в руках. Его распухшие губы шевельнулись, но он не мог выговорить ни слова.

– Выстрелить человеку в спину – на это подлости у вас хватит, только кишка тонка, – спокойно бросил через плечо Роджер. – Идите поставьте ружье на место и ложитесь спать.

Роджер сидел все так же спиной к нему. И вдруг он решился на выходку, которая Томасу Хадсону показалась отчаянной.

– Вам не кажется, что этот тип напоминает леди Макбет, когда она выходит из своей опочивальни в ночной сорочке? – сказал он, обращаясь к остальным, кто был с ним на корме.

Томас Хадсон замер в ожидании. Но ничего не случилось, и, постояв еще немного, яхтсмен повернулся и ушел в каюту, унося с собой ружье.

– Вот теперь я вздохну свободно, – сказал Роджер. – Я чувствовал, как пот катится у меня из-под мышек прямо к ногам. Пошли домой, Том. Он очухался.

– Не очень-то он очухался, – сказал Джонни.

– Хватит с него, – сказал Роджер. – Тоже называется – человек.

– Пошли, Роджер, – сказал Томас Хадсон. – Пойдем, побудешь у меня.

– Ладно.

Они простились с Джоном и пошли по Королевскому шоссе к дому. Кругом все еще праздновали день рождения королевы.

– Хочешь, зайдем в «Понсе-де-Леон»? – спросил Томас Хадсон.

– Ой, нет, – сказал Роджер.

– Я хотел сказать Фредди, что этот тип очухался.

– Ну и скажи. А я пойду к тебе.

Когда Томас Хадсон вернулся домой, Роджер ничком лежал на кровати в дальнем конце крытой веранды, обращенном в глубь острова. Было совсем темно, и праздничный шум еле доносился сюда из бара.

– Спишь? – спросил Томас Хадсон.

– Нет.

– Выпить хочешь?

– Да нет, пожалуй. Спасибо.

– Как рука?

– Распухла и болит. Но это пустяки.

– Тебе снова не по себе?

– Да. Накатило, да как!

– Завтра утром приедут ребята.

– Вот и хорошо.

– Ты правда не хочешь выпить?

– Нет, дружок. А ты пей.

– Я, пожалуй, хлебну виски на сон грядущий.

Томас Хадсон подошел к холодильнику, приготовил себе стакан виски с содовой, вернулся на веранду и сел там в темноте рядом с Роджером, лежавшим на кровати.

– Сколько же всякой сволочи гуляет по белу свету, – сказал Роджер. – Этот тип – порядочная дрянь, Том.

– Ты его кое-чему научил.

– Нет. Вряд ли. Я осрамил его и немножечко подпортил. Но он отыграется на ком-нибудь другом.

– Он сам напросился на драку.

– Конечно. Но я не довел дела до конца.

– Ты его только что не убил.

– Вот об этом я и говорю. Он теперь еще подлее будет.

– А может, ты его все-таки проучил, дал ему хороший урок?

– Нет. Вряд ли. То же самое было и в Калифорнии.

– А что там случилось? Ты мне так ничего и не рассказал.

– Была драка вроде сегодняшней.

– С кем?

Роджер назвал имя человека, занимавшего высокий пост в том, что именуется индустрией.

– Я не имел ни малейшего желания связываться с ним, – сказал он. – Это случилось в доме, где у меня возникли некоторые осложнения с женщиной, и, собственно говоря, мне там быть не полагалось. Весь вечер этот субъект донимал, и донимал, и донимал меня – куда хуже, чем это было сегодня. Наконец терпение мое лопнуло, и я дал ему, дал как следует, ни на что не глядя, и он неловко ударился головой о мраморные ступеньки бассейна. На беду, бассейн был рядом. В себя он пришел к началу третьего дня в «Ливанских кедрах», так что убийцей я не стал. Но у них все было на мази. Таких свидетелей вымуштровали, что, если б осудили за непреднамеренное убийство, считалось бы, что я легко отделался.

– Ну а дальше?

– А дальше, когда он смог вернуться к делам, мне такое обвинение припаяли, только держись. На все сто. Дальше некуда.