Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

— Вот бы с ним поговорить! — размечталась я.

В следующий визит Владыки в госпиталь муж спросил, нельзя ли с ним встретиться. Тот с готовностью согласился. Так начались наши прогулки.

К тому времени я уже давно и вполне осознанно верила в Бога. К тому же, оставшись без Танюси, я остро ощущала свое сиротство. Я мечтала о храме, о молитве.

В храмах я бывала не раз. Особенно любила храм Николы в Хамовниках с его чудотворными иконами. Он никогда не закрывался, не подвергался поруганию. Попадая в него, я оказывалась совсем в другом мире, далеком от злобы и грязи. Я не раз молилась в том храме, своими словами, как умела. Перед экзаменами в аспирантуру заходила и ставила свечки к иконе Николая Чудотворца. Просила помочь. Экзамены проходили легко.

Я жалела, что меня не привели в храм в детстве. И чувствовала: моим детям необходим Дом, их Дом, куда они могут войти для молитвы.

Муж сказал, что хотел бы покреститься всей семьей. Наши желания совпали. И вот мы говорим и говорим с Владыкой Никанором. Он отвечает на все вопросы, он рад моим знаниям Евангельских текстов (а самого Евангелия я еще и в руках не держала, все из Хрестоматии по старославянскому и древнерусскому языку).

— Я покрещу вас приватно, чтобы не было неприятностей, — говорит Владыка Никанор.

Но мы ничего не опасаемся. В выходной день приходим в его просторную квартиру всей семьей. Владыка уже все приготовил для крещения.

— Отреклися от сатаны? — трижды спрашивает нас епископ во время таинства.

— Отреклися, — отвечаем мы, не понимая, что это значит.

Мы даже не в начале пути еще. На пороге.

Еще много-много времени должно пройти…

— Ну вот, — поздравляет нас Владыка, — а то как же? Такие хорошие деточки — и некрещеные.

Он дарит нам подарки: иконы Спасителя, Казанской Божьей Матери. Еще мы получаем от него красивую хрустальную вазу. А самое главное: Библию! Она издана к тысячелетию крещения Руси. Владыка ставит на первой странице свою печать: «Епископ Оломоуцко-Брненский». И еще. Он вручает нам Молитвослов, тоже со своей печатью, и учит:

— А вот теперь — начинайте потихонечку молиться!

Как спасали меня эти молитвы!

Но все это начнется чуть позже.

На прощание Владыка говорит мужу, показывая из своего окна на вывеску пивной на противоположной стороне улицы:

— Не надо туда ходить. Часто вижу офицеров, заглядывающих туда. Не ходи туда. Иди домой, к деткам. Жену пожалей. Она у тебя мученица.

Муж слушает благоговейно. А я пугаюсь. Ну, какая я мученица? Нет, я счастливая. У меня все хорошо. Правда.

Картинка с натуры. Кормление

Мой обожаемый шестимесячный младенец должен быть накормлен в обед протертыми овощами или кашей.

Это кормление — спектакль не для слабонервных, поверьте.

Я одна с этим не справлялась никак.

Мой муж в свой обеденный перерыв старался мне помочь во время собственного обеденного перерыва, благо госпиталь его находился в пяти минутах ходьбы до нашего дома. Все это называлось: «Спасение сына от голодной смерти».

Мы были убеждены, что если не впихнем в ребенка миску каши, случится что-то неописуемо ужасное. Итак, прибегал папа. Начиналась операция «бу-ээээ».

Сначала я укутывала отца в пеленку, чтоб не испачкалась его форма. Потом мы обвязывали пеленкой нашего ненаглядного крошку, чтобы он не мог руками пошевелить и не выбил миску с кашей из рук кормильца.

Далее муж отдавал приказ: «Пойте!»

Мы втроем — дочка, сынок и я — начинали представление. Пели, плясали, дудели. Естественно, наш маленький дурачок каждый раз ловился на эту приманку: широко раскрывал свой беззубый рот и улыбался. И тут происходило вероломное нападение: отец с ходу втюхивал ему большую ложку каши.

Вдохновленные успехом, мы пели еще старательнее.

В общем, несколько ложек он проглатывал в эстетическом экстазе.

И вот тут-то нам бы и остановиться.

Поблагодарить малютку за внимание, распеленать и заняться дальнейшими делами.

Но, знаете, как устроен человек… Ему все мало… Нам каждый день хотелось, чтоб он съел всю миску. И точка.

Отец впихивал, впихивал, не замечая, что бэби давно уже не глотает питательный продукт.

Правда, для порядку муж иногда встряхивал сына и побуждал: «Ешь давай, глотай давай!»

И вот…

Даже сейчас страшно писать…

Так и вижу…

Щечки у сыночка раздулись от засунутой в его ротик лишней порции каши.

И — ррраз! Вся содержимое (в который уже раз) оказывается на любящем отце. На его лице, вороте рубашки, галстуке и даже брюках (пеленка, в которую я его заботливо укутывала, к этому времени безнадежно сползала).

Ребенок радовался, отец горевал.

И так — много дней подряд.

Кто бы нам тогда сказал, что мы совершаем нечто противоправное, мы бы очень обиделись. И не поверили! Мы же делали это любя. Ради блага нашего сына.

И тем не менее: то, что мы делали, называется насилием над личностью. А точнее: пищевым насилием.

Должна сказать, что у нас все же хватило ума прекратить эти танцы-шманцы.

Дошло до нас, что нет никакого смысла во всех этих действах.

Ведь ребенок так хитро устроен, что ест, когда голоден, и не ест, если сыт.

Представляете?

А зачем же пичкать сытого? Что это даст?

А даст это вот что:

наше собственное глубокое моральное удовлетворение.

Мы-де — правильные родители. Мы — хорошие. Мы все делаем ради ребенка. Мучаемся, пляшем, поем, впихиваем так, что из ушей лезет.

То есть — не ради ребенка мы стараемся, а ради самих себя.

Сколько раз я замечала такое родительское насилие. Причем не раз в родителях разгоралась такая злоба, что они уже начинали вопить на любимое дитя: «Жри, сволочь!» И много чего еще.

К счастью, мы одумались вовремя.

Еще одна картинка с натуры. Ожидание

Мне очень нужна помощь мужа по вечерам. Днем я вполне справляюсь. И даже успеваю делать все, что нужно по работе, и выписки по диссертации уперто делаю, что бы ни происходило.

Но вечером наступает немножко затруднительный момент: мне надо купать детей. А потом укладывать их спать. И если укладывать спать — дело привычное: почитаешь, поцелуешь, они и уснут, то купать одна я с некоторых пор боюсь.

Еще до рождения Пашеньки я, купая малышей, поскользнулась в ванной в тот самый момент, когда держала на руках сыночка. Руки мои оказались занятыми — ребенка я бы не выпустила ни при каких обстоятельствах. Я упала, ударившись лбом о кафельную мыльницу над ванной, она рассекла мне лоб до кости… Дети жутко испугались, Оленька побежала к соседке, той самой пани Марии, которая все угощала нас своими булочками. Та побежала в наш госпиталь (телефонов у нас тогда ни у кого не было). Муж в то время был на двухдневных учениях, вот беда. К счастью, за мной приехали быстро, лоб зашили, рана затянулась, да так, что и следа не осталось.