История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

Примерно лет десять или около того Конфуций оставался правительственным регистратором. Постепенно он приобретал все больший авторитет как великолепный знаток обрядов и ритуалов. Двор Лу призывал его всегда, когда было необходимо проверить, по правильному ли ритуалу принимаются посетители при дворе. Постепенно Конфуций начал обрастать учениками, которые желали обучаться в «библиотеке», сложившейся в его голове.

Ко времени, когда Конфуцию исполнилось тридцать с небольшим, князь Лу уже регулярно консультировался у него. Он также ушел с должности регистратора, став преподавателем у сыновей одного из высших чиновников Лу.6 И как раз когда он

вошел в эту новую фазу своей профессиональной деятельности – в которой знание церемоний, ритуалов и правильного выполнения обязанностей стало бы ключевым для всей его служебной жизни, – в землях Чжоу вспыхнула гражданская война.

При отсутствии на престоле влиятельного лица роль царя Чжоу давно уже стала ритуальной, поддерживаемой лишь неким условным соглашением среди князей окружающих государств. Если он в действительности уже не правил всей страной, то по крайней мере находился в центре какого-то космического порядка, который стараются не тревожить без нужды. Пришедшее от властителя Чу требование Девяти Треножников явилось, очевидно, первой явной трещиной в этом соглашении. Кровавые сражения между двумя коронованными царями – причем каждый хвастал, что его авторитет дан ему через ритуал и церемонию, – показали, что трещина проходит теперь через всю власть Чжоу.

Конфуций был человеком, который ценил порядок – и он начал обучать своих учеников, как обеспечить порядок и стабильность в мире, где ни того, ни другого в обозримом пространстве не наблюдалось.

Его учение пыталось сохранить лучшие черты прошлого – по крайней мере, того прошлого, которое существовало в его представлении. Он собрал древнейшие поэмы и песни Китая в «Ши Цзин» классический сборник поэзии, антологию, предназначенную для использования в будущем. «Из них, – замечает Конфуций, – вы узнаете больше о прямых обязанностях по служению своему отцу, и о более далеких обязанностях по служению своему князю».7 Ему также приписывают собрание массы ритуалов и церемоний в текст, первоначально названный «Ли Цзин»[213]. Этот сборник регулировал все – от правильного поведения присутствующих на похоронах («Когда человек нанес визит соболезнования, он не должен в тот же день выказывать проявления радости»)8 до правильного исполнения монарших обязанностей («Во второй месяц осени… должно возводить городские и пригородные стены, создавать города, копать подземные туннели и хранилища зерна, и чинить амбары».)9 Его высказывания были собраны последователями в третью книгу, названную «Лунь Юй», или «Литературный сборник».

Конфуций так же не был создателем философии, заложенной в «Литературном сборнике», как и Махавира не являлся создателем джайнизма. Его новаторством был возврат к прошлому с тем, чтобы найти путь вперед. «Я не тот, кто с рождения обладает знанием, – говорил он последователям, – я тот, кто интересуется днями минувшими и внимательно всматривается в них».10 Изучение прошлого показало ему, что в непокорном Китае и спокойствие, и добродетель состоят в правильном исполнении своих обязанностей. «Именно правилами пристойности создается характер, – объяснял он. – Без правил пристойности почтительность становится утомительной суетой, аккуратность – робостью, смелость – строптивостью, прямота – грубостью».11

В мире, где сила оружия была, похоже, единственным связующим звеном, которое удерживало государство, Конфуций предложил людям другой путь контролировать общество, которое их окружало.[214] Человек, понявший свои обязанности по отношению к другим и живущий ими, становится якорем страны – вместо царя, военачальника или аристократа. «Того, кто обучает правительство посредством своих добродетелей, – говорит «Литературный сборник», – можно сравнить с северной полярной звездой, которая остается на месте, а все звезды поворачиваются к ней… Если людей будет вести добродетель… они станут хорошими».12

До того, как Конфуцию исполнилось сорок, ему пришлось бежать из Лу, когда его князя свергла соперничающая аристократическая семья. Конфуций последовал за высланным правителем в соседнее государство Ци, где обеим пришлось отдать себя на милость его владыки, не всегда бывшего дружелюбным к своему южному коллеге.

Однако князя Ци в данный момент устраивала роль доброго хозяина: он предложил свое гостеприимство сосланному правителю Лу. Но Конфуций, наоборот, нашел для себя приглашение ко двору перечеркнутым ревностью придворных, которые сплотились, чтобы перекрыть ему доступ к князю Ци.13 Оказавшись без работы, Конфуций покинул Ци и вернулся назад в Лу, где ясно продемонстрировал, что намерен оставаться в стороне от политики. Это было мудрое решение, так как Лу было разделено между тремя ссорящимися семьями, ни одна из которых не имела надежной руки наверху. (В конце концов Конфуций мог бы на какое-то время вернуться на гражданскую службу – но большую часть последних лет он посвятил написанию истории Лу, теперь известной как «Анналы Вёсен и Осеней».)

Немного дальше на запад у Цзина II, теперь номинально контролирующего дворец Чжоу, росли собственные проблемы. Его вассал-брат, когда-то царь Дао, двенадцать лет создавал видимость повиновения, а затем восстал вместе со своими сторонниками (вероятно, недовольными вмешательством Инь в их дела). Они снова атаковали столицу и вернули брата назад. Цзин II вернулся в Инь и попросил у князя помощи. На следующий год армия Инь опять «успешно возвратила царя Цзина [II] назад в Чжоу».14

Это была последняя крупная победа Инь. Вскоре уже князь Инь столкнулся с проблемами. В постоянной кампании против варваров несколько больших кланов Инь усилились: одна семья стала претендовать на то, что имеет наследственное право командовать армией; другая не только предъявила права на огромное количество земель варваров, но также заключила союз и подписала договор с другим варварским племенем. Члены этих и нескольких других семей толкали друг друга, чтобы добиться больше влияния при дворе Инь. К 505 году раздоры стали достаточно серьезными, чтобы затруднить ход действий Инь против варваров; согласно «Анналам Вёсен и Осеней», армия Инь, по-видимому, разделенная внутренними распрями, вынуждена была снять безуспешную осаду с города варваров.15

В 493 году Чжэн и Инь вступили короткую яростную войну друг с другом; в 492 Ци, Лу и Вэй согласились присоединиться к одному из аристократов и направились в Инь, чтобы уничтожить другой тамошний клан.

Теперь Лу было разделено, Инь – раздроблено, а Чжоу – ослаблено. Чу, которое в течение века господствовало на юге, вынуждено было отражать вторжение У и Юэ на юго-восточном фланге. Княжество У временно одержало верх и объявило себя гегемоном всего юга, на что Юэ развернулось против своего союзника и атаковало его.16 Монарх Чжоу перестал быть даже тенью на политической арене.

Период между 481 и 403 годами до н. э. оказался настолько запутанным, что историки даже не пытаются дать название этим смутным годам. Они лишь делят период, когда Чжоу занимал свою восточную столицу (период Восточного Чжоу, 771–221 годы до н. э.) на период Вёсен и Осеней (771–481) и период Воюющих Царств (403–221), определяя промежуток между ними как что-то вроде междуцарствия.

В течение этих лет еще один философ сделал попытку изложить принципы, по которым Китай может найти какое-либо единство. Сунь-цзы, один из полководцев князя У[215], не имел иллюзий по поводу того, что постоянные войны делают с его страной: «Нет примера страны, выигравшей от продолжительных военных действий», – пишет он.17 Его книга «Искусство войны» говорит о том, как победить врага, всеми силами избегая масштабных сражений. «Высшее достижение состоит в том, чтобы сломить сопротивление врага без боя, – пишет Сунь-цзы.18 – Ведь когда вы вовлечены в настоящий бой и победа далека, тогда действия людей становятся вялыми, рвение их будет угасать… Искусность никогда не ассоциировалась с задержками». Осады, этот основной вид войн на Среднем Востоке, им не рекомендовались: «Не берите город в осаду, – учит Сунь-цзы. – Если вы осадите город, вы измотаете собственные силы… Появятся другие вожди, чтобы воспользоваться преимуществом над вами. Тогда никто, как бы он ни был умен, не сможет предотвратить последствий».19

Это слова человека, который знает, что недруги в собственном государстве так же опасны, как враги из соседнего государства. В стране, где ваши друзья с той же вероятностью замышляют против вас, как и ваши враги, обман становился образом жизни: «Война основана на обмане, – писал Сунь-цзы. – Когда мы способны атаковать, мы должны делать вид, что не способны; когда используем свои силы, мы должны казаться бездействующими; когда находимся рядом, мы должны заставить врага поверить, что мы далеко; когда мы далеко, должны заставить его поверить, что мы рядом».20 Хороший военачальник не только сам обманывает, но и предполагает, что враг всегда обманывает его. «Смиренные слова и растущая подготовка – это знаки, что враг готов выдвинуться, – объясняет Сунь-цзы. – Грубые слова и выдвижение вперед, будто для нападения, – это знаки, что он отступит… Предложения мира, сопровождаемые клятвенными заверениями, указывают на тайный умысел».21