Понаехавшая - Наринэ Абгарян

— Ни в чем себе не отказывайте, — напутствовал банк.

О. Ф. рьяно взялась за дело. Но обзвон фирм, занимающихся оборудованием обменников, умерил ее пыл — выданных денег явно не хватало.

На требование увеличить субсидии банк ответил отказом и пригрозил увольнением всего строптивого обменникова коллектива. О. Ф. обматерила скупое начальство до седьмого колена и ринулась действовать в рамках строгой экономии.

В результате «Интурист» получил сокрушительное по монументальности помещение — новый обменник представлял собой железный, несколько облагороженный рельефными металлическими пластинами, наглухо спаянный контейнер. Если старый можно было проветрить методом отодвигания фанерного потолка, то новый на такие уступки не шел. Зато мог похвастать незыблемой, как у гранитного постамента, монолитностью.

Единственные сантименты, которые позволило себе новое помещение, — это два смахивающих на бойницы узких окошка. Теперь, чтобы попросить у клиента паспорт, нужно было податься к нижнему краю бойницы и, вытаращившись, глядеть куда-то вверх. Окна были затянуты несколько затуманенным бронированным стеклом, поэтому отныне все клиенты были на одно лицо. И на один неопределенный пол.

Так как на специальную дверь средств не хватило, пришлось ограничиться обычной железной, которая с душедробительным лязгом распахивалась наружу и запиралась на ужасающих размеров амбарный ключ. Фактически, из всех требований Центрального банка о капитально встроенном помещении с обязательно бронированными окнами и дверью, вытяжкой, пожарной и охранной сигнализацией был выполнен только один пункт — бронированные окна.

И на том спасибо.

Дабы не пугать приезжий люд маргинальным видом обменника, его переставили ближе к выходу. Теперь он высился возле стойки такси и таращился своими мелкими близорукими глазками на другой борт ресепшн. Зимний сад с кафе «Осборн», любимым местом посиделок как постояльцев, так и гостей с улицы, остались далеко позади. Впрочем, отдаленность от зимнего сада девочек не расстраивала. В любое время года там роились совершенно отвязные комары, они залетали под передвинутый для проветривания потолок и ели поедом все живое на своем пути.

Новое место дислокации радовало глаз широким обзором — теперь девочки видели боковой уставленный двухместными диванчиками узкий коридор. Этот коридор облюбовали гостиничные жрицы любви. После амурных трудов они отдыхали на диванчиках и, покуривая, вели какие-то свои оживленные разговоры. Приводили туда клиентов, чтобы вдали от любопытных глаз торговаться с ними за каждый доллар. Как-то даже устроили шумную свару, с матом, визгом и меткими плевками. Подлетевшая охрана долго разнимала их, переругиваясь в рации. Далее по горячим следам примчалась сутенерша Вера и устроила выволочку всем. Жрицам любви — за безобразное поведение, а охране — за попорченный товарный вид (девочки были изрядно помяты, а у некоторых в процессе потасовки пострадали наряды).

Работать, наблюдая такие батальные сцены, было определенно веселее. Единственное, что расстраивало кассирш обменника, — это утерянная возможность поболтать с Алей, официанткой кафе «Осборн».

Аля была сорокапятилетней женщиной потрясающей красоты. По первости девочки решили, что ей от силы тридцать, а когда узнали настоящий возраст, долго не могли поверить. Это была настоящая русская красавица, этакая повзрослевшая сказочная Аленушка — щедрая пшеничная коса, васильковые глаза, распахнутое чистое лицо. Ходила она всегда на каблуках, узкая юбка едва прикрывала колено, кокетливый, туго завязанный фартучек подчеркивал осиную талию. Английским Аля практически не владела, но легко и просто могла найти общий язык с любыми клиентами: и с чопорными, глядящими немного свысока англичанами, и с шумными итальянцами, и с хамоватыми «новыми русскими» — последние при виде светящейся Али подбирали бритые затылки и превращались в истинных джентльменов.

Аля порхала от одного столика к другому, звонко смеялась, хлопала в ладоши, стучала каблучками по выложенному светлой плиткой полу. Называла мужчин «ханни», женщин — «дарлинг». Детей — «эйнджелс», или «крылатый эйнджелс». Выговаривая «крылатый», для наглядности вспархивала руками, словно летала. О. Ф. говорила, что Аля очень похожа на героиню Андрейченко из «Военно-полевого романа».

— Ну, до того, как та превратилась в торговку, помните, какая она была на войне?

— Точно-точно, — кивали девочки. — Очень похожа!

Посетители кафе любили Алю, не скупились на чаевые. Она часто прибегала к обменнику с просьбой поменять мелкие долларовые купюры на крупные. В благодарность угощала вкусным кофе и правильными берлинскими пирожными, которыми славилась кондитерская «Интуриста».

Рассказывала много интересного о постоянных посетителях кафе.

— Вон, видите того юношу? — И кивала в сторону худенького молодого человека в дорогом пиджаке. — Звать его Даниель, успешный бизнесмен, у него офис на двадцатом этаже. Сидит под самой вытяжкой и пьет ледяную колу. Аж синий весь от холода. Носом хлюпает, но с места не сдвинется. Знаете, почему? Пересядет за другой столик — его из салона мехов не увидят. Он в Олю влюбился, продавщицу из салона. Она, паразитка, носом крутит, а он предпочитает у нее на глазах страдать. Измором берет.

— А вот мой любимый Кокоев, — показывала Аля на высокого импозантного мужчину с серебряной проседью на висках. — Заказывает кофе с виски, выкуривает две сигареты. Недавно с женой развелся, спать разучился. Дома второй месяц не появляется — там все напоминает о ней. Снял на пятом этаже номер, живет в гостинице. Утверждает, что засыпает только после того, как выпьет у нас кофе да немного поговорит со мной. Так что снотворным на пол ставки работаю, — смеялась Аля. — Ладно, я побежала, вон, кто-то столик занимает, а вы попейте кофе да отложите в сторону посуду. Я ее потом заберу.

Подлетала через секунду, строила в окошко смешные гримасы:

— И смотрите у меня, чашки не ополаскивайте! Сама ополосну.

Обменник теперь стоял на отшибе, поэтому прибегать поболтать Аля не успевала. Но исправно меняла мелкие купюры на крупные, хвастала, что за месяц по четыреста долларов набегает. Девочки за Алю очень радовались — хоть она никому не жаловалась, но все знали, что на руках у нее парализованная после инсульта мать, и она из кожи вон лезет, чтобы поднять ее на ноги. Как-то Аля прибежала со счастливыми слезами рассказывать, что мама уже садится в постели, правда с трудом, но без посторонней помощи, а вот речь не восстанавливается, совсем.

— Но мы не сдаемся, даже кубики Зайцева у соседки выпросили, у той ребенок с задержкой речевого развития, а у меня мама, — улыбалась Аля.

— Ты своей любовью даже египетскую мумию поднимешь, что же говорить о родной матери! — дипломатично заметила О. Ф.

Девочки потом долго смеялись, а О. Ф. сердито отругивалась, мол, а что еще остается делать, если подчиненные — сущие пни, утешительного слова не умеют вовремя ввернуть.

— Вот и приходится импровизировать на ходу. А импровизация — не мой конек! — бухтела О. Ф.

— Ой-ой, — давились со смеху подчиненные, — не надо скромности, вы сегодня сымпровизировали на зависть всем!

В смутные 90-е самой большой головной болью охранных агентств был набор непьющих отслуживших парней. Ключевое слово — непьющих. Выбирать почему-то обычно приходилось из двух категорий граждан: закладывающих за воротник и закодированных. Другие категории граждан в охранники идти не желали. Инкассатор Леша принадлежал к пьющей категории. Инкассатор Леша был широкоплеч, сероглаз, чертовски красив и вечно пьян.

Так получилось, что Понаехавшей повезло работать в одну смену именно с инкассатором Лешей. Поэтому раз в три дня иностранные туристы наблюдали следующую душевынимающую картину: ранним утром к гостинице подъезжала ржавая насквозь «шестерка» (читай — бронированный инкассаторский автомобиль) и, распугивая пешеходов и прочую городскую живность, чудом притормаживала у тротуара. Далее из машины выбиралась тощая девушка, выволакивала оттуда огромного пьяного детину, напяливала на него бронежилет и прислоняла к ближайшему интуристовскому охраннику со словами: «Подержи, чтобы не упал». Следом она вынимала из машины автомат, вешала его себе на шею, прижимала к груди запечатанную сумку и, подставив плечо могучему Леше, дотаскивала его до обменника.

Оставив деньги в обменнике, она вела Лешу обратно к машине, сажала его на заднее сиденье и со словами: «Шурик, объект сдан», — вручала водителю автомат.

— Объект принят, — рапортовал Шурик и, разгоняя интуристов страстным кряхтеньем «жигуленка», отчаливал восвояси.

У читателей может возникнуть закономерный вопрос — а почему Шурик не помогал Понаехавшей с транспортировкой инкассатора Леши?