Понаехавшая - Наринэ Абгарян

Домашней колбасы Максим Петрович привозил несколько больших кругов. Колбаса ядрено пахла чесноком и крупномолотым перцем, Максим Петрович кромсал ее щедрыми кусками, инкрустировал полукольцами репчатого лука и дольками маринованных огурцов. Лук заранее нарезал тонкими полукольцами, посыпал крупной солью и оставлял на минуту-вторую.

— Чтобы пустил слезу, — объяснял.

Тетя Поля была на седьмом небе от счастья — она тихо шуршала рядом, готовила жидкие овощные супчики, натирала яблоки или шинковала капустку — на салатик, надо же было как-то уберечь свой изнеженный столичный желудок от ковровых бомбардировок сытной южнорусской кухни! Максим Петрович салатики кушать отказывался наотрез, пренебрежительно называл силосом и отставлял от себя тарелку брезгливым жестом растопыренных пальцев.

Понаехавшую он по первости принял настороженно (знаем мы этих кавказцев!), потом, узнав об армянских ее корнях, смягчился, а уж когда про русскую бабушку прослышал — так и вовсе лицом оттаял.

— Ты бы сразу сказала, что в тебе архангельская кровь течет. Прабабка моя была родом из Архангельска, так что мы с тобой в некотором роде земляки!

— Вот и славно, — вздохнула с облегчением тетя Поля.

— Вот и славно, — пискнула Понаехавшая. Она немного побаивалась Максима Петровича, его встопорщенных залихватских усов и непринужденного мата. Мат у Максима Петровича лился безудержной рекой, буквально через слово, контуженная таким щедрым лексиконом Понаехавшая судорожно глотала и поминутно переводила встревоженный взгляд на тетю Полю. Тетя Поля успокаивающе улыбалась, а потом, улучив момент, шепнула: «Ты его мата не пугайся, крепкий русский мужик без мата, что баба без месячных, понятно тебе?»

— Понятно, что ж тут непонятного? — поспешно согласилась Понаехавшая. Максим Петрович напоминал ей гоголевских персонажей, тут же рисовались в воображении сладкие и страшные вечера близ Диканьки, крупная, треснутая по выпуклому боку черешня на глиняной миске, остроносые черевички на атласной подкладке, кузнец Вакула — могучий, хмельной, да Солоха с затейливо повязанным вокруг головы платком.

Тетя Поля была прихожанкой храма Державной иконы Божьей Матери, что на Чертановской, и в приезд Максима Петровича гордо ходила в сопровождении кавалера два раза в день на службу, на утреню и вечерню, мимо своих застывших соляными столпами одиноких подружек, особенно мимо пучеглазой Валентины Ив-ны, бывшей монахини, которую боялась до трясучки и в остальные, одинокие, периоды своей жизни слушалась беспрекословно. Но с приездом Максима Петровича и на Тетиполиной улице случались праздники непослушания, в такие дни Валентина Ив-на провожала ее тяжелым немигающим взглядом, сердито скрипела редкими зубьями, но молчала — да и что скажешь поперек такого видного мужчины?

Уезжал Максим Петрович ранним воскресным утром, тетя Поля несколько дней переживала расставание и, дождавшись вороватого звонка с Краснодарского почтамта, принималась сладострастно жаловаться в трубку на свое одиночество. Но Максим Петрович эти жалобы пресекал твердыми обещаниями вернуться к концу месяца, ну и ладно, вздыхала в трубку тетя Поля, ловя в зеркале свое отражение и кокетливым жестом поправляя заколку в волосах, ну и ладно. В большой комнате тикали настенные часы, на кухонном окне вытянулось алоэ, в телевизоре шел сериал про бедную просто Марию.

Ухажер номер два звался гармонистом Ильей Сергеевичем. Периодически, когда погода располагала к прогулкам, тетя Поля созванивалась со своими подругами-пенсионерками, наводила марафет (пудра, помада, несколько капель духов «Дзинтарс») и, вся из себя нарядная (белая крахмальная блузка, тонкий вязаный жакет, босоножки на небольшом каблучке, нарядный платочек на плечах), отправлялась гулять в парк. Они ходили нарядной стайкой, шумно, перебивая друг друга, разговаривали за жизнь, вспоминали свою многолетнюю работу на АЗЛК, Илья Сергеевич, тоже бывший коллега, весь обвешанный сумочками и гармонью, терпеливо плелся следом. В женский разговор он не встревал принципиально, берег нервную систему.

Утомившись моционом и воспоминаниями, подруги усаживались где-нибудь в тенечке и под аккомпанемент обиженно фырчащей гармони перепевали репертуар Клавдии Шульженко и Людмилы Зыкиной. Илья Сергеевич был любезен со всеми дамами, но выделял все-таки тетю Полю — садился всегда напротив и, залихватски оттопырившись локтем, наигрывал на гармони, не отводя взгляда от ее раскрасневшегося лица.

Тете Поле было приятно внимание Ильи Сергеевича, она розовела от волнения, водила в такт песни плечами и, закатывая глаза, солировала в «Синеньком платочке». Подруги ревниво следили за влюбленными очами Ильи Сергеевича, выводили параллельные рулады, пытались оттянуть на себя часть его драгоценного внимания. Но гармонист был непреклонен — из всей стайки бывших наладчиц АЗЛК он выделял только тетю Полю, да так и играл — только для нее. Это был платонический роман — Илью Сергеевича дома ждали сварливая жена, два взрослых женатых сына, две внучки, старая собака Варежка и черепаха Гвидон. Тетя Поля к тихому обожанию Ильи Сергеевича относилась с пониманием, благосклонно улыбалась в ответ, изредка позволяла проводить до подъезда. Но ничего более, ничего!

Третий Тетиполин ухажер звался Геннадием Васильевичем.

С Геннадием Васильевичем вышла совсем смешная история. Однажды, вернувшись после работы домой, Понаехавшая застала тетю Полю в коридоре — нахохлившись, руки в боки, она нависла грозовой тучей над телефонным аппаратом и сверлила его суровым взглядом.

— Что-то случилось? — испугалась Понаехавшая.

Тетя Поля не успела ответить, как в следующий миг телефон зазвонил.

— Алё! — крикнула она в трубку. — Алё!

Далее, пока Понаехавшая переодевалась, тетя Поля вела страстные переговоры с таинственным собеседником:

— Ну, здравствуй! Давно не звонил (сварливо). Мне что, делать нечего — по тебе скучать? Ну… Ну… Врешь ты все (зарделась). Говорю — мели Емеля! В гости? Не пойду, и не проси. А на что ты мне сдался? Небось на старости лет некому за тобой ухаживать, вот и звонишь. Мне Нинка говорила, ты и ее к себе в гости звал (ревниво). Вот и звони ей!

Повернулась к зеркалу, изучает свое отражение.

— Ага… Небось и Нинке так заливаешь! Бессовестный ты, вот ты кто. Мое тебе последнее слово — бессовестный ты. Все, кладу трубку. Все, говорю! Ага. Ну. Ага! Зачем мне к тебе в гости, мне и у себя неплохо. Ну заливаешь (зарделась). Не знаю. Говорю — не-зна-ю! Может, и приду. Завтра? Может, и завтра, а может, через неделю. Мне не к спеху. Говорю — мне-не-кспе-ху! Глухой, что ли? Что? Что-о-о??? Бессовестный ты, вот ты кто, понял? Не звони мне больше. Все, кладу трубку.

Положила аккуратно трубку. Подняла, послушала гудки. Возмущенно хмыкнула. Прошла на кухню, села за стол.

— Сделать вам чаю?

— Нет, спасибо, не хочу.

— Обидел он вас?

— Да надоел он мне! Все звонит, все в гости зовет.

— Хороший мужик?

— Хороший, ага, семьдесят восемь лет! (Самой семьдесят три.)

— Почему бы не сходить в гости?

— А чего мне к нему ходить?

— Не изнасилует же!

(Смеется.)

— Да он инвалид одноногий! В нем сил, как в дите малом!

— А что же тогда так неласково с ним обошлись?

— Да жулик он, вот он кто! Говорит — Поля, ты мне нравишься, красивая такая (зырк глазом в зеркало).

— Ну вы ведь и впрямь красавица! Здесь он не врет.

— Врать-то, может, и не врет, а вот жулик он. Не пойду к нему! (Твердо.)

— А что так?

— Я думала, от всего сердца зовет, а он, как узнал, что приду, говорит — возьми колбаски, дарницкого полбуханки и пол-литру. Что я — глупая на него тратиться? Ему же пожрать охота, пенсию небось пропил, теперь в гости зовет. А я-то думаю, чего это он к концу месяца всегда звонит, то мне позвонит, то Нинке! Она, дура, радуется, а я его вмиг раскусила. Жулик он, вот он кто!

Встала, пошла к себе, возмущенно бормоча под нос. Зазвонил телефон. Кинулась со всех ног поднимать трубку.

— Алё! Алё! На, это тебя (разочарованно).

Все началось с того, что Бедовой Люде какая-то интуристка подарила крем. Положила на лоточек для передачи денег тюбик и улыбнулась:

— Present for you.[6]

— Тейк ит изи, — отозвалась Люда удачно всплывшей в памяти строчкой из какой-то песенки.

— Ты сама-то хоть поняла, что сказала? — фыркнула Понаехавшая.

— Не нагнетай, — отмахнулась Люда. — Лучше переведи, что это такое.

Понаехавшая какое-то время внимательно изучала инструкцию.

— Это крем для эпиляции. Для интимных мест.

— Для каких мест?

— Подмышки, зона бикини. — Понаехавшая осторожно открутила крышечку и понюхала крем. — Смотри-ка, пахнет малиной!