Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства - Наталья Курапцева

Отстранился от них и сел. И тогда стало видно, что у него совершенно спокойное, даже довольное лицо. Он улыбался.

– Вот, – заторопилась Света. – Честно говоря, не знали, что везти. Вот сигареты… три блока…

– А я курить бросил, – доброжелательно сообщил Булатов.

– Хорошо, другим пригодятся, обменяешь на что-нибудь, витамины… конфеты… карамель, да?.. апельсины… – она понизила голос. – А водку можно? Мы четыре бутылки привезли.

Булатов негромко, но весело рассмеялся.

– Светка подожди! – остановила ее Лена. – Ну что ты с этой жратвой, в самом деле! Видишь, харю тут отъел, поперек себя шире…

Булатов снова засмеялся.

Света села, закурила. И чуть не заплакала.

– Хорош! – приказала Лена. – Ну, рассказывай, Булат. Не для того мы за тысячу верст перлись, чтобы на твои ухмылочки смотреть.

– Ну что рассказывать? Тружусь… по мере сил…

– Нам уже сообщили, что ты отличник боевой и политической подготовки, – перебила Лена.

– У меня есть время думать, читать… я даже кое-что пишу…

– То есть… – попыталась сказать Света.

– То есть голову пеплом ты себе не посыпаешь? – сформулировала Лена.

Булатов развел руками.

– Ну не может он так врать! – повернулась Света к Лене.

– Булат, ты почему на себя это взял? – взвилась Лена.

– Ну, ты же сказала… И потом, я не взял… Когда меня спросили, признаю ли я себе виновным в непредумышленном убийстве, я ответил, что мне нечего сказать по данному вопросу.

– А это, по-твоему, не признание вины? – поразилась Света.

– Нет, – твердо сказал Булатов. – Я действительно, даже сейчас ничего не могу сказать об убийстве. Мы не знаем, что происходит в нашем подсознании, тем более если перестаем его контролировать…

– Ах, для тебя оправдываться – ниже собственного достоинства, – возмутилась Света, – раз уж и Ленка, и сам Кочубей думали, что ты виноват…

– Я ничего такого не думала… – тихо сказала Лена. – Я просто вообще – не думала! Как можно было там думать?

– Давайте мы не будем об этом говорить. Славы нет. Я… за это наказан… Почему бы нет?..

Кадры кончились. Пит сидел на каменных разбитых ступенях старого замка и чувствовал, что ему очень хорошо. Он уже любил эту Лену, потому что не было на свете такого мужчины, который бы просто прошел мимо, не заметив, не восхитившись, не сделав чего—нибудь стоящего для этого неземного и в то же время такого житейски мудрого существа. Теперь Пит начинал понимать, как из—за нее могли драться на лестнице пьяные Булатов и Кочин. Не за право обладать, конечно нет!. Может быть, Кочубей с его добрым и счастливым взглядом заметил Булатовский – недобрый, пытающийся вскрыть тайну мышления обожаемой Ленки. Было ли этого достаточно, чтобы убить? Более чем! «Убить» в том смысле, в котором искренние люди запросто бросают: «Повесить тебя за это мало!» Или, наоборот, Булатов решил, что Кочин недостаточно почтителен с возлюбленной… У обоих – жены, непостижимые русские женщины с безграничными размерами души, о которых не случайно грезят мужики всех континентов планеты… Но Ленка – принцесса, королева, из туфельки которой они готовы были пить даже советский портвейн. Какие там были сложности, переплетения судеб, влечений и полетов души – об этом даже гадать не стоит…

А Елена продолжала говорить.

– Его эта дикая жизнь не задавила, понимаете? – она строго посмотрела Питу в глаза. – И ничего он не искупал! Он просто на порядок выше нас всех по интеллекту, как Слава был выше по своим душевным, человеческим качествам. Фу, какую гадость я сказала! «Человеческие качества…» Таких людей больше нет и не будет! Кочубей! Этим все сказано! А Булатов… он просто жил и живет в предлагаемых обстоятельствах, сам по себе…

– Вы актриса? – догадался Пит.

– Да, – она улыбнулась. – Это видно?

– Видно, – тоже улыбнулся Пит.

– Все правильно, я ведь нашла своего Пигмалиона… Вы, наверное, опять не понимаете, почему это я сейчас, когда Игорь один, Света уехала… Почему я не с ним, в общем, да? Вы знаете, а я просто жутко счастлива. Они меня любили, и я их любила – обоих… Глупо, все глупо, это не рассказать… Они хотели, чтобы я просто была – сидела, молчала, читала стихи… А он – он меня творит, как музыку. Разве можно от этого отказаться? Булат, что Булат?.. Он Булат и есть, я поняла это там, в лагерной комнате свиданий… Он не сломается. Нет, я за него не боюсь… Мне, понимаете, безумно, безумно жалко Кочубея. Восемь лет прошло, а я не могу смириться, что он умер, что его, его!.. убили… Думаете, он Таньку с Денисом не любил? Еще как! Больше всех! Если бы ему нужно было выбирать, он бы, конечно, выбрал их, никто и не сомневался. И я это знала. Просто это не та любовь, которую вы все себе представляете. Лучше всех это понимала Танька. Хотя, с другой стороны, чего тут хорошего… «Был уголок в ее руке от похоронки…» – вдруг точно так же, как Таня Кочина, сильно и красиво пропела Лена.

Она не знала, что тут правда, что ложь – просто жила, как умела.

Пит в этот момент понял, что сделает Кир, когда услышит о возлюбленной Кочубея: «А ну-ка поставь мне эту Долину», – скажет Кир и будет прав.

– Знаете, потом, на поминках, – стала рассказывать Лена, откинув волосы со лба, – Сашка… Вы знаете, что все это было у Сашки в мастерской?

– Я не знаю, кто такой Сашка и где эта мастерская.

– О, это теперь большой человек. Разъезжает по Западной Европе, дает интервью… В общем, стрижет купоны с того, нашего времени… За последние пять лет не написал ни одной картины. А вообще он писал славные картины, такие круглые… Мне всегда казалось, что из картины на меня смотрит круглый детский глаз. Где-то он там прятал ребенка… И вот когда мы хоронили Кочубея, все напились… Страшно… И Сашка кричал: «Кочумай, Кочубей!»

Пит вздрогнул. Лена прокричала эти два странных слова протяжным хриплым голосом.

– Мол, спи спокойно дорогой товарищ… – Лена хихикнула. – Он выкрикнул это раз двести, и по-моему, все сошли с ума только от его крика. Это был какой-то припев к песне, которая звучала внутри него… Кочума-аа-й, Кочубе-ей… – снова повторила она, только уже тихо. – Восемь лет, что бы я ни делала, как бы ни затыкала уши, этот крик звучит у меня в голове. Может быть, это кончится, если вы сумеете докопаться до правды… если у вас получится… Как я хочу, чтобы у вас получилось! Чем я могу вам помочь? – она внезапно схватила Пита за руку.

– Вы бы мне действительно помогли, если бы составили список всех людей, которые были на той вечеринке у Сашки… как его фамилия?

– Варфаломеев. Там было… человек двадцать… – она с сомнением покачала головой.

– С адресами и телефонами, если возможно.

– Вы хотите поговорить с каждым из нас? Это займет два года! А, поняла! Вы соберете нас всех в том подвале, поставите напротив отсидевшего свое Булатова и будете провоцировать убийцу на признание, чтоб у него нервы сдали, да? – Лена засмеялась. – Неплохая идейка, как вам кажется?

– Кочумай, Кочубей, – остановил ее Пит. Лена заткнулась, как будто ей забили в рот кляп. – Извините, я случайно… От этих двух слов, и правда, оторопь берет, так и подмывает сказать их по какому-нибудь поводу… Или просто так.

– Или просто так, – повторила Лена. – Я попробую… составить вам список, хотя…

Пит попытался ее отвлечь:

– А почему вы меня пригласили сюда, к Михайловскому замку? Живете неподалеку?

– Нет, – Лена постепенно обретала дар речи. – У нас здесь студия. Эти ступени – самые лучшие подмостки города… А я бы хотела, чтобы вы почувствовали искусственность, ненатуральность этого дикого убийства. Я люблю театральные эффекты… Но вы, как я вижу, тоже…

– А что за подвал, что за мастерская, где вы тогда пьянствовали? – Пит обругал себя, споткнулся, но слово уже вылетело. – Извините…

– Пьянствовали, пьянствовали! – согласилась Лена. – Мы только и делали, что пили. И вот вам результат… А Сашкина мастерская, бывшая, конечно, здесь, недалеко, переулок между Фурштадтской и Кирочной, двухэтажный флигель во дворе. Раньше была дворницкая, а потом – котельная, плюс мастерские художников андеграунда. История Петербургской культуры. Когда-нибудь этот флигель будут охранять, как дом Раскольникова.

Пит нахмурился. С Достоевским получался явный перебор. Но, будучи подругой Булатова, не могла же Лена не читать его пьесы…

– А вы читали пьесу Булатова?

– А как же! Даже когда—то собирались с ребятами ее ставить. Только там роли для меня нет! А вот ощущать город по—другому, иначе, научил меня Игорь… Мы столько с ним ходили! Дождь, снег, ветер – идем и идем… Здорово! Вы не представляете, какое это счастье: жить в Петербурге, по которому гулял Онегин, бродил Родион Романович, шла и идет Незнакомка Блока… «Умышленный» город. Значит его может выдумывать каждый человек заново, для самого себя! Это единственное, что питает душу и сердце. Все остальное – мертво и глупо.