Лавка древностей - Чарльз Диккенс

Но мистер Квилп не внял просьбе своего гостя. Пьяненькому Самсону пришлось сделать еще несколько глотков того же самого крепчайшего напитка, и он обнаружил, что эти возлияния не только не подбодрили его, но, напротив, возымели действие и на стены конторы: они вдруг начали кружиться и кружиться с невероятной быстротой, в то время как пол и потолок самым неприятным образом менялись местами. Очнувшись после короткого забытья, стряпчий увидел, что лежит частью под столом, частью под печкой. Поскольку положение это было не из самых удобных, он кое-как заставил себя подняться на ноги и, ухватившись за адмирала, стад искать глазами своего гостеприимного хозяина.

В первую минуту ему показалось, будто мистер Квилп ушел, оставив его одного и, может быть, даже заперев его здесь на всю ночь. Однако сильный запах табачного дыма навел стряпчего на новые мысли; он поднял голову и увидел, что карлик курит, лежа в гамаке.

— Прощайте, сэр, — умирающим голосом проговорил Брасс. — Прощайте!

— А вы разве не заночуете у меня? — спросил карлик, выглянув из гамака. — Заночуйте, прошу вас!

— Нет, сэр, не могу, — ответил Брасс, чуть живой от приступов тошноты и от спертого воздуха в конторе. — Если бы вы были настолько любезны и посветили мне фонарем, сэр, пока я не выйду со двора…

Квилп соскочил вниз в один миг — и не ногами вперед, не руками вперед, не головой вперед, а сразу всем телом.

— Пожалуйста, — сказал он, беря фонарь, единственный источник света на всей пристани. — Будьте осторожны, друг мой. Не споткнитесь о доски — они валяются гвоздями кверху, а гвозди-то все ржавые. В переулке собака. Вчера ночью она искусала мужчину, третьего дня женщину, а в прошлый вторник загрызла насмерть ребенка — правда, играючи. Держитесь от нее подальше.

— А где она, по какую сторону дороги? — с отчаянием в голосе спросил Брасс.

— Конура ее стоит по правую руку, — ответил Квилп, — но иной раз она подкарауливает прохожих и слева. 3а нее ручаться трудно. Берегитесь! Я никогда вам не прощу, если с вами что случится. Эх, фонарь погас! Ну, да ничего, вы же дорогу знаете. Идите все прямо, прямо!

Квилп незаметно повернул фонарь стеклом к себе и теперь трясся от хохота, с восторгом прислушиваясь к тому, как стряпчий спотыкается о доски и чуть ли не через каждые два-три шага тяжело валится на землю. Наконец несчастный Самсон выбрался в переулок, и во дворе все стихло.

Квилп запер дверь конторы на ключ и снова прыгнул в гамак.

Глава LXIII

Должностное лицо, сообщившее Киту утешительное известие о том, что его пустяковое дело будет слушаться в Олд-Бейли[86] и не займет много времени, оказалось совершенно право в своих предположениях. Ровно через восемь дней сессия возобновилась. Через день после ее начала Большое Жюри[87] вынесло вердикт о предании Кристофера Набблса уголовному суду за кражу, а еще через два дня вышепоименованный Кристофер Набблс должен был или опровергнуть предъявленное ему обвинение, или же признаться в том, что он, этот самый Кристофер, мошенническим образом похитил и украл из дома и конторы некоего Самсона Брасса, джентльмена, билет достоинством в пять фунтов стерлингов, выпущенный Английским банком, — а следовательно, нарушил установленные на сей предмет законы, а также посягнул на спокойствие его величества короля и на достоинство королевской власти[88].

Выслушав судью, Кристофер Набблс дрожащим, тихим голосом пролепетал: «Нет, не виновен». И здесь напомним тем, кто любит высказывать суждения скороспелые и поверхностные и кто вменил бы в обязанность Кристоферу говорить громко, уверенно, — напомним им, что тюрьма и пережитые волнения способны сокрушить самое мужественное сердце и что человек, просидевший под замком хотя бы только одиннадцать дней, ничего не видя, кроме каменных стен и двух-трех столь же каменных физиономий, робеет и теряется, когда его вдруг вводят в шумный зал, где перед ним мелькает множество незнакомых лиц. Здесь же следует отметить, что на свете есть немало людей, для которых человеческое лицо, обрамленное париком, кажется гораздо внушительнее н страшнее лиц с положенной им от природы шевелюрой, а если ко всему этому еще добавить вполне естественное чувство, охватившее Кита при виде обоих Гарлендов и маленького нотариуса, бледных, взволнованных, то вряд ли следует удивляться, что он был несколько не в своей тарелке и не мог проявить должное спокойствие.

Хотя Кит не видел со дня ареста ни своих хозяев, ни мистера Уизердена, ему было известно, что они пригласили адвоката для его защиты. И поэтому, когда один из присутствующих в зале джентльменов в парике встал и сказал: «Я со стороны обвиняемого, милорд», — Кит поклонился ему, а когда другой джентльмен в парике тоже встал и сказал: «Я со стороны обвинения, милорд», — Кит вздрогнул, но все же отвесил поклон и этому джентльмену. И как же он надеялся в глубине души, что его джентльмен не ударит в грязь лицом перед другим джентльменом и с первых же слов посрамит своего противника!

Джентльмен со стороны обвинения, выступивший первым, был в наилучшем расположении духа (ибо всего лишь несколько минут назад ему удалось добиться почти полного оправдания одного молодого человека, имевшего неосторожность убить собственного папашу) и потому залился соловьем, стараясь внушить присяжным, что, если они оправдают этого обвиняемого, им придется испытать такие же муки и угрызения совести, какие он сулил их предшественникам, если б те осудили того обвиняемого, Сообщив все подробности дела Кита — «самого позорного из всех, разбиравшихся на его памяти!» — джентльмен умолк, словно подготавливая слушателей к чему-то страшному, и после паузы сказал, что, насколько ему известно, его почтенный коллега (косой взгляд в сторону джентльмена Кита) намеревается опорочить показания тех безупречных свидетелей, которые вскоре предстанут перед судом, хотя он лично ожидает от своего почтенного коллеги большего доверия и уважения к истцу лучшему и достойнейшему члену достойнейшей корпорации, включившей его в свои ряды. Далее джентльмен осведомился, известна ли присяжным улица Бевис-Маркс? Если же улица Бевис-Маркс им известна (да кто позволит себе в этом сомневаться!), известны ли им также возвышающие душу исторические воспоминания, связанные с этим знаменитым местом? Неужто же такой человек, как Брасс, может жить на такой улице, как Бевис-Маркс, и не быть личностью в высшей степени добродетельной и благонамеренной? Наговорив с три короба на эту тему, джентльмен вдруг спохватился — вправе ли он оскорблять присяжных, втолковывая им то, что они прекрасно знают сами, и тут же вызвал Самсона Брасса.

Мистер Брасс выходит бодрый, свеженький, отвешивает поклон судье, как человеку, с которым он имеет честь быть знакомым и которого он с удовольствием расспросил бы о здоровье, и, сложив руки на животе, устремляет взгляд на своего джентльмена, словно говоря ему: «А вот и я! Показания? Пожалуйста! Только отверните кран — и они потекут сами собой». И джентльмен отвертывает кран и с большим умением выцеживает из своего доверителя нужные показания так, что они прозрачной тоненькой струйкой бегут на виду у всех присутствующих. Потом за мистера Брасса принимается джентльмен Кита, но без особого успеха, и после множества пространных вопросов с одной стороны и кратких ответов — с другой, мистер Самсон Брасс с торжествующим видом садится на место.

Его сменяет Сара, которая тоже легко идет на поводу у джентльмена мистера Брасса и весьма неподатлива в руках джентльмена Кита. Короче говоря, джентльмену Кита ничего не удается вытянуть из этой свидетельницы, кроме того, что было сказано раньше (разве только в более сильных выражениях по адресу его клиента), и он отпускает ее, испытывая явное замешательство. Вслед за тем джентльмен мистера Брасса вызывает Ричарда Свивеллера, и Ричард Свивеллер появляется на месте Сары.

Но джентльмену мистера Брасса уже успели шепнуть на ухо, будто бы этот свидетель расположен к обвиняемому, что весьма радует джентльмена мистера Брасса великого доку по части разных, как говорится, «подковырок». И поэтому он прежде всего требует, чтобы судебный пристав убедился собственными глазами, действительно ли свидетель целовал библию, и потом принимается за него, засучив рукава.

— Мистер Свивеллер, — говорит джентльмен мистера Брасса, после того как Дик изложил все обстоятельства дела весьма неохотно и с явным желанием повернуть их в пользу подсудимого. — Скажите мне, пожалуйста, сэр, где вы вчера обедали? — Где я вчера обедал? — Вот именно, сэр, где вы вчера обедали? Где-то здесь поблизости? — Да, действительно… напротив, через улицу. Да. Действительно. Напротив, через улицу, — повторяет джентльмен мистера Брасса, поглядывая в сторону присяжных. — Вы были один, сэр? — Виноват? — мистер Свивеллер не расслышал вопроса. — Вы были один, СЭР? громовым голосом повторяет джентльмен мистера Брасса. — Обедали один или кого-нибудь угощали, сэр? Ну-с? — Да, действительно… угощал, — с улыбкой отвечает мистер Свивеллер. — Будьте любезны оставить этот легкомысленный тон, сэр, совершенно не соответствующий тому месту, где вы находитесь. Впрочем, у вас, вероятно, есть основания радоваться, что вы занимаете сейчас именно это место, а не другое! — говорит джентльмен мистера Брасса, мотнув головой направо и тем самым намекая, что скамья подсудимых — вот сфера действий, наиболее подходящая мистеру Свивеллеру. — Итак, слушайте меня внимательно. Вчера вы прохаживались около суда, ожидая разбора этого дела. Обедали напротив, через улицу. Угощали кого-то. Не брат ли обвиняемого был этот ваш сотрапезник? — Мистер Свивеллер пытается объяснить… — Да или нет, сэр? — рявкает джентльмен мистера Брасса. — Но позвольте мне… — Да или нет, сэр? — Да, но… — Да! — обрывает его джентльмен на полуслове. — Так какой же вы после этого свидетель!