Франкенштейн. Мёртвая армия - Андрей Плеханов

— Вот это здорово, Витя! — Эдик показал большой палец. — Молодец, старлей! И откуда ты балакать по-ихнему научился, а?

— Говорил же я тебе, что прошел курсы переводчиков! Сколько можно повторять, диплом показывать? Ты армянин, я литовец. Мы говорим с тобой на русском и отлично понимаем друг друга. Ты неплохо знаешь фарси, я знаю узбекский. Давай не будем больше об этом, а? — Ларсенис поднял указательный палец. — Слушай, Эдик, вы сейчас зачистку начнете?

— Не просто зачистку. — Багирян сплюнул бурой слюной. — Аккуратную зачистку, да! Всех «духов» будем складировать тут — и раненых, и убитых. И осматривать! Чтобы не пропустить этого хоза[14], беса одноухого. Тебя назначаю ответственным.

— Да они же у меня разбегутся! — притворно озаботился Ларсенис.

— Отставить! Кто разбежится? Мертвые? А раненых мы повяжем. Я тебе отделение бойцов дам для охраны. Всех осматривай, да. Если увидишь кого похожего на Мохтат-жопа, свисти немедленно. И помощь ему окажи, э, чтобы до Кабула дотянул — если, конечно, жив будет.

— Так точно! — козырнул Ларсенис.

— Ну все, бывай, Витя-джан. Готовься, сейчас начнется.

Комроты тяжело запрыгнул на броню, и БТР умчался, обдав местность черными клубами выхлопов.

«Начнется… — подумал Вик, автоматически шагая за обветренный край скалы, на точку, откуда был виден кишлак. — Начнется такое, чего вы еще не видели… — Из всех офицеров здесь он единственный сталкивался в бою с Мохтот-шо. — И все-таки, на кой ляд Мохтат понадобился большим шишкам из Кабула?..»

Додумать Виктор не успел. Из дымного облака разбитой деревни вырвалась гигантская стая псов, обвязанных взрывчаткой. Они не лаяли, словно у них вырезали языки, только топот сотен лап приближался, заставляя дрожать землю. Ничего нового в этом не было — тактика Мохтат-шаха уже была хорошо известна советским. Собак встретили дружным огнем, скашивая их десятками. И все же расстояние до кишлака было слишком малым, звери мчались с непостижимой скоростью, проделав большую часть пути за пылевой завесой. Вик схватил бинокль и увидел, как множество псов, истерзанных пулями, достигли нашего рубежа и врезались в машины. Вспыхнули одновременно два бэтээра и БМП. Взрывчатку на боках животных подорвали дистанционно, и вдоль линии, где залегли две роты, прошла цепь оглушительных разрывов. А вслед за собаками-подрывниками повалили другие, налегке. Огромные и нелепые, словно сшитые из разных частей… Вик не поверил своим глазам, а ведь предупреждал его Саид о странных зверях. Они вкатились на передовую и начали бойню. Пули пронизывали их, оставляя огромные дыры, но, казалось, не причиняли вреда. Когда пулеметная очередь отрывала голову монстра от тела, голова продолжала неистово работать челюстями, вгрызаясь в горло очередной жертвы. Десятки солдат, тех, кто был слабее духом, с воплями вскочили и начали паническое отступление. Виктор сжал зубы до скрипа — ему бы сейчас верную СВД или хотя бы карабин Симонова, и толку от Вика было бы больше, чем от этих испуганных мальчишек, вчерашних новобранцев, до колик испуганных чудовищами из кошмарных снов. Увы, он не мог ввязаться в бой, не мог оставить свой пост, связанный не столько приказом командира, сколько осознанием того, что место его — именно здесь, в ожидании самого главного, ради чего был затеян этот бой.

Он ждал Мохтат-шаха.

Ужас длился недолго. Сшитая и оживленная армия афганского колдуна была бы эффективна в Средневековье, но современное оружие разделалось с ней за пять минут. Впрочем, наши потери были значительными — к медпункту один за другим побежали пары солдат, вытаскивающие раненых товарищей на носилках. Виктор тут же пожалел, что удалось взять так мало медперсонала. Впрочем, взять больше все равно бы не получилось — медицинская рота была на грани истощения после непрерывных боев последних месяцев. «Беркут, Беркут! — орал в командном пункте радист, и Виктор отчетливо слышал его вопли сквозь брезент палатки. — Беркут, это Чеглок! Высылайте вертушки! У нас девять «двухсотых» и два десятка «трехсотых»! Высылайте вертушки, говорю! У нас тут такое…»

Дальше непечатно.

Место ординатора Ларсениса было в автоперевязочной, где находился операционный стол, кислородные аппараты и стерильные инструменты. Но Виктор знал, что в АП сейчас легче и безопаснее — опытный Михеев справится там и без него. Самая трудная работа была именно снаружи, под навесом около палатки, куда ежеминутно подносили раненых — умирающих, без сознания, жутко-белых от потери крови, с оторванными конечностями, со страшными ранами. Вовремя наложенный жгут, быстро пережатый сосуд, точное определение степени тяжести могли спасти их жизни, и счет шел на секунды. Быстрые одномоментные потери рядом с линией боя — самое тяжелое, с чем приходится сталкиваться полевому хирургу. И тяжелее Ларсенису еще не доводилось ни разу.

Он впал в транс, забыв обо всем, кроме раненых. А когда очухался, то обнаружил, что стоит в автоперевязочной, голова к голове с Михеем, и накладывает герметичную повязку на сквозной пневмоторакс — раненому уже не такому тяжелому, какие были до этого. Бросил взгляд на часы — прошло двадцать пять минут. Что там наши делают? Уже кончают зачищать кишлак? Или еще не начали?

Узнал он об этом почти сразу. «Товарищ старший лейтенант! — заорали снаружи. — Товарища капитана принесли! Гранатой накрыло! Принимайте срочно!»

Ларсенис даже не успел выпрыгнуть из перевязочной — Багиряна втащили в фургон, и через полминуты он уже лежал на столе. Ротный был весь в крови, однако состояние его оказалось не критическим. Он был в сознании, дышал сам, только глухо мычал от боли. Вик срочно вколол ему промедол и камфору. Пока с капитана стягивали штаны, Виктор вытянул пинцетом несколько мелких осколков из лица. Самый неприятный осколок засел в бедренной вене. Артерию, к частью, не задел, иначе Багирян мог бы и ноги лишиться, но крови вытекло достаточно. Ларсенис убрал осколок, пережал вену. Поставил капельницу с кровезаменителем.

— Ну как?.. — хрипло спросил Эдик, медленно оживая после двойной дозы промедола, «розового укола».

— Терпимо. На три сантиметра выше — и остался бы ты без мужского хрена. На пятнадцать сантиметров выше — и распороло бы кишечник. Опять без бронежилета воюешь, джигит хренов. А так — считай себя везунчиком, Эдик-джан. До госпиталя долетишь. Если вертушки будут.

— Будут… минут через десять уже… Там ведь этот… — Багирян показал пальцем в потолок. — Шишка… из Кабула… летит… Он вертушки обеспечил.

— А как у наших дела?

— Нормально… После того как от зверей отбились… легче дело пошло… С людьми воевать привычнее. Кончаем уже зачистку… жаль, я до конца не дошел. — Комроты, совсем уже порозовевший, встрепенулся. — А ты почему не на месте, старший лейтенант?

— А где же я?

— Я же тебе сказал: принимать пленных, осматривать!

— Знаешь, Эдик, мне не до пленных было. Наших бы успеть принять.

— Отставить… — просипел капитан. — Иди и найди мне Мохтата! Быстро!

— Ладно. — Виктор пожал плечами. — Так точно, товарищ капитан.

Он выпрыгнул из перевязочной и пошел к санпалатке. Действительно, ситуация изменилась — раненых перевязали, новые перестали поступать. Зато пленных моджахедов приносили и приводили одного за другим: убитых, подбитых, пришибленных и связанных, и даже практически здоровых, с поднятыми вверх лапами. Охраняло их два десятка солдат, потому что «духов» было уже с полсотни.

Виктор пошел вдоль вереницы лежащих душманов. Не то, не то… В самом конце ряда он остановился как вкопанный. Один из «духов», показавшийся ему трупом, вдруг разлепил веки и уставился на него мутным взглядом. Один его глаз был мутно-зеленым, второй — мутно-голубым. Козлиная бородка, сплющенный, как у боксера, нос. На вид — не старше тридцати лет.

Ларсенис оглянулся — никого из наших не было в пределах пяти метров. Виктор присел на корточки и тихо произнес на дари:

— Салам алейкум, шо.

— Валейкум ассалам, — еле слышно отозвался Мохтат. — Ты тот, кто меня ищет?

— Один из тех. Похоже, тебя ищут многие.

— Меня? Или что-то другое?

— Я ищу то, что ты хранишь на груди.

— Попробуй найди. — Мохтат усмехнулся, из угла рта его вытекла струйка крови. Выглядел он плохо: кисть левой руки оторвана и замотана грязной тряпкой, щека разорвана так, что через дыру видны зубы. Большая рваная рана на черепе, бритом наголо. Вряд он протянет долго.

— Я обыщу твои карманы, — сказал Вик. — Надеюсь, ты не против? Не попытаешься меня убить? Иначе мне придется прирезать тебя, а потом уже искать.

— У меня нет карманов, кяфир. Тем более не вздумай убить меня, пока не получишь того, что ищешь. Тогда твои усилия будут напрасны, шурави-табиб. Эту вещь нельзя отнять. В таком случае от нее не будет толка. Она сохранит волшебную силу, только если ее подарить.