Крыса из нержавеющей стали. Кн. 1 - Гарри Гаррисон

— Ты что, из увольнения? А нас завтра отпустят. Ну как там, расскажи.

— Паршиво там. В пивнушках не обслуживают. А хватаешь кружку — закрывают заведение и расходятся по домам.

— Это мы уже слышали. Но тут ничего не поделаешь.

— Ну, почему же? Можно снять форму, уехать куда-нибудь подальше, ну и жить там в свое удовольствие. Вкусно есть, сладко пить, целовать девушек.

Теперь на меня смотрели по-другому. Глазищи — что пушечные жерла; казалось, вот-вот грянет залп. Над столом повисла мертвая тишина.

— Что ты сказал? — наконец шепотом спросил здоровяк.

— Что слышал. Идешь в ресторан, садишься за столик, никого не задираешь. Если тебя спрашивают: «Вы любите свежий воздух?» — отвечаешь: «Да, люблю». И все. Тебе дадут штатскую одежду и билет на поезд. Садишься в вагон и — ту-ту, на другой конец страны. Туда, где тебя вовек не найдут.

— А не заливаешь?

— А зачем? Да вы и сами можете убедиться. Кто мешает? Что бы с вами ни случилось, хуже, чем в армии, не будет.

Этот железный довод подействовал не только на здоровяка.

— А ты-то почему вернулся?

— Хороший вопрос, — я сунул ему под нос увольнительную. — Видишь, действительно до полуночи. Я вернулся за письмами от мамочки. Ну, до встречи в раю, если захочешь туда попасть.

Я вышел из пивной и направился в сортир, где играла в орлянку другая компания. Поймав подброшенную кем-то монету, я воспользовался этим поводом, чтобы завести беседу, уронил семена на благодатную почву и удалился, не сомневаясь, что «сортирный телеграф» не подведет. Зная эту публику, я был уверен, что завтра никто не вернется из увольнения. Любопытно, как это воспримет генерал Зеннор? Прежде всего, решил я, надо вырасти в чине. Прозябать в рядовых — нет уж, увольте. Я уже побывал офицером и ни на что другое не согласен! С этими мыслями я направился прямо в гнездышко этих распрекрасных птичек — офицерский клуб. Найти его было не труднее, чем пивную, благодаря пьяным, которые тащились в противоположном направлении. Армия есть армия: чем выше твой ранг, тем крепче твоя выпивка. Миновав двух майоров, цепляющихся друг за друга, полковника, блюющего на живую изгородь, и неподвижно лежащего в канаве капитана, я увидел впереди клуб. И спрятался в кустах, чтобы понаблюдать за входом. Из клуба то и дело выходили подгулявшие офицеры. У меня сложилось впечатление, что командный состав армии завоевателей пьян поголовно. Я сидел в кустах, поджидая, когда появится настоящая жертва. Наконец она появилась и, шатаясь, побрела ко мне. Она, моя жертва, противно орала, ошибочно полагая, что поет. Вскоре она остановилась под фонарем неподалеку от меня, и я смог разглядеть ее как следует.

Капитан. Рост, телосложение — почти как у меня. На груди — уйма фальшивых медалей и прочих побрякушек. Как раз то, что нужно. Сейчас подойду сзади, возьму за шею, нажму пальцем куда надо и оттащу бесчувственное тело в кусты. Плевое дело. Капитан умолк и пошел дальше. Я крался за ним, как призрак. Наконец подскочил, привычно схватил за шею, нажал на сонную артерию… и, перелетев через голову, с треском рухнул на живую изгородь.

— Что? Бунтовать? — прорычал капитан, заметно протрезвев и приближаясь ко мне на полусогнутых ногах.

Я с трудом поднялся, сделал обманный выпад левой рукой и рубанул сверху правой Он подставил бок и попытался пнуть меня ногой в живот.

— Захотел убить офицера? Понимаю и не упрекаю. А мне всегда хотелось прикончить рядового. Вот и случай подвернулся.

Он наступал, а я пятился. «Медальки-то, оказывается, настоящие! — мелькнула мысль. — Подумать только, в армии Зеннора есть настоящие офицеры!»

— Смерть офицерам! — заорал я и выбросил ногу, целясь ему в челюсть. Попасть — не попал, зато по инерции развернулся. Воспользовавшись этим, я бросился бежать. Осторожность, как говорится, не порок. Смелость города берет, но города мне были ни к чему. Мне хотелось жить.

Рыбкой перемахнув через изгородь, я вскочил на ноги и услышал, как капитан с ревом ломится сквозь кусты. Впереди стояли палатки, к ним я и направился. Перепрыгнул через растяжку, проскочил под другой. Топот позади стих, зато раздался громкий вопль и звук падения — капитан споткнулся о растяжку. Отлично, я выиграл несколько ярдов. Стрелой промчавшись между палатками, я выбежал на дорогу и понесся к зданию, откуда доносились музыка и звон бьющегося стекла, и вскоре оказался на заднем дворе. Пора перейти на шаг. Капитана, вроде, не видать.

— Эй вы, задницы ленивые! Хватит сачковать. Хватайте пиво и бегом в зал!

Стоявший в дверях толстый повар пялился во тьму. Приглядевшись, я увидел у стены несколько темных фигур. Кухонные рабы зашевелились и медленно, как на казнь, поплелись к штабелю ящиков с пивом. Чтобы уподобиться этим несчастным, достаточно было снять форменную куртку. Скомкав ее и затолкав в щель между ящиками, я схватил один из них и понес к дверям. Работа в кухонном наряде — самая унизительная в армии. Настолько унизительная, что ею запрещено наказывать провинившихся. Поэтому ею охотно наказывают. Это каторжный труд от зари до зари — мыть грязные миски и кружки. На такую работу добровольцев не находится. Здесь меня никто не будет искать. С ящиком в руках я приблизился к повару в грязно-белой куртке с сержантскими нашивками на рукаве. Он осклабился и ткнул в меня огромным черпаком.

— Откуда ты взялся?

— Это ошибка! — захныкал я. — Не знаю, за что на меня сержант взъелся. Отпустите меня, пожалуйста!

— Что?! — зарычал повар. — Я тебя так отпущу, что навсегда здесь останешься! Сдохнешь тут и будешь зарыт под полом. А ну, живо котелки мыть!

Подгоняемый ударами черпака, я поспешил к «котелку». Он оказался высотой с меня и далеко не один. Я трудился в поте лица, пока не решил, что капитан, на которого я напал, наверняка успокоился и отправился спать. Когда я разгибал спину, в пояснице громко хрустнуло. Шея болела, пальцы стал похожи на дохлых слизней. Меня разбирала злость. Нет, такая работа — не для Крысы из нержавеющей стали. Тут я быстро заржавею… Повар-холерик больно треснул меня черпаком по плечу и прорычал в ухо:

— Шевелись, ленивая задница! Не сачковать!

Что-то во мне щелкнуло, и глаза заволокло мутной пеленой. С каждым из нас такое случается. Оболочка цивилизованности тонка, из нее норовит вырваться дикий зверь. Мой зверь вырвался. Придя в себя, я обнаружил, что держу повара за шею, окуная его голову в мыльную воду. Изумленный, я разжал пальцы, позволив толстяку растянуться возле котла. Он хрипел, пуская пузыри носом и ртом.

— Очухается, — сказал я обступившим меня солдатам. — Кто-нибудь из поваров это видел?