С вождями и без них - Георгий Шахназаров

Но вот перерыв на обед. Первым из зала вышел Председатель Верховного Совета (ныне Президент) Туркменистана Сапармурад Ниязов и, широко улыбнувшись, сообщил: все в порядке, волноваться не следует. Вышедший следом Горбачев попросил сразу же передать ожидавшим в фойе журналистам сообщение для печати. Его содержание изменилось ровно наполовину, но этого следовало ожидать, иначе нельзя было рассчитывать ни на какой компромисс.

Некоторое время соглашение "9 + 1" было источником своеобразной эйфории. Словно в момент, когда два войска готовы были сойтись в яростной рукопашной схватке, вожди их вняли гласу народа и договорились жить дружно. Даже отметили это событие бокалом шампанского. Как рассказывал потом Михаил Сергеевич, за обедом они с Борисом Николаевичем, чокнувшись, выпили за здоровье друг друга. Сильно помог успеху, по словам президента, Нурсултан Назарбаев.

Но если сами лидеры были довольны, этого нельзя сказать об их "командах". Наиболее воинственные "демороссы", полагавшие, что Центру нельзя давать передышки, надо его добить, обрушили шквал упреков на Ельцина. Прозвучали даже обвинения в предательстве демократического лагеря. Экстремисты вынудили самого Бориса Николаевича выступить с оговорками, которые ставили под сомнение прочность достигнутого компромисса. Роптала и консервативная часть президентского окружения. "Что же вы, братцы, сделали? Отдали власть, а с нею Союз", - сказал мне в сердцах один из членов Политбюро. Бесполезно было объяснять, что речь идет о компромиссе, которому в тот момент не было альтернативы, и что новоогаревская встреча лишь привела содержание государства в соответствие с его конституционной федеративной формой.

Так, через пень-колоду, вынужденные чуть ли не ежедневно отбиваться от нападок слева и справа, то и дело оступаясь и возобновляя перебранку, мы втягивались в новоогаревский процесс. Мне пришлось за одним исключением присутствовать на всех заседаниях, в ходе которых шла работа над проектом Союзного договора, а попутно решались многие существенные вопросы. Сохранилась стенограмма этих заседаний, не сомневаюсь, она будет опубликована, поэтому ограничусь общими впечатлениями.

Перед каждым заседанием шла скрупулезная работа над учетом замечаний республик к проекту Договора. Их сортировали, распределяли по темам, сводили в реестр, позволявший видеть все поправки к каждой статье. Одновременно предлагалось несколько вариантов уточненной редакции. Работа была объемная, но делалась она силами небольшой группы - мы с Ревенко, вице-президент Академии наук Владимир Николаевич Кудрявцев, директор Института государства и права Борис Николаевич Топорнин, консультанты - Ю.М. Батурин, А.А. Сазонов, С.А. Станкевич. Засиживались в Волынском за полночь. Горбачев регулярно звонил, иногда приезжал к нам на несколько часов. Затем назначалась дата очередной встречи и подготовленный материал рассылался от его имени руководителям республик.

Мы приезжали в Ново-Огарево загодя, чтобы еще раз проверить готовность техники, раскладку документов, удостовериться в готовности вспомогательных служб. С утра собирались и журналисты, старавшиеся вытянуть из нас хоть какую-то информацию до появления главных действующих лиц. Но вот один за другим начинали прибывать президенты и Председатели Верховных Советов. У входа в дом, выстроенный при Хрущеве в стиле русской помещичьей усадьбы XIX века, они давали короткие интервью, обменивались впечатлениями, столпившись на балюстраде, ожидали Горбачева. Михаил Сергеевич приезжал, как правило, минут за пять-десять до назначенного времени, а вслед за ним, перед самым началом заседания, Ельцин. За этим явно стоял расчет: подчеркнуть, что он ничем не уступает союзному президенту. Поздоровавшись и обменявшись первыми репликами, направлялись в небольшой по размерам нарядный зал на втором этаже, ярко освещенный хрустальными люстрами и обставленный добротной мебелью, но в общем-то не отличавшийся особой роскошью.

Первые десять-пятнадцать минут проходили в ожидании момента, когда президент займет председательское место и пригласит начать работу. Большинство выходило на просторный балкон, где, разбившись на группы, лидеры обсуждали последний вариант Договора либо насущные свои проблемы. Участвуя в этих беседах, мы имели возможность присмотреться к людям, оказавшимся в переломный момент развития страны на командных постах. Кто они, понимают ли выпавшую на их долю небывалую ответственность, чего хотят: сохранить Союз либо, напротив, обрести свободу?

На эти вопросы было нелегко ответить, потому что, пожалуй, самой характерной в этой среде чертой была привычка скрывать свои мысли. Это качество, воспитанное многими десятилетиями продвижения по ступеням партийной иерархии, являлось, по сути дела, пропускным билетом на верхний этаж Системы, допуском к ее секретам. Впрочем, успешней других скрывают, чтo у них на уме, те, у кого там вовсе ничего нет. Как с этим? Есть ли доля правды в утверждениях, будто прежняя наша политическая система выталкивала на поверхность одних бездарей, способных лишь гнуть спину перед начальством и измываться над подчиненными?

Присматриваясь к нашим лидерам, я имел возможность убедиться, что это далеко не так. В подавляющем большинстве это были неплохие специалисты, с житейским опытом и прагматическим складом ума. Иногда они подходили к нам с Кудрявцевым, прося растолковать смысл той или иной нормы или предлагая поправку. Разъяснения схватывались на лету, и я не помню случая, когда не удалось бы найти разумную компромиссную формулу по спорным вопросам. За редкими исключениями, почти все руководители союзных и автономных республик занимали первые посты до перестройки либо находились где-то на подступе к ним, как принято говорить, в верхнем эшелоне. Иначе говоря, они никоим образом не относились к тому человеческому материалу, который перестроечная волна подняла на политический олимп (ученые, разночинцы, бывшие диссиденты). Сколько я знаю, никто из них не подвергался репрессиям. Это были типичные представители того, что называлось в прошлом ленинской гвардией. Не заглядывая в анкеты, можно было составить среднестатистическую биографию: из крестьян, по образованию инженер или агроном, учился в партийной школе либо в Академии общественных наук, работал в комсомоле, затем главным инженером или директором предприятия, предисполкома или секретарем райкома, дальше - обком, потом - республика.

Может показаться удивительным, что эти люди, воспитанные в духе ортодоксальной коммунистической доктрины, оказались способны очень быстро, буквально с лету подхватить новые идеи и стать их носителями. (Для циника: приспособиться к обстановке, суметь выжить, перекраситься и т. д.) В сущности, каждый из них по-своему повторил эволюцию, проделанную Горбачевым, без особых страстей и душевной боли расставшись с марксист-скими догмами, не просто провозгласив, но и осознав себя социал-демократами или либералами. Вдобавок еще недавно закоренелые атеисты без особого над собой насилия вспомнили: лидеры христианских республик - о Христе, мусульманских - о Магомете, обогатили свои политические убеждения мудростями Библии и Корана. Чего не сделаешь, чтобы ублажить верующих соотечественников!

Вопреки распространенному незатейливому мнению, популизм - неотъемлемая часть политики. Там, где существуют демократические институты, политический деятель просто не состоится, если не сумеет внушить избирателям симпатию. Да и в авторитарных системах популизм далеко не лишняя вещь. Конечно, диктатор может править страхом, но ведь полезнее и приятнее внушать любовь и поклонение, даже если ты правишь жестоко, как это удавалось Сталину и Гитлеру, Перону и Франко, похоже, удается Каддафи и Саддаму Хусейну.

В чем же секрет той поразительной легкости, с какой совершается чудесное превращение ортодоксального коммуниста в либерала, солдата партии в народного избранника, атеиста в верующего, партийного секретаря в президента? Первое и самое простое объяснение заключается в том, что мы недооцениваем резервов гибкости, пластичности человеческой натуры. Нередко можно слышать панегирики физической выносливости человека, его способности выносить перегрузки. Газеты с восторгом повествуют, как очередной олимпийский чемпион поднял планку высоты до немыслимого уровня; четырехлетний малыш, заблудившийся в лесу, выжил, неделю питаясь ягодами и кореньями; отважный мореход пересек Тихий океан в крохотной лодке под парусом и т. д. Все это, безусловно, достойно восхищения. Но ведь не менее поразительные нагрузки способна выдержать психика человека, неисчерпаемы ресурсы организма, когда ему надо перевоплотиться, перейти из одного состояния в другое. Господствующая мораль применяет в данном случае иные критерии, рекомендует не восхищаться, а осуждать подобные метаморфозы. Я же полагаю, здесь не место восхищению или осуждению, просто это надо принимать как часть человеческой натуры, нечто данное от природы.