Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Но как Томас Мор сделался государственным человеком? Как он попал в положение, в котором не мог не погибнуть? Этот биографический вопрос не может быть здесь подвергнут детальному разбору, впрочем, он вовсе и неразрешим. Это одна из тех загадок, над которыми можно стать втупик, зная все факты из жизни Мора и все его суждения. В самом деле: человек, который в 1516 г. ядовито и с горечью доказывал (устами Гитлодея), что дружба теоретиков-философов с государями немыслима и бесполезна, в 1518 г. делается первым и неразлучным другом Генриха VIII, назначается на пост «рассматривателя петиций» (master of requests, examiner of petitions), что требовало ежедневных свиданий с королем; летом того же 1518 г. делается членом частного королевского совета; в 1521 г. возводится в звание найта и назначается помощником королевского казначея (sub-treasurer to the King); сопровождает всемогущего правителя Уольси на континент (в Брюгге и Кале, для переговоров с Францией); получает в следующие три года (1522–1525 гг.) громадные поместья в знак милости от короля; в апреле 1523 г. по внушению Уольси Мора выбирают в спикеры палаты общин, и когда Уольси низвергается королем, на его место почти непосредственно затем назначается Томас Мор. Случилось это в 1529 г. В первый раз, по общему отзыву, сан лорда-канцлера достался в удел человеку незнатного происхождения и после такой головокружительно быстрой карьеры. Все это время, конечно, от сближения с королем в 1518 г. до назначения лордом-канцлером, интимность между Генрихом и Томасом Мором непрерывно росла. Мор чуть не ежедневно обедал у короля, гулял с королем, беседовал с ним и т. д. Бумаги и письма Генриха VIII действительно уполномочивают издателя их, Брюера, утверждать [298], что Генрих VIII смотрел на Мора как на своего фаворита. Но чем руководился сам Томас Мор при своей безусловной и полной неподкупности, своем равнодушии к благам мирским, совершенном отсутствии всякого карьеризма, засвидетельствованном его трагической кончиной? Что он по-прежнему, как и во времена написания «Утопии», считал придворную службу «философа» общественно бесполезной, явствует уже из того, что за все время его государственной службы он никогда и не пытался осуществить хотя бы самые паллиативные реформы; его служба до канцлерства и самое канцлерство были бесцветнейшими во всех отношениях эпохами административной истории Англии. Кроме нескольких анекдотов о справедливости Томаса Мора при разборе судебных дел, ничего не осталось в памяти потомства такого, что обнаружило бы хоть какое-нибудь впечатление, произведенное его управлением на современников. Это отсутствие всякой попытки хоть что-нибудь сделать, хоть как-нибудь активно вмешаться в ход событий, совершенно логично объясняется убеждением Томаса Мора в тщете всяких паллиатив при существовании частной собственности, но оно ничуть не проливает света на поставленный раньше вопрос: зачем вообще Томасу Мору понадобилась служба при дворе такого человека, как Генрих VIII, по характеру своему и наклонностям ближе всего из всех своих современников подходивший к Ивану Грозному? Ни единого слова, обличающего удовлетворенность его своим высоким положением, до нас не дошло; напротив, есть прямые указания, что служба его тяготила, и весьма сильно. «Я явился ко двору, — пишет он [299] Фишеру, — совершенно против моей воли, и король меня часто в этом шутливо упрекает, а я в роли придворного так же мешковат, как пехотинец в седле». Зять Томаса Мора, Ропер, рассказывает: «Король даже по праздничным дням после богослужения обыкновенно посылал за Мором и во время прогулки беседовал с ним об астрономии, геометрии, религии и других предметах, а иногда и о светских делах. А случалось и ночью король желал видеть его у своего изголовья, говорить с ним об изменениях и коловращениях планет и звезд. А так как он был веселого нрава, то королю и королеве (Екатерине Арагонской — Е. Т.) нравилось приглашать его к своему ужину после заседания совета…» «Когда Томас Мор, — продолжает Ропер, — заметил, что у него уже не остается и времени для домашней жизни, для жены и детей (общества которых он всегда желал) и что он не может даже на два дня избавиться от присутствия при дворе… то ему так не нравилось это ограничение его свободы, что он начал даже нарочно (при короле) насиловать свою природу и так мало-помалу отвыкать от своей обычной жизнерадостности, что за ним, действительно, стали посылать реже». Чтобы дополнить эти характерные показания источников, приведем еще слова, сказанные Томасом Мором своему зятю [300]: «…сын мой, Ропер, я не имею причин гордиться (милостью короля — Е. Т.), ибо ведь если бы ценой моей головы он мог, например, добыть себе хоть один замок во Франции, он не преминул бы это сделать». С общественной точки зрения служба Мора была бесцветна и заведомо для него бесполезна, с личной точки зрения она была ему тягостна, к королю он привязан не был, так как превосходно понимал его характер (что видно из только что приведенной фразы); да и для более простодушных людей Генрих VIII загадкой тогда уже не был. И при всем том Мор служил… Это, повторяем, остается неразрешимой странностью, но для нас интересно другое: если его практическая деятельность совершенно ничего не выясняет для дополнения характеристики большинства его общественных воззрении, то все же она кое-что дает для обрисовки его взглядов на отношение церкви и государства и на веротерпимость.

2

Реформация, как мы уже сказали, с первых шагов своих, еще когда она не выходила из пределов северной Германии, произвела глубокое впечатление на Томаса Мора.

В 1520 г. Лютер, как известно, написал книгу «О вавилонском пленении, или римском папстве», в которой окончательно рвал связь с «римской блудницей» и заявлял об основании новой религии, одинаковой с первоначальным христианством. Учение о св. таинствах было там подвергнуто запальчивой критике. В следующем году Генрих VIII, король английский, имевший, особенно в первую половину царствования, расположение к перу, выпустил в свет «Защиту семи таинств» [301], не блиставшую, впрочем, никакими литературными достоинствами и содержавшую в себе грубейшие ругательства против реформатора. Лютер спустя несколько месяцев ответил памфлетом, который по совершенному неприличию тона, по отвратительности ругательств, по грубым попыткам выдать брань за юмор стоит по справедливости наравне с полемикой Кальвина против Себастьяна Кастеллиона [302]. Даже для XVI в. тон Лютера был слишком энергичен, так же как и стиль его [303]. Вот на это-то послание Томас Мор и ответил Лютеру, в защиту католицизма и короля Генриха VIII. Прямо узнать нельзя человека, 6 лет перед тем написавшего «Утопию». Это яростный, беспощадный фанатик, измышляющий самые непечатные выражения, чтобы возможно больше втоптать в грязь Лютера. Неприличие тона в этом памфлете чисто лютеровское [304]. Он скрыл свое имя под псевдонимом Вильяма Росса (Gulielmi Rossei), быть может для придания памфлету большей авторитетности, ибо его близость ко двору не была уже ни для кого тайной. «Лаятель Лютер, лая против папы, лает тем самым против Петра и Павла» — вот основная мысль и тон всего произведения [305]. Для нас оно, конечно, любопытно лишь в качестве иллюстрации католического фанатизма, все более и более овладевавшего Томасом Мором. Но вплоть до бракоразводного процесса Генриха VIII и Екатерины Арагонской Мор не имел случая выразить свои мнения об отношениях между церковью и государством: в эти годы придворная служба, полемика с протестантами поглощали его, а дружба Генриха VIII с римской курией не ставила Мору рокового для него вопроса, кем надлежит ему остаться — верноподданным короля или членом римской паствы. Но уже приблизительно в 1529–1530 гг. выяснилось с совершенной наглядностью, до какой степени в Томасе Море исчез автор «Утопии»: в 1529 г. появился памфлет под названием «Моление нищих» [306], в котором автор, указывая на разорение бедных людей, на отсутствие всякой помощи беднякам со стороны монастырей, на праздную жизнь монахов, которых он называет ворами (thieves), говорит о монашеском сословии как о сословии бесполезном. Томас Мор (уже бывший тогда лордом-канцлером) ответил на «Моление нищих» особым памфлетом «Моление душ» [307], в котором говорит, что католические монахи полезны, ибо молятся за души, попавшие в чистилище, и поэтому нападать на них нельзя. Канцлером Томас Мор был с 1529 г., когда король после низвержения Уольси назначил его на этот вакантный пост. В качестве канцлера Томас Мор должен был иметь непрестанное дело с сектантами-еретиками. Судя по объективным данным, а не на основании одной только симпатии к нему, Томас Мор еретиков преследовал; принципы, высказанные в «Утопии», в жизни были им попраны. «Я грозен был ворам, человекоубийцам и еретикам» [308],— пишет он в заготовленной им самим эпитафии. «Я ненавидел еретиков», — пишет он Эразму Роттердамскому в 1533 г., уже в отставке и опале. Голль [309] в своей книге, вышедшей спустя 15 лет после казни Мора, прямо говорит, что Мор жестоко преследовал всех, стоявших против супрематии Рима. Нужно заметить, что из всех английских хронографов Голль наиболее подходит к художественному типу пушкинского Пимена, и действительно «спокойно зрит на правых и виновных», так что его показанию верить можно. Томас Мор лично производил обыск на дому у Джона Петита, ища протестантских сочинений, — и хотя никаких формальных обвинений против хозяина дома после обыска не мог возбудить, однако посадил его в тюрьму [310], где тот скоро и умер.