Американский психопат - Брет Эллис

Брет Истон Эллис

Американский психопат

И автор записок и самые «Записки», разумеется, вымышлены. Тем не менее такие лица, как сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество. Я хотел вывести перед лицо публики, повиднее обыкновенного, один из характеров протекшего недавнего времени. Это — один из представителей еще доживающего поколения. В этом отрывке, озаглавленном «Подполье», это лицо рекомендует самого себя, свой взгляд, и как бы хочет выяснить те причины, по которым оно явилось и должно было явиться в нашей среде. В следующем отрывке придут уже настоящие «записки» этого лица о некоторых событиях его жизни.

Бытует мнение, что хорошие манеры говорят о сердечности и доброжелательности. Но это совсем не так. Любое, даже самое хамское поведение, можно представить в рамках приличий. Для этого и существует цивилизация — чтобы все были взаимно вежливыми и не выказывали враждебности. Например, натуралистическое движение шестидесятых, когда последователи Руссо задавались вопросом: «Почему нельзя говорить то, что думаешь?» — было в корне неверным. В цивилизованном обществе должны быть какие-то ограничения. Если бы каждый давал волю своим порывам, мы бы давно уже поубивали друг друга.

И вот все развалилось,

Но никому не было дела

ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ

ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ — криво выведено кроваво-красными буквами на стене Химического Банка на углу Одиннадцатой и Первой. Буквы достаточно крупные, так что их видно с заднего сиденья такси, зажатого в потоке машин, который двигается с Уолл-стрит. В тот момент, когда Тимоти Прайс замечает надпись, сбоку подъезжает автобус и реклама мюзикла «Отверженные» у него на борту закрывает обзор, но двадцатишестилетний Прайс, который работает в Pierce & Pierce, этого, кажется, даже не замечает… Он обещает водителю пять долларов, если тот включит музыку погромче; на радио WYNN играет «Be My Baby», и черный шофер (видно, что он не американец) прибавляет звук.

— Я находчив, — говорит Прайс. — Я личность творческая. Я молод, беспринципен, высоко мотивирован и хорошо образован. В сущности, я утверждаю, что общество не может позволить себе потерять меня. Я — его актив.

Прайс успокаивается и по-прежнему смотрит в грязное стекло такси, вероятно, уставившись на слово СТРАХ, выведенное красным граффити на стене «Макдональдса» на углу Четвертой и Седьмой.

— Я хочу сказать, что факт остается фактом: всем наплевать на свою работу, все ненавидят свою работу, я ненавижу свою работу, ты мне говорил, что ненавидишь свою. И что мне делать? Вернуться в Лос-Анджелес? Не вариант. Я не для того переводился из UCLA в Стенфорд[1]. Я имею в виду, что ведь не один я считаю, что мы зарабатываем мало денег?

Как в кино, появляется еще один автобус, и еще одна реклама «Отверженных» закрывает надпись на стене. Это другой автобус, потому что кто-то нацарапал на лице Эпонины «ЛЕСБИЯНКА».

Тим выкрикивает:

— У меня здесь кооператив. У меня, черт возьми, квартира в Хемптонс.

— Родительская, чувак. Родительская.

— Я покупаю ее у них. Ты, блядь, прибавишь звук? — рассеянно огрызается он на шофера; на радио по-прежнему играют Crystals.

Кажется, шофер говорит, что громче не делается.

Не обращая на него внимания, Тимоти продолжает:

— Я бы мог остаться в этом городе, если бы в такси установили магнитолы Blaupunkt. С динамиками ODM-3 или ORC-2…, — его голос смягчается, — или те, или другие… Круто, чувак, очень круто.

Не прекращая жаловаться, он снимает с шеи наушники дорогого плейера.

— Честное слово, ненавижу жаловаться — на мусор, на помойки, на болезни, на вечную грязь в этом городе, — мы-то с тобой оба знаем, какой это свинарник…

Продолжая говорить, Прайс открывает свой новый портфель Tumi из телячьей кожи, купленный в D.F.Sanders. Он укладывает плейер в чемоданчик рядом с мобильным телефоном Easa (раньше у него был NEC 9000 Porta) и вынимает сегодняшнюю газету. "В одном номере — в одном номере — давай посмотрим… задушенная топ-модель, младенец, сброшенный с крыши высотного здания, дети, убитые в метро, коммунистическая сходка, замочили крупного мафиози, нацисты, — он возбужденно листает страницы, — больные СПИДом игроки в бейсбол, опять какое-то говно насчет мафии, пробка, бездомные, разные маньяки, педики на улицах мрут как мухи, суррогатные матери, отмена какой-то мыльной оперы, дети проникли в зоопарк, замучили несколько животных, сожгли их заживо…, опять нацисты… Самое смешное, что все это происходит здесь, в этом городе, а не где-нибудь там, именно здесь, вот какая фигня, ну-ка подожди. Опять нацисты, пробка, пробка, торговля детьми, дети на черном рынке, дети, больные СПИДом, дети-наркоманы, здание обрушилось на грудного ребенка, дети-маньяки, автомобильная пробка, обвалился мост…"

Прайс умолкает, переводит дыхание и спокойно говорит, глядя на попрошайку на углу Второй и Пятой: «Двадцать четвертый за сегодня. Я считал». Потом, не поднимая глаз, спрашивает: «Почему ты не носишь с серыми брюками темно-синий шерстяной пиджак?» На Прайсе шестипуговичный костюм от Ermenegildo Zegna (шерсть с шелком), хлопчатобумажная рубашка с двойными манжетами от Ike Behar, шелковый галстук от Ralf Lauren и кожаные остроносые ботинки от Fratelli Rossetti. Он уткнулся в Post. Там относительно интересная история о том, как двое людей таинственно исчезли с вечеринки, проходившей на яхте одной нью-йоркской полузнаменитости, пока судно кружило вокруг острова. Никаких следов, только пятна крови и три разбитых стакана из-под шампанского. Подозревают, что дело нечисто, — по характерным царапинам и зазубринам на палубе полиция полагает, что орудием убийцы был мачете. Тела не обнаружены. Подозреваемых нет. Прайс завелся ещё за обедом, не угомонился он и во время партии в сквош, и продолжил выступление в баре «Harry's». Там после трех виски J&B с содовой он перешел на cчета Фишера, которыми занимается Пол Оуэн. Прайс не может заткутьсязаткнуться.

— Болезни! — восклицает он, и его лицо кривится от боли. — Есть теория, что, если ты подхватил СПИД, переспав с инфицированным человеком, то можешь заодно подхватить что угодно, даже то, что вирусом не передается, — болезнь Альцгеймера, мускульную дистрофию, гемофилию, лейкемию, анорексию, рак, склероз, муковисцидоз, церебральный паралич, диабет, дислексию, господи, — от пизды можно заработать дислексию…

— Я не уверен, но, по-моему, дислексия не вирус.

— Кто его знает? Они не знают. Это еще надо доказать.

Снаружи, на тротуаре, черные разжиревшие голуби дерутся за остатки хот-догов перед киоском Gray's Papaya, трансвеститы лениво наблюдают за ними, полицейская машина бесшумно едет не в том направлении по улице с односторонним движением, небо низкое и серое.

Из такси, которое остановилось напротив, какой-то парень, очень похожий на Луиса Керрутерса, машет Тимоти рукой. Тимоти не отвечает на приветствие, и парень (волосы зачесаны назад, подтяжки, очки в роговой оправе) понимает, что обознался, и возвращается к своему номеру USA Today. По тротуару с плеткой в руках бредет отвратительная бездомная старуха, потупив взор. Она щелкает плеткой, но голуби не обращают на нее внимания, продолжая клевать и отчаянно драться за остатки хот-догов. Полицейская машина исчезает на въезде в подземную стоянку.

"Но когда ты доходишь до того, чтобы абсолютно, полностью принять окружающий мир, когда ты как-то настраиваешься на это безумие, и все обретает смысл, а потом вдруг — раз, и мы получаем какую-нибудь мудацкую сумасшедшую негритянку-бомжиху, которой на самом деле нравится — послушай меня, Бэйтмен, — ей нравится жить на улице, на этих вот улицах, посмотри, вот на этих, — он показывает в окно, — а наш мэр не желает считаться с ее желанием, не дает этой суке сделать по-своему… господи боже… не дает этой ебаной суке замерзнуть насмерть, помогает ей выбраться из самой ею же созданной нищеты, и, видишь — ты опять там же, откуда начал, растерянный, охуевший… Двадцать четыре, нет, двадцать пять… А кто будет у Эвелин? Подожди, дай угадаю." Он поднимает руку с безукоризненным маникюром, — "Эшли, Кортни, Малдвин, Марина, Чарльз… я пока прав? Может быть, кто-то из «богемных» друзей Эвелин, из этих художников из Ист-Виллидж. Ну, ты понимаешь, о ком я… Они спрашивают у Эвелин, нет ли у нее хорошего белого шардоне…"