Бабье лето - Адальберт Штифтер

Я заехал в Лаутерскую долину. По направлению к моей родине это был небольшой крюк, а мне хотелось снова увидеть долину, которую я успел полюбить. Но была у меня тут и особая цель. Хотя я не очень надеялся, что оставленное мною там поручение — нет ли где-нибудь дополнений к отцовским панелям — принесет какой-то успех, мне не хотелось ехать домой, ничего на этот счет не узнав. Желанных дополнений, правда, не нашлось, да и никаких следов их не обнаружилось. но зато я повидал кое-кого, с кем подружился в прежние дни. Увидел я и предметы, приятно окружавшие меня в прошлые годы, и поговорил с несколькими людьми, доставив этим удовольствие себе и своим собеседникам.

Сходил я и в Ротмоор. Там работы продвинулись и шли быстрее, чем то было в мое последнее посещение. Из многих мест поступали заказы, даже из нашего города, где прославилась чаша вороньего глаза, пришло несколько писем. Порою в эту отдаленную местность приезжали и чужеземцы, делали покупки, оставляли задания. Увидев, таким образом, что дела здесь пошли лучше, и осмотрев работы, я заказал еще кое-что, отчасти потому, что у меня оставалось еще несколько глыб прекрасного мрамора, отчасти же потому, что в отцовском саду еще не хватало предметов для парапета и для других мест. Люди приняли меня весьма приветливо, они показали мне, что сейчас делается, какие усовершенствования выполнены и какие намечены. Они не преминули упомянуть, что я всегда был расположен к их маленькому предприятию и дал для его усовершенствования немало толчков и указаний. Я выразил свою радость по поводу всего этого и пообещал, что, оказавшись поблизости, всегда буду с удовольствием заезжать в Ротмоор.

После этой короткой остановки в Лаутерской долине и Ротмооре я продолжил свою поездку к родителям без дальнейших задержек.

3. Сообщение

Дома меня еще не ждали, потому что я написал им, что съезжу с моим гостеприимцем посмотреть одну старинную церковь. Они полагали также, что я еще раз побываю в своем пристанище в горах, а на обратном пути задержусь в Штерненхофе. Они, однако, ошиблись, ибо, хотя я и был в обоих этих местах, задерживался я там очень недолго, мне не терпелось рассказать родным, как обстоят мои дела. Когда я это сделал, они разволновались гораздо меньше, чем я ожидал. Они были рады, но сказали, что знали, что так и будет, они уже несколько лет чувствовали, куда идет дело. Ни в доме роз, ни в Штерненхофе ко мне, по их мнению, не были бы так радушно-добры, если бы там не любили меня и даже не считали того, что случилось теперь, чем-то приятным: нельзя же было не видеть определенных примет. Как ни мил был мне такой взгляд — ведь он выражал отношение ко мне моих родных, — я не мог не думать, что так смотрят на вещи только мои близкие, потому что они мои близкие, и что потому-то они и считают меня достойным того, что я получил. Мне виделось это иначе, потому что я знал Наталию и ее окружение и способен был ее оценить. Я мог смотреть на случившееся со мной только как на счастье, дарованное мне милостивой судьбой, стать достойным которого я должен стараться.

Отец сказал, что все обстоит хорошо, мать, грустная и радостная, то и дело повторяла, что ничего не подготовлено для такого важного события; сестра смотрела на меня задумчиво и испытующе.

Я попросил родителей помочь мне во всем, что нужно сделать в теперешних обстоятельствах, и высказал желание предпринять по совету отца большое путешествие.

— Сделать нужно многое, — сказал отец. — Прежде всего, думаю, ждут от твоих родителей какого-то шага к сближению. Ведь родственникам невесты неудобно представляться первыми родственникам жениха. Кроме того, твой гостеприимец оказал мне любезность, за которую я его еще не отблагодарил. Далее, твой гостеприимец должен сообщить тебе то, что он сочтет нужным. И наконец, тебе в самом деле следует, как ты и сам хочешь, совершить большое путешествие, чтобы хотя бы в общем узнать людей и мир. Что предпримут твои свойственники, это их дело, и мы должны ждать этого. Наша задача теперь — сделать все, что от нас требуется, таким образом, чтобы не выскакивать вперед и не допустить ничего, что походило бы на пренебрежение к тому, что предоставляет нам этот союз. Я думаю, что самый естественный порядок таков. Прежде всего ты должен выслушать сообщения твоего друга, потому что они прежде всего были предложены тебе без всяких условий. Затем я с твоей матерью поеду к матери твоей невесты и заодно навещу твоего гостеприимца. Наконец, ты скажешь о своем желании отправиться в образовательное путешествие. Но поскольку твой гостеприимец сам сказал, что тебе нужно успокоиться, прежде чем он сделает свои сообщения, и поскольку, с другой стороны, торопиться некрасиво, тебе не следует ехать к нему тотчас же и просить его говорить, лучше навестить его позднее, пусть пройдет какое-то время, быть может, зимой. Тогда он увидит, с одной стороны, что ты не назойлив, а с другой, поскольку ты приедешь в необычное время года, что тебе очень хочется ускорить дело. А чтобы тебе вернее успокоиться, предлагаю тебе сопровождать меня в небольшой поездке по моим родным местам, в которую мы вскоре сможем отправиться. Приехав зимой к твоему гостеприимцу, ты сможешь передать ему привет от нас и сказать, что мы явимся в начале лучшего времени года и будем просить для тебя руки дочери его приятельницы.

Все были совершенно согласны с этим предложением. Особенно обрадовалась мать, услыхав, что отец по собственному почину наметил поездку, о направлении которой она и не догадывалась.

— Мне же нужно поупражняться, — сказал отец, — если я собираюсь весной отправиться в поездку в Нагорье и к самим горам, которая приведет нас и в Розенхоф, и бог знает куда еще, ведь когда домоседом овладевает охота к странствиям, он, бывает, не может остановиться и носится с места на место.

А я на это ответил:

— Поскольку Клотильда никогда не видела гор, поскольку она в этом отношении отстала более всех, поскольку я всегда обещал ей свозить ее в горы и поскольку исполнение этого обещания из-за моих путешествий все время откладывалось, предлагаю ей, когда я вернусь из нашей с отцом поездки, провести со мной часть осени в горах. Дни осени, даже поздней осени в горах обычно очень хороши, и в ясном воздухе все вокруг видно дальше, чем в душном, предгрозовом тумане июня или июля.

Клотильда приняла это предложение с радостью, и я обещал ей в оставшиеся до моего отъезда с отцом дни объяснить ей, какая одежда и прочие вещи нужны для путешествия в горы, чтобы она приготовила все это в мое отсутствие.

— Если перед разговором с моим другом мне нужно успокоиться, — прибавил я, — то обе поездки могут оказаться наилучшим для этого средством.

Отец и мать были очень довольны моим предложением. Мать сказала, что примет участие в приготовлениях Клотильды и особенно проследит за тем, чтобы под рукой было все нужное для защиты здоровья.

Я отвечал, что это очень хорошо, но что я и сам приму в поездке все меры, чтобы здоровье Клотильды не пострадало.

На следующий же день мы стали обсуждать, какие вещи нужны Клотильде для этой поездки. Она стала деятельно приобретать их. Я составил список необходимых предметов, который постепенно дополнял. По истечении некоторого времени он показался мне полным настолько, что вряд ли я мог что-либо забыть.

Между тем приближался день, когда я должен был поехать с отцом. Ранним утром этого дня мы сели в легкую дорожную карету, которой отец всегда пользовался для дальних поездок. Она долго уже стояла в каретнике. За несколько дней до отъезда ее по указанию матери осмотрели знатоки дела, чтобы узнать, нет ли в ней скрытых поломок, которые наделали бы нам бед. Лишь получив единодушно отрицательный ответ, мать успокоилась. У нас были почтовые лошади, мы меняли их в надлежащих местах, где задерживались столько, сколько нам хотелось. Каждый вечер мы останавливались засветло, договаривались о ночлеге и делали перед ужином прогулку. В эти дни, проводя с отцом больше часов подряд, чем когда-либо прежде, я и говорил с ним больше, чем в любое другое время. Мы беседовали об искусстве: он рассказывал мне о своих картинах, посвящал в неизвестные мне прежде обстоятельства их приобретения, разбирал их художественные достоинства, переходил к своим камням и кое-что объяснял мне; мы рассуждали о книгах, хорошо знакомых обоим, разбирали их поэтические или научные достоинства и напоминали друг другу какие-то части их содержания; говорили мы и о злободневных событиях и о положении нашего государства. Наконец он рассказывал мне о своем купеческом деле, знакомил меня с его основами и положениями. Он показывал мне места, через которые мы проезжали, рассказывал о семьях, живших в той или иной местности. Так приехали мы на четвертый день к месту своего назначения. Край этот был мне совсем незнаком, потому что мои странствия ни разу не приводили меня сюда.