Любви все роботы покорны (сборник) - Ринат Мусин

И все же даже тогда, в тот день… О, боги! Как же это было легко!

Но что он мог сделать сейчас? Только сжимать кубок в надежде, что боль отрезвит и заставит поднять глаза. Выслушать. Кивнуть, соглашаясь.

– Князь. Мы хотели напомнить тебе о долге. О твоем народе. О твоей земле. О том, что правитель вашего рода занимает свое место лишь до той поры, пока он достоин этого. Мы хотели…

Старый Витольд смотрел, сурово сдвинув брови. В его водянистых глазах цвета позднего, ноздреватого мартовского льда, невозможно было теперь прочесть ничего.

– Мы не станем этого делать, Мечислав, сын Анджея, князь Лапекрасташа. Я вижу, в том нет нужды. Ведь я прав?

С трудом разлепив губы, князь хрипло выдохнул:

– Так. Я помню свой долг. И всегда его помнил.

– Хорошо. Мы решили помочь тебе, князь. Помочь и впредь помнить о нуждах родной земли и твоих людей. Сделать верный выбор. Разве не для того даны правителю советники?

Почти без эмоций, он слушал. Не пытаясь представить, какая она – юная Вия или, как ее чаще называли, Вилка – Волчица. Последняя в роду повелителей соседнего удела Вилклаукаш, Земли Волков. Любимая, единственная дочь воинственного и честолюбивого Владислава. Говорят, она красива. Хорошая хозяйка. Разбирается в заповедных травах и ворожбе. Говорят, женщины ее рода всегда дарили своим мужчинам много крепких и здоровых детей. Часто – близнецов. А чаще всего говорят, что ее отец давно посматривает на Лисий край, мечтая объединить под своей рукой все земли по эту сторону полноводной Бялы.

– Владислав согласен поддержать Лапекрасташ словом и делом. Согласен не только назвать тебя любимым зятем, но и оставить правителем этой земли до тех пор, пока ваш сын и его внук не войдет в полную силу, чтобы править объединенными землями. Гонец из Вилклаукаша вернулся сегодня поутру. Когда луна пойдет на убыль, Вия ступит на землю лис. Твоя невеста. И ты, Мечислав, сын Анджея, князь Лапекрасташа, примешь ее с почтением и любовью, как свою жену и мать будущих детей. Такова воля твоего народа.

– А как же… лисы?

…шелк влажной после любви кожи. Перламутр острых ровных зубок, видных меж разошедшихся в мучительно-сладком стоне губ. Желтые глаза, которые видят многое, но отражается в них только он. Всегда только он…

– Лисы не возражают, Мечислав.

– Они согласны? – Никак не укладывалось в голове, что старики спрашивали у Ванды и она согласилась…

– Не возражают. Для тебя этого должно быть довольно, князь. Готовься к свадьбе…

Лисы окружали опушку леса кольцом. Неприступным, рыжим кольцом живого пламени. Неприступным – и недвижимым. Лишь едва дрожали меж белых зубов в узких пастях, раздвинутых в вечных лукавых улыбках, алые языки.

Мечислав сделал глубокий вдох и шагнул вперед, не отрывая взгляда от травы под ногами.

Шаг. Еще шаг. Еще. И еще.

«Как ты могла, Ванда? Как? Ты? Могла?.. Спряталась за хищной маской проклятой Лаппэ?!»

Шаг. Еще шаг. И еще.

По внутреннему ощущению, князь давно уже должен был пересечь границу леса Лаппэ. Но под сапогами по-прежнему чуть похрустывали, исходя кружащим голову духмяным соком, стебли высокой травы.

Не выдержав, Мечислав поднял глаза.

Опушка леса была все так же далека, что и раньше. Все это время он шагал параллельно ей, забирая круто вправо.

И все так же беззвучно смеялись лисы.

Прошипев ругательство сквозь стиснутые зубы, князь повернулся и пошел в правильном направлении, неотрывно глядя на лес.

На этот раз, кажется, получилось.

И вот уже он на опушке. Вот две ближайшие к нему лисы, и свободное пространство в десяток локтей между ними.

Чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, Мечислав сделал очередной шаг. И тут же сидящая от него по левую руку лиса совершенно неуловимым для глаза движением перетекла вправо, оказавшись точно на пути человека. Казалось, что круглые желтые глаза зверя находятся на одном уровне с глазами князя.

И в этих глазах написан… приговор?

Мечислав не поверил. Не останавливаясь, начал забирать еще правее. Теперь уже правая лиса переместилась поближе к товарке. И настолько «поближе», что протиснуться между ними, не рискуя задеть, можно было попытаться только боком.

Еще несколько попыток, закончившихся тем же, окончательно уверили князя: его не собираются впускать в лес.

– Я должен поговорить с ней! Должен, слышите?! – воскликнул он в отчаянии.

Никакой реакции со стороны хранителей леса не последовало.

– Ванда! Ванда, скажи им! Ведь ты же слышишь меня, я знаю! Чувствую! Ответь! Ванда! Вандааа!!!

Когда эхо перестало шептать последнее отчаянное «…ааа…», Мечислав круто развернулся и пошел прочь. Стучащая в ушах кровь не позволяла ему расслышать в голосе ветра, шевелящего листву ольх и берез, протяжный, наполненный бесконечной болью стон…

Два дня бешеной скачки. Конь, исходящий кровавой пеной. Деревья и кусты, мох и травы, сливающиеся перед глазами в безумном танце.

Он почти не спал. Почти не ел. Голова была звенящей и пустой, точно бронзовый котел.

«Ван-да! Ван-да! Ван-да!» – отбивали ритм копыта измученного скакуна.

«Ван-да! Ван-да! Ван-да!» – вторило им сердце.

Мечиславу повезло. На расстоянии дневного перехода от границ Лапекрасташа он почуял запах дыма. Потом услышал ржание коней, на которое его измученный до предела жеребец ответил жалобным, почти человеческим стоном, и неразборчивую речь.

«Успел…» – прошептал князь, без сил сползая на землю и держась за луку седла, чтобы не упасть – затекшие ноги отказывались держать тело, сводимые жестокой судорогой мышцы нещадно ныли. Час или около того он без сил пролежал на траве, чувствуя, как земля, признавшая своего господина, вливает в его тело новые силы.

Но это было только начало.

Несколько раз его чуть было не обнаружили. Но то ли родная земля все еще хранила правителя Лапекрасташа, то ли воины Владислава Волчьего, отряженные в сопровождение его наследнице, были чересчур беспечны и самоуверенны. А может, князю просто повезло.

Откинув полог шатра, Мечислав проскользнул внутрь.

Первое, что он увидел, – водопад блестящих, словно смазанных маслом, иссиня-черных волос. И тонкую, но сильную руку, украшенную гроздью золотых и серебряных браслетов, ласкающих это великолепие резным костяным гребнем.

Несколько ударов сердца князь стоял, не зная, что сказать. Один-единственный вскрик напуганной неожиданным явлением чужака девушки, и сюда ворвется охрана. И объяснить воинам Вилклаукаша, что он не желал ничего дурного, можно не успеть.