Сочинения — Том I - Евгений Тарле

В 1531 г. в канцлерство Томаса Мора (ибо он был канцлером от 1529 г. до середины 1532 г.) и, следовательно, под прямым воздействием Томаса Мора, был сожжен живым за ересь Джон Тьюксбери, продавец кож, и сожжен по весьма облыжному доносу. Томас Мор называет его [311] «негодяем, вполне достойным своей участи». Чувствовал ли Томас Мор, что в его действиях есть нечто, нуждающееся в оправдании, или по иной причине, но он написал нечто вроде теоретического обоснования своей нетерпимости [312]: «Еретики первые пустили в ход страшную жестокость против добрых католиков и побудили этим самым сделать то же и хороших государей не только для сохранения веры, но также и спокойствия среди народа». Здесь мы имеем дело не с религиозной, но с государственной теорией нетерпимости. Когда блаженный Августин основывает учение о нетерпимости на тексте: compelle intrare (in ecclesiam), то основной принцип — забота о спасении души еретиков. Но когда Томас Мор придает политике католической нетерпимости характер полицейской меры, нельзя не сказать, что его доктрина оказывается несравненно менее возвышенной, чем хотя бы доктрина Торквемады, которой великий инквизитор оправдывал свои действия. О лоллардах времен Уиклефа, о лютеранах своей эпохи он говорит как о гнусных и печальных явлениях, прямо указывающих, что государство в видах самозащиты должно преследовать еретиков, иначе погибнет христианская церковь. Сообразно с этой теорией Томас Мор, канцлер английского королевства, и действовал. Выше мы привели факты, так сказать, вполне бесспорные; приведем теперь факт оспариваемый. Фокс, составитель протестантского мартиролога, живший и писавший при Елизавете в начале ее царствования, рассказывает, что некоего Джона Бенгема, юриста, Томас Мор приказал (по обвинению в ереси) высечь розгами у себя в саду, а затем пытать в тюрьме, причем лично присутствовал при пытках [313]. По существу дела здесь нет ничего невероятного, но сам Мор, говоря о случаях, когда он пускал в ход телесные наказания (в применении к еретику и к сумасшедшему), не упоминает ни словом о Бенгеме: лгать Томас Мор не лгал бы не только вследствие правдивости своей натуры, но и потому, что ничего зазорного в поступке с Бенгемом и не усматривал бы, подобно всем почти своим современникам, ибо тот же возмущающийся Томасом Мором Фокс с восторгом говорит о протестантских деятелях, убивавших католиков.

Начиная с Эразма Роттердамского и кончая некоторыми биографами Томаса Мора в XIX в.[314], многие пытались оправдать Томаса Мора в нетерпимости; труд и излишний, и невозможный. Томас Мор, предвосхищая идеалы будущих поколений в очень многих чертах, был вместе с тем и сыном XVI в. Le mort saisit le vif — эта глубокая французская максима не должна никогда забываться, даже если имеешь дело с выдающимся новатором. Добрый, кроткий, гуманный, широким автор «Утопии» после реформационного взрыва стал на сторону католической защиты и не возвысился над теми поступками, которыми десятки миллионов католиков и протестантов рассчитывали победить одни других, и над теми суждениями, которые пускались в ход для оправдания этих поступков. Общественное воззрение Томаса Мора на отношение государства к еретикам формулируется очень просто: государство должно их преследовать в видах самозащиты и спасения христианского единства. Это воззрение второй половины жизни Томаса Мора, скрепленное его теоретическим заявлением и канцлерскими действиями, совершенно отодвинуло на задний план старые идеи, идеи 1516 г., выраженные в «Утопии», где нет насилия над совестью, где насильники изгоняются из государства…

Теперь остается определить последнюю общественную идею Томаса Мора, которую он исповедовал так же искренно, как все остальные, начиная с хозяйственного коммунизма и кончая религиозной нетерпимостью, и за которую сложил свою голову на эшафоте.

3

Взгляд Томаса Мора на отношения церкви и государства также точно пережил эволюцию, как и взгляд его на веротерпимость, и тоже под прямым воздействием континентальной реформации. Воспитанник Оксфордского университета, где живы были традиции Уиклефа, сказывается еще в «Утопии»: он не дает духовенству никакой политической роли, ничего, кроме морального авторитета; о папах и их вмешательстве в дипломатию говорится с язвительной и нескрываемой насмешкой. Но в годы канцлерства, когда уже зрел вопрос о бракоразводном процессе Генриха и его жены, когда папа круто разошелся с королем и была поставлена дилемма, кому должна принадлежать супрематия над церковью — папе или королю, Томас Мор решительно стал на сторону папы, и этот спор о супрематии привел к выяснению взгляда Томаса Мора на папу как на вселенскую высшую власть, которой должны слушаться светские владыки. Бракоразводный процесс Генриха VIII затрагивал в Томасе Море и моралиста, и католика. О разводе Томас Мор и в «Утопии» держится того принципиального мнения, что он возможен лишь при полном несогласии обеих сторон продолжать супружескую жизнь или при доказанном прелюбодеянии одного из супругов, причем в первом случае дело развода все же обставлено известными условиями и затруднениями. В процессе Генриха условий этих не было и в помине; если возможно было упрекнуть кого в прелюбодеянии, то, конечно, самого короля, и только его одного; королева в этом отношении была совершенно недоступна ни для каких клевет и укоров. Согласия своего на развод она также не давала. Генриху не нравилась старая, некрасивая жена, и он с совершенным нежеланием в чем бы то ни было себе отказывать решил оставить ее и жениться на Анне Болейн. Вся Европа превосходно это понимала, и для английского канцлера не могло быть тайной то, что делалось у него на глазах. В отношениях Томаса Мора к Анне Болейн и обнаружилось, что истинным придворным, таким, какой нужен был Генриху VIII, он не стал. Еще во время своего канцлерства, в 1530 и 1531 гг., он обнаруживал явную враждебность [315] по отношению к фаворитке короля. В 1531 г. вопрос о разводе осложнился весьма сильно гневным тоном могущественного племянника несчастной королевы, императора Карла V. Генрих VIII все же решил не останавливаться ни перед чем, несли даже папа под влиянием Карла не согласится дать развод, то расторгнуть связь с Римом. Томас Мор уже в качестве лорда-канцлера, первого сановника в государстве, должен был высказаться по вопросу о разводе и сделал это так же бесстрашно, как за 25 лет перед тем, когда, будучи юным и безвестным адвокатом, напал на всемогущего Генриха VII в парламенте [316]. Изменились в Томасе Море некоторые убеждения его, но характер, равнодушие к опасностям и к смерти остались те же. Генрих VIII почему-то не сразу начал гонения, он только учредил тайный надзор за своим канцлером, так что агент императора Карла, Шапюи, не мог выбрать даже удобной минутки для вручения канцлеру письма от Карла V [317]. Весной 1532 г. Генрих уже явно стал обнаруживать стремление отделить английскую церковь от Рима, ограничить и подчинить духовную компетенцию епископов своей компетенции; Томас Мор подал в отставку, которая и была с полной готовностью принята королем. Случилось это 16 мая 1532 г. Вплоть до осени 1533 г. Томас Мор жил частным человеком в глубоком уединении и в явной опале. События шли своим чередом; Генрих VIII самовольно развелся с Екатериной и вступил в брак с Анной Болейн; в июне 1533 г. новая королева была коронована. Разрыв с Римом встретил много порицателей, но едва ли не еще больше приверженцев. Со времен Эдуарда III английское государство стремилось освободиться из-под панской опеки и делало это при одобрении больших народных масс, особенно в южной, центральной и восточной Англии. Экономическая эксплуатация страны папой стала невозможной уже во времена Уиклефа, но тогда же не была окончена эмансипация от моральной супрематии папства. Католическая религия в ее догматах не противоречила совести большинства, но один лишь пункт ее — папская супрематия — казался излишним и часто возбуждал ропот. В деле Генриха» опрос был лишь по-видимому церковный: папа не давал развода не потому, что он считал это нравственно несправедливым, а короля — развратным: он делал так, имея в виду сохранение дружбы Карла V, столь нужной на континенте для военной борьбы с реформацией. Следовательно, политическим соображениям выгоды престола св. Петра римский папа подчинял все свое поведение относительно развода. В глазах весьма большой части общества здесь речь шла уже не о разводе только, не о духовной, но о политической супрематии папства, что вполне противоречило национальным традициям. И вот в этой-то дилемме Томас Мор стал всецело на сторону папства, заявляющего притязания на политическую супрематию. Осенью 1533 г. по приказанию правительства была схвачена в Кенте так называемая «святая девушка» (holy maid of Kent), пророчица и юродивая, которая предсказывала королю Генриху VIII всякие ужасы за самовольный развод и неповиновение папе. Несчастную пророчицу пытали и вынудили у нее признание, что она поддерживала сношения с некоторыми знатными людьми, в том числе с Томасом Мором [318]. Было найдено и письмо Томаса Мора к Елизавете Бертон (так называлась holy maid). Письмо было содержания невинного, но Генрих VIII сделал попытку уже теперь, в 1533 г., погубить Томаса Мора; он велел возбудить против Томаса Мора обвинение в государственной измене. Но обвинительный акт не прошел в палате лордов. Давая объяснения по этому делу новому лорду-канцлеру, Томас Мор оправдывался от всяких обвинений в измене. После личных объяснений с советом Томас Мор, вернувшись домой, написал длинное письмо лорду-канцлеру. Цитируем это письмо по его рукописи [319], не печатая самую рукопись в приложении, несмотря на весь ее интерес, только потому, что Бриджетт уже многое (и важное) напечатал из одного ее списка [320]. В этом письме Томас Мор говорит, что сам король в своей книге против Лютера настаивает на папской супрематии над всем христианством, что даже он, Мор, советовал тогда королю несколько смягчить свои выражения; что он, Мор, тем не менее теперь вполне убежден, что такая папская супрематия установлена самим богом, утверждена Евангелием и св. преданием, «установлена для избежания ересей и расколов», и существует уже тысячу лет как факт. Нигде в письме Томас Мор не обозначает рельефнее и обстоятельнее, что он понимает под супрематией папы: политическое и духовное верховенство или только духовное. Но самое свойство вопроса, из-за которого он разошелся с королем, было такого рода, что указывало на убеждение Мора в полной супрематии папы над церковью и почти в такой же мере давало повод считать его защитником и светской супрематии. Впрочем, XVI век слишком отвык от громкого провозглашения доктрин Григория VII и Бонифация VIII, и поэтому о светской супрематии Томасом Мором и не говорится ясно, а просто говорится о «papal supremacy over the Christendom»; под Christendom понимается преимущественно или даже почти исключительно совокупность христианских народов, ибо для христианства в смысле религии, церкви есть (и было в XVI в., и употреблялось в других случаях самим Мором) слово «Christianity». Мы склоняемся к мысли, что он считал законными притязания пап и на светскую супрематию, но выдать это мнение за доказанную истину не можем вследствие скудности положительных указаний.