Лавка древностей - Чарльз Диккенс

— Это Кристофер Набблс, которого посадили вчера за кражу? — спросил он.

Конвоир подтвердил, что это тот самый молодчик и есть.

— Тогда вот тебе пиво. Ну, чего глаза вытаращил? Оно не стреляет.

— Простите, сэр, — сказал Кит. — Кто же его мне прислал?

— Твой приятель, — ответил страж. — Он распорядился, чтобы тебе каждый день выдавали по кружке. И будем выдавать, пока не перестанут платить.

— Мой приятель? — повторил Кит.

— У тебя, я вижу, совсем ум за разум зашел, — сказал тюремщик. — Вот еще записка от него. Получай.

Кит взял и записку и, когда его снова заперли в камере, прочел следующее: «Приложи сию чашу к устам. В каждой капле найдешь ты спасенье от зол и от бед. Вспомни, вспомни о кубке, что искрился в длани Елены.[85] То был лишь плод воображенья, а это настоящее (фирма Барклей и Кь). Если посмеют присылать выдохшееся, советую обратиться с жалобой к смотрителю. Р.С.».

— Р.С., — после некоторого раздумья сказал Кит. — Наверно, это мистер Ричард Свивеллер. Ну что ж, большое ему спасибо за его доброту!

Глава LXII

Слабый красноватый огонек на пристани Квилпа, моргавший точно глаз, воспаленный ночным туманом, уведомил мистера Самсона Брасса, который осторожными шагами пробирался к дощатой конторе, что ее блистательный владелец, а его уважаемый клиент, сидит у себя и, по всей вероятности, со свойственной ему кротостью терпеливо ждет минуты свидания, назначенного с мистером Брассом в этой светлой обители.

— Проклятое место! Самый раз шататься тут по ночам! — пробормотал Самсон, в двадцатый раз споткнувшись о валявшиеся повсюду доски и потирая ушибленную ногу. — Этот мальчишка, наверно, с вечера раскидывает тут всякий хлам, и каждый раз по-новому, чтобы люди ушибались да калечились. А если не он, так его хозяин, что даже более вероятно. Терпеть не могу приходить сюда без Салли. С ней спокойнее, она одна стоит десятка мужчин.

Воздав должное своей обольстительной сестрице, мистер Брасс остановился и неуверенно посмотрел сначала на освещенное окно конторы, потом назад, в темноту.

— Любопытно, чем он сейчас занят? — пробормотал стряпчий себе под нос, вставая на цыпочки и стараясь разглядеть, что происходит в конторе, хотя на таком расстоянии сделать это было просто невозможно. — Пьет, наверно, поддает сам себе жару, распаляет свою злобу и коварство. Побаиваюсь я приходить сюда без провожатых, когда у него накапливается большой счет. Ему ничего не стоит придушить меня и тихонько спустить в реку во время прилива — все равно что крысу убить. Пожалуй, еще радоваться будет: вот, мол, как подшутил!..

Стой! Поет, кажется?

И действительно, мистер Квилп услаждал себя пением, хотя это было не столько пение, сколько монотонное бормотанье скороговоркой одной и той же фразы, последнее слово которой он растягивал по слогам, повышая голос до оглушительного рева. Содержание этой арии не имело ни малейшего отношения ни к любви, ни к ратным подвигам, ни к вину, ни к верности, ни к каким-либо другим излюбленным темам песен и касалось предмета, который не часто кладется на музыку и обычно в балладах не воспевается. Слова ее были таковы: «Заявив, что арестованному будет трудно убедить присяжных в выдвигаемой им версии, достопочтенный судья вынес решение предать его суду, на ближайшей сессии, по обвинению в уголовном пре-ступ-ле-нии!» Доходя до этого заключительного слова, в которое он вкладывал всю мощь своего голоса, Квилп разражался визгливым хохотом и начинал сызнова.

— Как это неосторожно с его стороны! — пробормотал стряпчий, в третий раз выслушав доносившиеся из конторы песнопения. — Просто черт знает что! Хоть бы у него язык отнялся! Хоть бы он оглох! Хоть бы он ослеп! А, чтоб ему пусто было! — вскрикнул Брасс, когда Квилп завыл опять. — Хоть бы он подох!

Высказав это дружеское пожелание по адресу клиента, мистер Самсон напустил на себя свою обычную елейность и, лишь только очередной вопль Квилпа стих, подошел к дощатой лачуге и постучал в дверь.

— Войдите! — крикнул карлик.

— Здравствуйте, сэр! — сказал Самсон, заглядывая в контору. — Ха-ха-ха! Как поживаете, сэр? Бог мой! Ну, что за шутник! Просто диву даешься, на вас глядя!

— Входите, дурень вы эдакий! — огрызнулся карлик. — Нечего трясти башкой и скалить зубы! Входи, лжесвидетель, клятвопреступник, входи, продажная душонка, входи!

— Какой у него юмор! — возопил Брасс, притворяя за собой дверь. — Ну что за комик! Но не слишком ли это неосмотрительно, сэр?

— Что неосмотрительно? — спросил Квилп. — Говори, Иуда, — что?

— Иуда! — повторил Брасс. — Какой он сегодня веселый! Игривость его ума не поддается описанию! Иуда! Прелестно, просто прелестно! Ха-ха-ха!

Тараторя все это, Самсон потирал руки и с ошалелым, испуганным видом смотрел на огромную пучеглазую, тупоносую фигуру с бушприта какого-нибудь пущенного на слом корабля, приткнутую в угол возле печки и похожую на домового или на идола, которому, быть может, поклонялся карлик. Бесформенная деревянная нашлепка у нее на голове, имевшая весьма отдаленное сходство с треуголкой, некоторое подобие звезды на левой стороне груди и эполеты свидетельствовали о том, что фигура эта изображала одного из прославленных в истории адмиралов, но, не будь на ней вышеупомянутых атрибутов, ее вполне можно было бы принять за памятник какому-нибудь почтенному водяному или другому обитателю морской пучины. Так как пропорции этой статуи совершенно не соответствовали помещению, которое она теперь украшала, нижняя половина ее была отпилена по талию. Бодро подавшись вперед с той несколько назойливой угодливостью, которая свойственна фигурам с корабельных бушпритов, она даже в укороченном виде возвышалась до самого потолка и сокращала все вокруг себя до совершенно лилипутских размеров.

— Узнаете? — спросил карлик, проследив направление взгляда мистера Брасса. — На кого похож?

— На кого? — повторил стряпчий, откинув голову несколько набок и назад, как это принято у любителей изящных искусств. — Действительно, если приглядеться, так… да, очень напоминает, особенно улыбка… и все же, клянусь честью, я…

Откровенно говоря, Самсон, в жизни не видевший никого и ничего такого, что хотя бы отчасти напоминало эту махину, находился в большом затруднении, не зная, усмотрел ли в ней мистер Квилп сходство с самим собой и потому приобрел ее в качестве фамильного портрета, или же она похожа на кого-нибудь из его врагов. Впрочем, сомневаться ему пришлось недолго, ибо, пока он созерцал статую с тем многозначительным видом, который напускают на себя люди, тщетно стараясь узнать чей-нибудь портрет, карлик швырнул на пол газету, снабдившую его материалом для песнопений, и, схватив ржавый лом, заменявший в конторе кочергу, с такой силой съездил адмирала по носу, что тот зашатался.

— Разве это не вылитый Кит, разве это не его портрет, не его образина, не его двойник! — выкрикивал Квилп, обрушивая град ударов на бессмысленную адмиральскую физиономию и покрывая ее глубокими вмятинами. — Это же его точная копия! Скажете, не похож, собака, не похож, не похож? — И, сопровождая каждый свой вопрос взмахами лома, он колотил и колотил огромную куклу до тех пор, пока крупные капли пота не выступили у него на лице.

Это зрелище могло бы показаться очень забавным, если бы смотреть на него с безопасного места, например из райка, — ведь бой быков тоже доставляет радость тем, кто не на арене, и пожар интереснее всякого спектакля для тех, кто живет не по соседству с горящим домом, но, видя, в какое неистовство пришел Квилп, его ученый советчик начинал подумывать, что контора слишком мала и стоит слишком далеко от человеческого жилья, чтобы зритель мог испытывать полное удовольствие от таких увеселений. Поэтому он забился в самый дальний угол, весьма жалобным голосом выражая свой восторг, а когда Квилп, наконец, в полном изнеможении опустился на стул, залебезил перед ним пуще прежнего.

— Прелестно! — воскликнул Самсон. — Хи-хи! Браво, сэр! Вы знаете? — И он оглянулся, словно обращаясь к покалеченному адмиралу. — Это поразительный человек, просто поразительный!

— Садитесь, — сказал карлик. — Я купил этого урода вчера, а сегодня только и делаю, что ковыряю его буравчиком, втыкаю ему вилку в глаза и вырезаю на нем свое имя и фамилию. Завтра ему конец — сожгу!

— Ха-ха-ха! — закатился Брасс. — Как это интересно!

— Подойдите ближе, — сказал Квилп, поманив его пальцем. — Ну, так что вы считаете неосмотрительным, а?

— Ничего, сэр, ничего. О таких пустяках и говорить не стоит… Но мне подумалось, что эта песенка… сама по себе чрезвычайно комичная… может быть, несколько…

— Ну? — сказал Квилп. — Несколько?..

— Что исполнение ее граничит с неосмотрительностью — разумеется, в самой отдаленной степени, или… если дозволено так выразиться, не лишено некоторого оттенка неосмотрительности, сэр, — ответил Брасс, опасливо поглядывая на карлика, глаза которого, обращенные к печке, отражали в себе красноватые отблески огня.