Каникулы в коме - Фредерик Бегбедер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В самый неожиданный для Марка момент они, возможно, коснутся своими губами его губ и попросят проводить их домой – в маленькую комнатку для прислуги без прислуги. Зайдет ли он? Будет ли целовать в шею в такси? Кончит ли на лестничной клетке прямо в брюки? Будет ли прикноплен над кроватью постер Ленни Кравитца? Сколько раз они будут заниматься любовью? Удастся ли им в конце концов угомониться во имя всего святого? Не кинется ли Марк наутек со всех ног, обнаружив последний роман Александра Жардена на тумбочке? Марк снова открывает глаза. Ондин Кензак, прославленная фотографиня, тоскует над шампанским, окруженная тол пой плейбоев, которых она кокетливо одергивает. Расфуфыренные дамы полусвета изображают гермафродитов – лишь бы оставаться полу чем-то. Генри Чинаски поглаживает задницу Густава фон Ашенбаха, который не имеет ничего против. Жан Батист Гренуй нюхает подмышки Одри Хорн. Антуан Дуанель пьет из горлышка мескаль консула Джеффри Фирмина, дежурного дряхлого урки. А Хардиссоны играют в регби со своим младенцем (Жан Мари Руар реализует попытку). Люди нажираются латиноамериканскими коктейлями и германо-пратскими каламбурами: чтобы разрушить мир, все сгодится. Внезапно огни гаснут, и откуда-то сверху над всем этим зверинцем звучит знакомый, хриплый, с ленцой голос: «Summertime» в исполнении Луи и Эллы. Жосс объявляет в микрофон американскую пятнадцатиминутку. Марк пользуется случаем, чтобы взять на абордаж Ондин Кензак:
– Это американская пятнадцати минутка, так что пригласите меня на танец. У фотографини темные круги под ярконакрашенными глазами, но она окружена толпой стареющих мальчиков. Ондин смеривает Марка взглядом с головы до ног.
– Идет. «Summertime» – моя любимая песня, а вы… напоминаете плохую копию Уильяма Херта.
Она обнимает его и, глядя прямо в глаза, шепчет хриплым голосом слова песни: «Oooh your dad is rich and your ma is good looking / So hush little baby don't you cry… «
На таком расстоянии Марк проникает в мысли фотографини. Ей тридцать семь лет, детей нет, шесть месяцев сидит на диете, никак не может бросить курить (поэтому у нее такой хриплый голос), страдает аллергией на солнце, накладывает слишком много тонального крема и бесполезного маскирующего карандаша от кругов под глазами. Из-за бесплодия у нее затяжная депрессия, а потому она слезлива сверх меры.
– Итак, – нарушает молчание Марк, – я удостоился чести танцевать медленный танец с модным фотографом. Не хотите взять меня в топ-модели?
– Да нет, вы для меня щупловаты. Займитесь своим телом, а потом приходите ко мне. Впрочем, мода – вообще не ваш конек. У вас слишком здоровый, нормальный вид.
– Такой гетеросексуальный… такой банальный… Ну, вперед – оскорбляйте меня!
Мы уже говорили, что Марк всегда первым ржет как ненормальный над своими остротами, наводя ужас на окружающих? Нет. Ладно, но все так и есть. Смотри-ка, Жосс поменял пластинку.
– Эй, а Жосс-то поменял пластинку, – говорит Ондин. – Еще один медляк. Что это, Элтон Джон?
– Да, «Candle in the wind» – гимн Мерилин Монро и голливудским фотографам. Пригласите меня снова?
Ондин кивает:
– Похоже, у меня все равно нет выбора.
– Верно, если вы мне откажете, я напишу во всех журналах, что вы – лесбиянка.
Сорокалетние женщины возбуждают Марка. В них есть все – и опыт, и задор. Матери-сводницы и робкие девственницы в одном флаконе. Они просто потрясны – им дали шанс всему вас научить!
– Вы приятель Жосса Дюмулена?
– В свое время мы немало вместе выпили, это объединяет. Все кончилось в Токио пять лет назад.
– Я хотела бы сделать его портрет. Я сейчас готовлю выставку портретов знаменитостей со сгущенным молоком на щеках, подвешенных на большом шкиве. Можете с ним поговорить?
– Думаю, это великолепное предложение его несомненно заинтересует. Но зачем вам это?
– Выставку? Чтобы показать, как тесно связаны фотография, сексуальность и смерть. Разумеется, я упрощаю, но в целом идея именно такова. Марк записывает на очередном желтом листочке: «Для демонстрации аксиомы Трех Зачем иногда оказывается достаточно одного зачем, если у подопытного изможденное лицо, замкнутый характер и тюлевое платье». Американская пятнадцатиминутка подходит к концу. Фаб, зажатый, на манер сэндвича, между Ирэн де Казачок и Лулу Зибелин, танцует медленный танец. Клио проснулась, пригласила на танец Уильяма К.Тарсиса III – праздного богатенького наследника с голосом кастрата – и вновь заснула у него на плече. Ее нижняя губа подрагивает в желтых бликах софитов. Ари, приятель Марка (разработчик видеоигр для Sega), предупреждает его:
– Берегись Ондин, она у нас нимфоманка, террористка!
– Знаю, зачем, ты думаешь, я пригласил ее на танец?
– Нет-нет, я вам не позволю! – восклицает фотографиня. – Это я вас пригласила!
Ари был бы похож на Луиса Мариано, родись тот в Бронксе. Он танцует рядом с ними. Как только Жосс объявляет об окончании американской пятнадцатиминутки, он набрасывается на Ондин.
– А теперь моя очередь! Отказывать запрещается. Марк не настолько собственник и слишком ленив, чтобы протестовать. Лицо фотографини лишено всякого выражения, глаза ее пусты. Если она ломает комедию, то заслуживает «Оскара» за Лучшее Изображение Безразличия В Кино. It was nice to meet you, – бросает на прощанье Марк и исчезает не оборачиваясь.
Ари и Ондин наверняка уже забыли о нем. На вечеринках ничто не имеет права задерживать внимание дольше пяти минут: ни разговоры, ни люди. В противном случае вам угрожает нечто худшее, чем смерть: скука. На верхнем ярусе Клио совершенно расклеилась. Очевидно, в ее крови еще гуляет «эйфория». Представьте себе Клер Шазаль в платье из латекса в ремейке «Экзорсиста» и получите полное представление о разыгрывающейся сцене. Все столпились вокруг Клио. Она кричит – «I love you» и сжимает бокал для шампанского с такой силой, что хрусталь разлетается в пыль. Руки залиты кровью, из них торчат осколки. Она навсегда потеряна для хиромантов.
– ALO-O-ONE! Я ТАК ОДИНОКА! ТАК ОДИНОКА! Увидев Жосса рядом со своей подружкой – пресс-атташе, – Марк понимает: Клио, очевидно, накрыла эту парочку в кабинке диджея, когда они, стоя на карачках, выбирали, какой диск поставить следующим. Он бросает Клио:
– Дюмулино – полный козел! Тебя бросили? Да я стою десяти таких, как он! Когда трахнемся?
– Спасибо, пока обойдусь, – всхлипывает Клио. Тогда Марк хватает бутылку «Джека Дэниелса» и поливает на руки Клио, чтобы продезинфицировать раны. (Он, видать, чуть-чуть не доучился на спасателя.) Вопль Клио секунд на двенадцать заглушает рев 10000 ватт звуковой аппаратуры. Она выдает супернабор английских ругательств, перестает плакать, зеваки расходятся, и Марк во второй раз за вечер уволакивает за собой Клио, держа ее за прелестное обнаженное запястье.
Музыка: «Sweet harmony» в исполнении группы «Beloved» Let's come together Давай кончим вместе
Right now Прямо сейчас Oh yeah Ода
In sweet harmony В сладкой гармонии Let's come together Давай кончим вместе
Right now Прямо сейчас Oh yeah Ода
In sweet harmony В сладкой гармонии Let's come together Давай кончим вместе
Right now Прямо сейчас Oh yeah Ода
In sweet harmony В сладкой гармонии Let's come together Давай кончим вместе
Right now Прямо сейчас Oh yeah Ода
In sweet harmony В сладкой гармонии Программа действий.
Они садятся на банкетку. На руку Клио падает луч прожектора, и Марк осторожно извлекает осколки стекла.
– Марк, я хочу пить, – стонет отравленная фотомодель в перерыве между двумя всхлипами.
– Не сейчас! Перестань капризничать!
– Можно допить из твоего стакана?
Она косится на «Лоботомию» с кубиками льда.
– Are you crazy? Я даже представить себе боюсь, что будет, если ты смешаешь это с… (Марк прикусывает язык: он вспоминает, что дал Клио наркоту, не спросив ее согласия.) Ладно, черт с тобой, пойду принесу тебе стакан воды.
И он встает, бормоча себе под нос проклятья в адрес современной фармацевтической промышленности и ее успехов. Тело Ондин Кензак распростерто на стойке бара, тюлевое платье задрано. Ари вымазал ее кремом «шантийи» и слизывает его со своими приспешниками, осложняя работу бармена. По этой самой причине Марк убивает добрую четверть часа на то, чтобы получить воду и бинт, в которых срочно нуждается юная фотомодель.
Когда он возвращается к банкетке, Клио допивает последние капли «Лоботомии». Она улыбается Марку и тут же засыпает, что-то промурлыкав. Марк не успел. Он вздыхает, сам выпивает принесенную воду и начинает перевязывать ладони девушки. Он больше ничего не знает. Он ни во что не верит – хотя не вполне уверен и в этом. Ему следовало бы поговорить с Клио, но Марк нем как рыба. А ведь известно: кто молчит, тот чувствует себя мудаком.
Тем временем фотографиню под «шантийи» имеют коллективно. Один – перед ней, другой – под ней, Ари – сзади. Эта техника называется у них «системой организации труда по Тейлору».
(Если Марк не примет срочных мер, Клио умрет от передозировки у него на коленях: смесь алкоголя с «экстази» в больших дозах может вызвать сбой сердечного ритма.)
