В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

Черт бы побрал Горенштейна, любезно пересчитавшего сумму, ушедшую на приобретение транспорта в привычные для шута экю…

И вот несчитанные километры пути позади.

В городе нашим путешественникам было абсолютно нечего делать, поэтому Георгий, как предводитель, решил, не откладывая в долгий ящик, ехать прямо к храму Бастет, сосватать там Кота и покончить с затянувшимся приключением. Не возражал никто, даже Леплайсан, которому местные достопримечательности уже успели опротиветь. Тем более что и время наступало самое то. Ночь…

26

Кирпича нет, раствора нет – сидим, курим.

Извечная мудрость каменщиков

– Светлейший номарх, я, нижайший раб твой, хочу припасть к ногам твоей особы…

Нынешний наместник Та‑Кемет, или Египта, как его называли в Европе, Федор Голицын по совместительству носил и титул первого номарха, но не любил его, предпочитая зваться по‑простому, по‑русски – князем.

– Да ладно тебе, чернец, – добродушно буркнул вельможа, разнежившийся под прохладными струями воздуха, несшимися с огромных страусовых опахал. – Ты русский, я русский… Оставим церемонии для местных черно… Египторусских, словом, – дипломатично обошел он неудобный термин, который неприлично стало применять в свете недавних прогрессивных веяний. – Тем более что дядя мой в Царьграде приказ твой родной курирует, хоронский… Так что давай по‑простому, по‑свойски. Чего надо‑то?

Наместник и в самом деле благоволил местным харонам, понимая, что если уж у аборигенов загробные дела на первом месте, то и не след превозносить каких‑нибудь иных чиновников перед самыми уважаемыми. А раз местные могильщики в фаворе, то приезжему с матушки Руси сам Бог велел помочь.

Федор Михайлович был человеком добрым, совестливым, и не сносить бы ему, такому мягкотелому, головы на родине, да еще при лютом Иване Васильевиче, царе Четвертом, если бы не могущественная родня, пристроившая его на необременительную, в общем‑то, должность при новой провинции Империи. Тут уж можно было позволить себе жить размеренно и без суеты.

Действительно: погост для высоких особ готовить да подати собирать со смирных египтян это вам не свирепых горцев замирять где‑нибудь на Гиндукуше или дохнуть за морем‑океяном от желтой лихорадки и отравленных стрел краснокожих дикарей. Бла‑алепие, одним словом.

– Прости, князь, – чуть привстал, так и не поднимаясь с колен, дьяк. – Но со смиренной просьбой я к тебе. Прислан я следить за постройкой гробницы для солнцезарного государя нашего, да продлит Господь его дни до скончания века…

– Думай, что говоришь, дьяк, – нахмурился князь. – До конца века рукой подать. Смерти хочешь царю, что ли?

– Прости, князь! – снова рухнул на мозаичный пол харон. – Грешный язык мой не так повернулся…

– Смотри. Грешный язык ведь и калеными клещами подправить можно… – поковырял в ухе князь. – Да ладно, не трясись, прощаю. Говори дело. Ты про ту гробницу, что рухнула?

По совести сказать, неприятность со строящимся мавзолеем немало беспокоила правителя. Хотя и не прямая это его обязанность, но ведь завистники в столице небрежение могут приписать, а Иван Васильевич ох как скор на расправу… Недаром Грозным прозван. И никакие родичи тут не помогут… Не к добру что‑то в последнее время плетень снится. Плетень – это колья, а колья… Бр‑р‑р!

– Радостную весть принес я, господин, – заголосил дьяк. – Стоит мавзолей и стоять будет века целые.

– Вот это хорошо. Ступай к казначею, пусть отсыплет тебе меру серебра, харон. Даже две меры. Выпей за мое здоровье. Чего ждешь?

– Не знаю, как и сказать, князь…

– Что еще?

– Задумал я больше сделать и велел людишкам, чтобы придумали такое чудо, которое все чудеса затмит на долгие годы.

– Не лей воду, говори.

– Придумал я, как построить пирамиду…

На стол перед наместником лег папирус с чертежом новой гробницы…

* * *

– Ну, удружил ты мне, Афанасий…

Такетх понуро глядел на вереницы рабочих, стекающихся к новой строительной площадке, центром которой был только что завершенный мавзолей. Немало их уже разравнивало поле четырехугольной формы, прорабы сновали тут и там с реечными саженями и мерительными шнурками. Только что переставшую чувствовать холод топора шею уже снова обвевало нехорошим ветерком. Подумать только! Построить такую махину! Из чего?

– Не дрейфь, дружище, – покровительственно хохотнул харон, вернувшийся от наместника с широким золотым ожерельем на шее, свидетельствовавшим о том, что его ранг теперь выше, чем у самого надсмотрщика за строительством. – Построим пирамиду – в золоте будем купаться!

– Ага… – пробурчал тот неприязненно. – В дерьме мы будем купаться. По самые уши… Где столько камня возьмем?

– А‑а! – беспечно махнул рукой везунчик. – Сер‑Гей наделает.

– Из чего наделает‑то? – ткнул пальцем в рабочий чертеж Такетх. – Вот тут прямо сказано в пояснениях: белый камень.

– И что? Гробница‑то вон из него.

– Гробница из него. Да только камень тот полгода из Фив возили. Рекой.

– Еще привезут.

– Во привезут! – сунул под нос выскочке огромный корявый кукиш строитель. – Там давно уже известняк на исходе. Блоки на мавзолей едва‑едва выгрызли, и то новую вскрышу пришлось делать. Камень же там – барахло. Чуть не в каждой глыбе прослойка железняка или трещина, а то и две. А на пирамиду эту раз в сто поболее надо будет. Неоткуда взять камень. Хоть рожай его. Да только где ту бабу взять, чтобы каменные глыбы рожала.

Афанасий прекратил победно пялиться на стройплощадку и озабоченно повернулся к надсмотрщику.

– Серьезно? – Гонора в его тоне заметно поубавилось. – В самом деле не хватит?

– На десятую, может быть, восьмую часть работы хватит. А дальше – хоть из глины лепи. Или из песка вон… – Такетх с ядовитой ухмылкой ковырнул носком сандалии сыпучий грунт.

Красноватый песок Сахары проникал везде и всюду, наряду с ежегодными разливами Нила, считаясь главным стихийным бедствием здешних мест. Но если река щедро компенсировала вред от своего буйства, устилая поля плодородным илом, то пустыня ничего не давала взамен погубленных посевов, заметенных дорог, иссушенных деревьев… Примерно как суровый, но добрый отец и стервозная злая мачеха.

– Песка тут на тысячу таких пирамид хватит, – обвел ладонью бескрайнее песчаное море, расстилающееся за плато Гиза, строитель. – Лепи не ленись…

Он плюнул на песок и направился в свой шатер заливать досаду на вероломного выскочку доброй брагой, как раз подоспевшей к случаю. Харон почесал в затылке и направился следом: ссориться окончательно со вспыльчивым, но отходчивым приятелем он пока не собирался. Ведь крути не крути, а от Такетха теперь тоже зависело его, Афанасия, благополучие.

* * *

– Да не сердись ты, брателло, – Сергей потчевал грустного Оран‑Тога невиданными тут пельменями, налепленными хозяйственной Ромкой, под холодный самогон собственной выделки. – Не хотел я тебя подставлять. Само как‑то получилось.

Полубогом стать опять не получилось, зато теперь он имел хоть какой‑то определенный статус в этом мире и материальные блага, выражающиеся в отдельном жилище не самого последнего пошиба, приличном жаловании и даже во внешних отличительных знаках. Например, в широком серебряном ожерелье и глиняной маске – лепте, – которые здесь носили при общении с простолюдинами все, стоящие хотя бы на ступень выше каменщиков, писцов и прочего трудового люда. И главное, перспективу дальнейшего роста.

Честный и знающий инженер нравился ему гораздо больше туповатого и крикливого начальника, не говоря уже о пронырливом хароне, лезущем без мыла сами знаете куда. Ведь хочешь не хочешь а Дорофеев теперь входил в элиту местного инженерно‑технического сообщества, и торчать особняком было нельзя. Без интриг в таком крупном деле не обойдется, так что лучше иметь хоть каких‑то союзников, а не одних завистников. Тем более в чертежах и всяких там расчетах он еще со студенческой скамьи был не силен.

– Ты меня не подставил Серр. – Оран‑Тог, как и большинство аборигенов не мог выговорить правильно дорофеевского имени, но из‑за врожденного такта потомственного интеллигента не хотел обижать носителя такого некруглого имечка и сразу же выбрал наиболее нейтральный вариант. – Я сам виноват… Забыл то, чему меня, недостойного, учил Хаар‑Атон, возгордился… Хотя кто мог представить, что добротная известняковая плита значительной длины, покоящаяся всего на двух опорах, не выдержит собственного веса? Хаар‑Атон сразу бы понял, что это не случайность, и принялся бы искать иное решение, а я продолжал громоздить новые и новые, и они лопались одна за другой…