Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1960-е годы она работала над очень важной картой — геологической структурой Сибирской платформы. И сделала ее. В 1968 году карту выдвинули на Государственную премию и отправили Майю на Всемирный геологический конгресс в Прагу. Причем отправили вместе с выставкой сибирских минералов, которые Майя всю жизнь коллекционировала. Не как собиратель, а как ученый-петрограф. И вот надо же такому случиться: в Чехословакии начались известные события, и конгресс отменили. И вся коллекция, да и первый тираж карты сгинули, как и не было. Потом нашлись, лет через двадцать. И карта вышла под другой фамилией главного составителя. И премию дали, но не Майе, а толстому гаду — начальнику отдела, у которого Майя была заместителем. Я не видел, чтобы она сильно горевала по этому поводу. Как-то все это мирское шло мимо нее. Точнее, это Майя жила параллельно мирскому ходу вещей, каким-то интригам, каким-то взаимоотношениям.
Она никогда ни с кем не конкурировала, даже с моей мамой из-за меня. Она посвятила себя воспитанию племянника Мити. И возила меня на юг, в Крым, летом на дачу в геологический поселок Камешки под Ленинградом, покупала мне велосипеды и учила играть в английский крикет. Пела английские песенки, рассказывала сказки и заставляла читать Диккенса, Голсуорси, Стивенсона, Жюля Верна, Джерома и О. Генри. Она была ласковой мамой. Гладила меня по спине, когда я засыпал, нежными тонкими ручками своими в мозолях от всяких огородных тяпок и лопат, секаторов и граблей. Говорила: вот вырастешь большой и умный, станешь профессором, будешь самым талантливым и сильным! И я жил между трех мам: Дэзи, Эммы и Майи. Я, наверное, тогда стал ужасным манипулятором. Я мог получить что угодно. Даже мопед мне купили в двенадцать лет. Но вот ужасно обижался, что все три мамы не любили моего папу. Впрочем, это тоже совсем другая история. Папа был слишком умным и слишком талантливым интеллектуалом, а мамы были петербургскими интеллигентками, у которых жизнь отняла самое главное женское качество — умение создавать материальный уют.
Майя вышла на пенсию и посвятила себя целиком дачному участку. Выращивала какое-то невероятное количество смородины. Варила варенье и раздавала его родственникам, только банки просила возвращать. Когда началась перестройка, я уже стал журналистом. Майя все время спрашивала: а Горбачев — он хороший человек? А Ельцин? А Собчак? А Явлинский? Я смеялся, просил у них автографы для Майи и носил ей книжки с дарственными надписями. Ну какие они хорошие? Хороший человек разве может подняться выше участкового милиционера? Они политики, они вне этого критерия. Они же за власть борются, а в России все, кто хочет власти, изначально за гранью добра и зла. Майя кивала, но не понимала, о чем я. У нее были все только хорошие, а с плохими она не общалась. Точнее, общалась, конечно, но считала, что они тоже в душе хорошие, просто жизнь у них была тяжелая и вынуждала добрые черты скрывать за маской. Юнг[651] говорил, что в каждом мужчине живет некая женская сущность — посредник между сознанием и бессознательным. Он назвал эту сущность Анима. Вот и у меня такая есть. И ее зовут Майя. Я ее знаю…
Когда она переехала к нам, я договорился с какой-то элитной зубной клиникой, чтобы сделали Майе зубы. Своих у нее уже не было, импланты ставить не решились — все-таки возраст. Сделали ей какие-то супер-пупер-протезы. Она стала улыбаться и походить на американскую старушку. Я одевал ее в самые лучшие наряды — естественно, соответствующие возрасту и облику старой петербурженки. У нее появилась своя комната с мягкой уютной постелью, я привез ей ее Диккенса и Голсуорси. И она гуляла по финскому лесу в родной Куоккале.
Майя легко переносила долгие перелеты, все-таки почти летчик. Она быстро акклиматизировалась в тропиках. Я купил ей купальник в виде платьица, и она купалась в тропических морях — плескалась и радовалась, как девочка. Постепенно она возвращалась в детство. Когда ей исполнилось девяносто два года, она уже почти не помнила всей своей жизни — как будто из юности перенеслась в глубокую старость. Конечно, это был Альцгеймер. Она читала каждый день одну и ту же главу, не могла вспомнить, что было вчера и позавчера. Записывала в блокнот, куда мы летали, где жили, что ели. Я угощал ее самыми изысканными яствами, но она почти не чувствовала вкусы и запахи. Она была довольно капризной старушкой. На завтрак требовала овсянку на воде. В самолетах прятала в карман пакетики с солью и упаковки джема. В отелях складывала в сумочку одноразовые шампуни, а если не доедала что-то, требовала непременно положить в холодильник и потом разогреть на ужин. С ней было непросто. Она не умела держаться за столом — все время чавкала и ела очень неаппетитно. Мне это всегда портило настроение, и я сказал своей тогдашней жене:
— Накрывай Майе завтрак в ее комнате, это невозможно!
И она послушалась. А потом сказала:
— Это самая большая ошибка в твоей жизни. Это плохой поступок.
Я не понял: а что такого? Ну сумасбродная старушка, ну пусть ест одна, если не может соблюдать этикет. Дурак я был. И сейчас мне очень стыдно: Майя в раю смотрит на меня, наверное, с укоризной. А то, что она именно там, никаких сомнений у меня не возникает…
Смерть приходила к ней постепенно. Сначала она упала в своей комнате. И не вспомнила как. Перелом шейки бедра, самая страшная травма для стариков. Я отправил ее в больницу, а сам помчался по знакомым занимать деньги. И случайно вспомнил, что давний приятель занимается медицинскими поставками.
— Найди мне самый лучший набор для реконструкции за любую цену, хоть за миллион, но прямо сегодня!
Он нашел и подарил его мне. Операция стоила дорого, но сделали в тот же день виртуозно. Утром Майя лежала в отдельной палате с телевизором и душем и никак не могла понять, откуда у нее на ноге швы. Она так и не вспомнила. Я сказал, что она порезалась ночью. Ходила она совершенно спокойно, даже не хромала — правда, ходунками все-таки попользовалась недельку.
А потом она не смогла есть. Опухоль пищевода. Стеноз[652]. Неоперабельна в силу возраста. Мы собирали консилиумы, я уговаривал врачей, но все бесполезно: операция невозможна. Майя
