Походы викингов - Андерс Стриннгольм

О счастливых супружествах саги говорят просто и сухо «Они жили друг с другом долго и счастливо»; о многих мужьях они выражаются так: «Он любил ее, как свои очи».

Надобно сознаться, что в сагах есть супружества, представляющие сильные примеры любви и самопожертвования. Сколько погибло жен, когда дома мужей их были зажжены кровомстителями! Им предлагали спасаться, они не выходили и сгорали с мужьями. Некто Флоси, в Исландии, с сотней воинов окружил и зажег дом Ньяля. Подошедши к дверям, Флоси просил старика выйти вместе с женой, потому что, говорил он, «только твои сыновья заслужили мое мщение». «Я старик, — возразил Ньяль, — и не в силах отмстить за детей, но не хочу и жить в стыде и позоре». Флоси обратился потом к жене Ньяля, Бергторе: «По крайней мере спасайся ты, хозяйка, я вовсе не желаю, чтобы ты сгорела». «В юности, — отвечала Бергтора, — я стала женой Ньяля и обещалась разделить с ним судьбу его». Они легли на постель и оба сгорели. Нередко отчаянные вдовы не могли пережить мужей и умирали вслед за ними или, медленно снедаемые горем, доживали горькую жизнь. Это называлось на языке их: Sprinda af harmi, сокрушаться от скорби. Так сокрушалось сердце Нанны, когда она увидела труп Бальдра; так умерла Тюра с печали по Олафу Трюггвасону. Потеря мужей часто сокращала жизнь их неутешных вдов. Boобще можно сказать, что хотя по закону мужья имели неограниченную власть над женами, но на самом деле поступали с ними по правилам супружеской любви и взаимного уважения. В этом случае можно применить к скандинавам слова Тацита, что «у них добрые нравы имели более силы, нежели хорошие законы в другой стране».[425]

Если мужья имели неудовольствие на жену или она оказывалась виновной в преступлении, то, вместо того чтоб пользоваться неограниченными правами супруга, он разводился с ней и отсылал ее к родным. В то время брак почитался только гражданским союзом. Муж имел право без дальних околичностей удалить от себя жену, если находил это лучшим. Но развод без достаточной причины оскорблял родных покинутой жены, муж подвергал себя их мщению, должен был возвратить приданое жены и обручальные дары;[426] жена брала с собой даже все полученное после обручения, подарки на зубок (tandfae) и другие, подаренные родителями и родными; все это почиталось ее собственностью под именем gripir копи, которой муж располагать не мог. Эта обязанность лежала на всех мужьях, которым силы и средства не дозволяли нарушать принятый в подобных случаях обычай. Мужчины с более благородным образом мыслей, имевшие дать законный вид своему разводу, призывали свидетелей и в их присутствии объявляли развод: сначала возле брачного ложа, потом у главных дверей дома и наконец на тинге. В тех случаях, когда преступление жены было велико или муж справедливо негодовал на ее поведение, она не могла брать с собой приданое.

Скандинавы в особенности требовали от своих жен супружеской верности. Замужняя женщина, найденная в постели с посторонним, решительно теряла все права честной супруги; муж выгонял ее из дома в будничном платье и притом поступал самым позорным образом: по предписанию одного древнего закона, «он должен был привести к порогу, сорвать с нее плащ и, отрезав у ней половину сзади, в таком виде вытолкнуть за дверь». Впрочем, строгость семейных нравов редко допускала преступления такого рода, и что касается до святости брака, то скандинавская женщина имеет полное право на те похвалы, которые Тацит приписывает германкам.

Жены не любили терпеливо сносить обиды со стороны мужей; строптивые из них нередко отплачивали мужьям на прежние оскорбления. Храбрый Гуннар, в Исландии, имел тяжбу с другим исландцем, Гицуром, и проиграл ее. На тинге осудили его на изгнание. Немного не доехав до корабля, который разлучит его с родиной, Гуннар сошел с лошади, чтобы взглянуть еще раз на свое поместье, и сказал: «Как оно хорошо! Никогда оно не казалось мне та красиво: плетни готовы, нивы поспели для жатвы; ворочусь домой, не поеду!» — «Не оставайся на потеху врагам!» говорил ему брат, провожавший его. Гуннар, нарушив приговор, отдавал себя во власть врагов; его убеждали поручить дом матери и сыну и искать тихого убежища с Халлегерд у друзей; он одобрил это, но не ехал. Летом на альтине противник его, Гицур, требовал его казни. Требование было законное, и Гицур подговорил 80 человек убить противника. Последний узнал это от Ньяля, возвратившегося с альтинга, но не хотел вовлекать в беду старого друга и отказался принять помощь от его сыновей.

Олаф Павлин подарил Гуннару три драгоценности: золотой перстень, красивый плащ и собаку Сама, которую достал в Ирландии. Сам имел большой рост, очень скоро бегал, был умен, как человек, и угадывал во всяком пришельце хозяйского врага или друга; против врагов он не жалел себя. Олаф сказал собаке: «Ступай за Гуинаром и так же верно служ ему, как и мне!». Сам тотчас же подошел к своему новому господину, лег у него в ногах и был так же верен ему, Олафу. Враги не могли ничего сделать Гуннару, пока жил у него Сам. Но однажды ночью они хитростью выманили собаку и убили. Гуннар проснулся: ему послышался вопль умираюшего. «Друг Сам, — сказал он, — тебя уже нет в живых.» Гицур был благороден; ему легко было бы, окружив дом противника, сжечь его со всей семьей: в старину часто случала подобные примеры. Но Гицур считал низким истребить всю семью из-за одного виноватого. Он сделал на дом открытое нападение. Гуннар защищался храбро, но вдруг порвалась тетива на его луке. «Отрежь мне свои кудри, — сказал жене, — и вместе с матерью сплети из них новую тетиву». — «Разве тебе это нужно?» — спросила Халльгерд «Жизнь моя зависит от того», — отвечал он. «Теперь-то, — сказала она, — отплачу тебе за пощечину,[427] которую от тебя получила, что мне за надобность, сколько времени ты можешь защищаться». На это благородный Гуннар сказал только: «Каждый ищет чести по-своему; долго я не стану тебя просить об этом». Он оборонялся еще некоторое время, но наконец пал от утомления и ран. Эта Халльгерд была за двумя мужьями, и они пали жертвой ее строптивости.

И жены могли требовать развода. Это уравновешивало их в правах и спасало от жестокого обращения, мужей. Однако ж, если они покидали их без достаточной законной причины, то не могли требовать назад приданого; в этом случае мужья даже имели право принудить их возврататься. Хельга, дочь исландца Торадра, в отсутствие мужа, Торгильса, ушла от него к отцу, без всякой другой причины, кроме той, что муж был гораздо старее ее. Когда Горгильс прибыл домой и узнал об этом, то вооружился и поспешно отправился к дому тестя; он вошел в комнату в полном вооружении и, не говоря ни слова, взял Хельгу за руку и увел с собой. Скафти, брат Хельги, хотел было со своими людьми гнаться за ним, как за похитителем сестры; но Торадр, отец, сказал ему хладнокровно: «Торгильс взял ему принадлежащее: запрещаю его преследовать». И Горгильс удержал жену у себя. Однажды, когда они сидели во дворе, домашний петух гонялся за курицей и бил ее, Курица отчаянно кудахтала. «Видишь ли?» — сказал Торгильс Хельге. «Что ж это значит?» — спросила она. «То же самое может случиться и с другими», — отвечал Торгильс.[428] Поом они жили хорошо друг с другом.

Но если муж отказывал жене в необходимом, не заботился о ней и детях, дурно обходился с ней, обижал ее родных или из трусости не хотел помочь им против врагов, то, по исландским обычаям, жена имела законные причины искать развода с таким мужем. В наибольшей зависимости от мужей находились женщины незнатного рода, с небольшим приданым, и такие, которым нельзя было надеяться на помощь родных. Другие, напротив, столь же знатного происхождения, как и их мужья, и с таким же сильным родством, позволяли себе такой горделивый тон, каким говорила Асгерд своему мужу, исландцу Торкелю. Гневаясь на ее поведение, Торкель не хотел разделять ней ложе. Она сказала ему, что не станет долее просить его о том; если не признает ее женой и не хочет забыть прошлого, то она призовет свидетелей и объявит развод; тогда ее отец возьмет назад приданое и дары, и она не буде больше стеснять его ложа». Торкель с минуту молчал, том одумался и возвратил ей права супруги.[429]

Благородное обращение было обоюдным требование супругов. Так, исландец Бард развелся с Аудой, дочерью Сорре Доброго, за то, что она бросила в него камнем, и не хотел долее сносить ее дерзости;[430] так, Гудруна развелась с Торвальдом за то, что он дал ей пощечину; тому же поводу развелась и Тордис с Берком Толстым. Саги представляют много примеров, что жены разводились с мужьями или угрожали возвратить им ключи[431] если они не помогали их родным или из какой-нибудь низости изменяли им. Бездействие и трусость особенно были нетерпимы в мужчинах северными женщинами. Так порицала жестокими словами Олафа, своего мужа, Торхалла, за то, что он у себя в доме боялся защитить от врагов своего гостя, Торда: «Несчастна та женщина, которая выбрала в мужья тебя, труса и хвастуна». Нередко матери сильной речью, пробуждали из ленивого бездействия своих сыновей и подстрекали их на смелое дело. Иногда женщины действовали с силой мужчины, как исландка Торборг, заявившая на тинге, что она погубит всякого, кто убьет ее брата, Горда, хотя ее муж, Эндриде, принадлежал к числу злейших его врагов. Горд вскоре убит был оруженосцем Горстейна. Эндриде пришел однажды домой с многочисленным обществом и рассказал жене об этом происшествии. Вечером, когда супруги отправились спать, Торборг взяла с собой меч; удивленный муж спросил ее: «Неужели между нами будет вечная ссора»? Она требовала у него головы Торстейна. На другой день Эндриде убил его. Тогда Торборг пожелала взять к себе для воспитания детей убитого. Муж позволил это, и все хвалили поступок Торборги, говоря, что она честная женщина.