Чаша отравы (СИ) - Герасимов Игорь Владимирович

— А почему? — поинтересовался Денис.

— Думается, потому, что чем слабее развиты производительные силы, тем меньше прибавочного продукта достается единому управляющему центру. А это всё же не только сверхпотребление элиты, но и парирование внешних вызовов, дальнейшее развитие тех же производительных сил. А также выход общества на уровень абстракции, рефлексии — то есть наука и искусство. Для этого, очевидно, нужен освобожденный от непосредственного производительного труда особый слой людей. И вот тут дилемма. Если держать массы трудящихся «в черном теле», то этот центральный «фонд» будет жирнее. А если им оставлять всё необходимое для более-менее нормальной жизни — то при низком уровне развития производства этот «фонд», увы, будет тощим. И такое общество — Гена правильное сравнение привел: «трава», «планктон» — в целом будет сравнительно бедным и примитивным. И, соответственно, гораздо более уязвимым перед любыми вызовами. То, что на протяжении тысячелетий господствующий класс отбирал у низов всё подчистую, — это, надо признать, неизбежная и тяжкая плата за социальное развитие. Большинство фактически было обречено на заклание, на то, чтобы стать жертвой ради блага высших и их возможности определять судьбу всего общества. И залог того, что конкретное государство не будет завоевано другим — тем, которое способно к соответствующей беспощадной мобилизации.

— Ясно... — сказал Игнатенко.

— Однако общество постоянно развивается, совершенствуются его производительные силы. Растет производительность труда и, соответственно, прибавочный продукт. И, значит, с течением времени ориентированные на социальное равенство прорывы — возникающие, по-видимому, под влиянием сплачивающих всех участников сильных идей, под управлением авторитетных альтруистических пророков, вождей, организаций, способных навязать свою повестку в кризисные для старого построения моменты, — становятся всё более естественными и удачливыми. Резюмируем: с ростом производительных сил и, соответственно, с увеличением прибавочного продукта вероятность возникновения островков социализма планомерно повышается. Это, кстати, претендует на то, чтобы стать сформулированной закономерностью.

— Согласен, — произнес Денис.

— А с возникновением промышленности как единой национальной и даже транснациональной структуры, с формированием индустриального пролетариата — и, соответственно, с качественным рывком производительности труда — такая вероятность измеряется уже не долями процента, как раньше, а процентами и даже десятками процентов. И вот — Парижская Коммуна. Она не продержалась и ста дней, но, тем не менее, задала вектор и подарила прогрессивным силам бесценный опыт. И совсем скоро история снова дала шанс социализму. Из-за обострений противоречий между старым и новым укладами на фоне изматывающей мировой войны вероятность социалистического перехода приблизилась к ста процентам в России, ставшей «слабым звеном». В таких обстоятельствах важно, ухватят ли этот шанс те силы, которые хотят социализма и готовы повести страну по этому пути. Тогда, в 1917 году, как мы знаем, у большевиков всё получилось. СССР стал локомотивом социального прогресса на целых семь десятилетий. Сразу после жесточайшей войны в середине двадцатого века произошло расширение мировой системы социализма. Она развивалась — то быстро, то медленно, но всё же расширялась. Но в восьмидесятых произошел неестественный откат назад, социалистические завоевания в СССР, Европе и ряде других стран оказались отброшены.

— А почему? Такая мощная страна — и пала за считанные годы... — произнес Гена.

— Это сворачивание социализма, и я имею все основания так утверждать, было искусственным, заранее спланированным, осуществленным посредством волевого решения. Проще говоря, предательства. Да, на базе, конечно, естественных трудностей роста, кризисных явлений — но вполне преодолимых при наличии у верховной власти желания сохранить социализм. Белоруссии удалось «отбиться» и вернуть, хотя бы частично, эти завоевания и идеи, пусть и формально под другой вывеской, уже через три года после всеобщего развала. Некоторые страны вообще так и не пали — КНДР, Куба, Вьетнам. Тот же Китай, как мы уже говорили, постепенно, поступательно развивается как государство с социалистическим целеполаганием, как потенциальное ядро новой мировой социалистической системы, уже на новой технологической базе, более совершенной по сравнению с той, которой располагал советский социализм. Просто о его потенциале и его миссии пока еще рано говорить. Поэтому сейчас самое важное для нас — не допустить разгрома Китая, ставить палки в колеса всем силам, которые хотели бы послужить боевым холопом в угоду глобальному фашизму. И вот, если удастся в наших интересах преодолеть этот кризис, то наступит стратегический перелом. Чем более развитыми в дальнейшем будут производительные силы, тем более неестественным, выморочным будет выглядеть уже не социализм, а капитализм — и вообще элитарное, разделенное общество как таковое. Тем слабее оно будет. Тем сильнее и естественнее будет социализм. Именно он, а не классовое общество, отныне будет в мейнстриме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Сейчас ведь прибавочный продукт, как я понимаю, велик? — предположил Гена. — И поэтому социализм становится всё более и более адекватным времени?

— Не просто велик, а колоссален. Производительность труда благодаря новым средствам производства растет неудержимо. Характерный пример — на современных автозаводах рабочий отрабатывает дневную зарплату за полчаса. Остальное же время вкалывает на собственника. И если каждому дать справедливую долю в прибавочном продукте, то большинство сможет вообще не работать. Да, многие вполне справедливо решат, что пусть они будут, раз им всего хватает, жить более-менее нормально, а на собственников пахать не надо — или работать по минимуму. Вообще, мало кто захочет работать, если представится возможность не работать, в такой заведомо несправедливой социальной реальности и в таком статусе. Когда большинство — никто, лишены хозяйских прав, когда за них всё сверху решают. А это грозит господам тотальным крахом. Именно поэтому, несмотря на рост производительности труда, целенаправленно сокращается зарплата, не уменьшается рабочая неделя, повышается пенсионный возраст. Это, конечно, приводит к тому, что систему на фоне подобных противоречий начинает лихорадить. Но владыки, вместо того, чтобы смягчить ситуацию, напротив, еще сильнее закручивают гайки, пытаются тотально ограбить массы, сконцентрировать в своих руках абсолютный максимум капитала и благ. Возникает порочный круг: прибавочный продукт будет всё больше и больше уходить на то, чтобы силой удержать существующее положение вещей, а далее — инициировать рывок туда, где, по мнению господствующего класса, им ничто не будет угрожать.

— Что за рывок? — уточнил Гена.

— Так мы об этом только что говорили. От перспективы вполне вероятного тотального обрушения глобальный правящий класс намеревается удрать в спасительный для него режим полной консолидации капитала и абсолютного контроля над каждым подвластным. В олигархический государственный капитализм, в то самое фашистское неорабовладение. У них просто нет иного выхода, кроме как следовать этой, в общем-то, объективной тенденции. Иного от них ждать бессмысленно — по-другому они управлять не хотят и не умеют. Именно с этой целью они и затеяли так называемую пандемию. Хотят с помощью искусственного интеллекта и цифровых средств контролировать каждый шаг пролетариев. Хотят даже, чтобы уже и организмы людей стали собственностью элиты. Поэтому вопрос стоит так — или человечество валится в пропасть, или этот изживший себя строй уходит, пусть и с большой кровью, на свалку истории, освобождая место восходящим силам. Очевидно, что в случае усиления противоположных капитализму, социалистических тенденций, за которыми эти силы стоят, буржуазные режимы неизбежно, закономерно перейдут в разряд остаточных, доживающих последний век. И перед всем человечеством распахнется путь к коммунизму. К полному коммунизму — и как раз с этой страницы и начнется подлинная история человечества.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})