Круги в пустоте - Виталий Каплан

— Он что, такой страшный? Этот самый кассар? — ошарашено спросил Митька. — Зачем же тогда к нему идти?

— Он, — хмуро протянул Харт-ла-Гир, — он… Ну, в общем, сам увидишь. Я не стану ничего рассказывать. Только расклад таков, что тебе он не страшен. Тебя он примет как гостя. А что касаемо Хьясси — вот уж кому не стоит попадать в замок… Я знаю, что говорю.

— Так, — подумав, сказал Митька, — что-то я не догоняю. Вот вы говорите «меня с вами не будет». Это как понимать? Умрете, да? И воду только так получим?

— Жизнь жестока, — спокойно ответил кассар. — Тебя это еще удивляет?

— Меня здесь уже ничего не удивляет, — привычно огрызнулся Митька. — Но только вот так мне не надо. Это, может, у вас так принято, а я не хочу и не буду.

— То есть лучше умереть всем троим? — предположил Харт-ла-Гир. — Даже четверым, если считать Уголька? Другого пути нет. И подумай, между прочим, о Хьясси. Он что, тоже должен умереть, лишь бы ты утолил свое благородство? Но вообще это пустой разговор, потому что я не спрошу ни тебя, ни его. От вас тут ничего не зависит, все решать мне. И я решил. И сколько бы ни раздавалось воплей…

Вопль раздался, ликующий, звонкий. Тишина треснула, точно раздавленная ногой осенняя льдинка на луже.

— Вода! Вода!

А потом, раздвигая ломкие стебли травы, показался и сам Хьясси — взъерошенный, возбужденный, с выпученными глазами и дергающимся лицом.

— Там! — торжествующе кричал он. — Там! Сжалился Единый, дал!

Харт-ла-Гир посмотрел на него скучно.

— Чего кричишь, раб? Или забыл ты о надлежащем поведении? Что там стряслось? Говори четко и по делу.

Хьясси метнулся к нему, потом, видимо, очнувшись, поклонился в пояс.

— Там вода, господин, — прошептал он, поблескивая огромными темными глазами. — Родник, из камня. Я собирал травы, а потом… потом я стал говорить с Единым. И Он повел меня в другую сторону, а там большой камень, и Он сказал мне дотронуться ладонью, я дотронулся — и хлынуло! Холодная! И много!

— Так, — раздраженно произнес кассар, — похоже, солнце хорошенько ударило по твоим жалким мозгам. В этой степи нет и не может быть никаких родников, вода здесь таится глубоко, чуть ли не на сотню локтей…

— Да нет же, господин, самая настоящая вода! — вскричал Хьясси. — Ну пойдемте, вы сами увидите. Ну пускай хоть Митика со мной сходит, может, вы хоть ему поверите.

— Ладно, пойдем, — вздохнул Харт-ла-Гир, поднимаясь на ноги. — Но если ты солгал, берегись. Я обдеру твою кожу до костей.

— Не обдерете, — приплясывая, заявил Хьясси. — Потому что вода по правде, я не вру и ничего мне не напекло. И мы не умрем, Единый нас выручил…

— Еще раз это имя услышу — точно обдеру, — хмуро пообещал кассар.

Идти пришлось недалеко — по Митькиным прикидкам, не более получаса. Правда, одно дело шагать по вытоптанной дороге, где сквозь глину пробивается редкая пыльная травка, и совсем другое — эти надоедливые, едва ли не в человеческий рост стебли, которые то и дело приходится раздвигать руками.

Хьясси шагал впереди, каким-то чудом ориентируясь в травяной чаще, и то и дело срывался на бег — видно, никак не мог утерпеть. Митька шел за ним, а сзади, недовольно бурча себе под нос, тащился Харт-ла-Гир.

В конце концов заросли поредели и впереди наметился просвет. И еще — сплошь и рядом попадались под ногами камни. Митька едва не проколол пятку, наступив на острую грань.

— Ну вот! — ликующе показал Хьясси на здоровенный, в три его роста, бурый валун, по форме тот напоминал вставшего на задние лапы суслика. А из-под ног у этого суслика, бурля и пенясь, бежал ручей, вода искрилась на солнце, крошечными водоворотами закручивалась возле разбросанных всюду каменных обломков. А спустя несколько метров поток с низким гулом устремлялся в широкую темную расселину.

Странно и непривычно было видеть, как менялось лицо кассара — будто развязывались какие-то тайные веревочки. И ни к селу ни к городу вспомнился сейчас двоечник Саня Полухин, у него точно такое же было лицо, когда однажды, каким-то чудом, он получил четыре за контрольную по химии. Полухин глядел на мир ошалело, точно родился пять секунд назад. И точно то же происходило сейчас с Хартом-ла-Гиром.

Впрочем, его остолбенение длилось недолго. Оттолкнув Митьку, он опустился на корточки возле ручья, сунул ладони в воду, вытащил, понюхал. Задумчиво покрутил головой. Потом заметил:

— Воистину милостивы Высокие наши Господа. Увидели нашу беду, сжалились.

— Да при чем тут ваши господа? — с вызовом возразил Хьясси, резко повернувшись к кассару. — Это не они, это Единый сделал, потому что я его попросил. А ваши идолы ничего и не могут на самом деле, стоит Единому подуть — и они рассеются как дым.

Хьясси преобразился. Глаза его азартно поблескивали, голос звенел от радости, и ясно было — он радуется не только воде. Казалось, он совершенно забыл об угрозах кассара и теперь торжествовал, как победитель не то в игре, не то в ребячьей потасовке.

— Что ж, — скучно бросил Харт-ла-Гир, — ты все-таки не внял предупреждению. Что ж… Но сперва надо привести сюда Уголька, напоить и наполнить бурдюки.

Митьку, сунувшегося было к воде, напиться, он чувствительно пнул в пятую точку.

— Не смей! Сперва пьют кони, затем — свободные люди, и лишь в последнюю очередь — рабы. До сих пор, что ли, не осознал? Ну, кому сказано? Живо!

Митьке с Хьясси не надо было повторять. Сорвавшись, они полетели на место стоянки, где понуро ждал их не подозревающий о нежданном счастье Уголек.

Когда шли обратно, ведя в поводу коня, Митька шепнул парнишке:

— Зачем ты про Единого говорил, и про идолов? Теперь господин тебя накажет. Ты его сильно разозлил, когда про Высоких Господ начал. Я это давно уже своей шкурой понял.

Хьясси поежился.

— Знаю… Только оно как-то само получилось. Я про все забыл, потому что Единый… когда Он с тобой говорит, ты после про все забываешь, и все вокруг как ненастоящее.

— Ладно, — хлопнул его Митька по плечу, — глядишь, и обойдется. Может, пока мы ходим, он водички попил, успокоился.

— Да ты что? — поднял на него глаза Хьясси, — он же кассар. Они все такие, раньше своего коня пить не будут. Это же честь уронить. Эх, если бы они к рабам относились, как к коням…

Митька промолчал, вспомнив очерченный мечом круг, и льющуюся темную кровь Искорки…

Харт-ла-Гир нетерпеливо расхаживал возле ручья, ожидая мальчишек.

— Где вас только носило? — недовольно бросил он. — Ползете как земляные черви.

Уголек повел ноздрями, встрепенулся, радостно заржал и быстро зашагал к ручью. Опустил шею, с шумом втянул темными губами воду — и забулькал, зафырчал. По его коже прокатывались мышцы, и видно было, что он пребывает в таком теплом счастье, которого ни за что не понять человеку. Даже истомившемуся от жажды.