Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

Но если фронт не изменился — ни направление, ни его повседневная жизнь, ни странное смешение обыденного и недоступного пониманию, то рубеж двух лет войны принёс существенные перемены в управлении.

1917 год начался с назначения новых командующих британской, французской и немецкой армиями. В России, которой вскоре предстояло перенести революционные потрясения, авторитет — но не власть — перешёл от Ставки Верховного главнокомандующего к генералу Брусилову, единственному успешному военачальнику царской армии. Причиной изменений в высшем военном руководстве Великобритании стало чрезвычайное происшествие. 5 июня 1916 года погиб военный министр лорд Китченер, направлявшийся в Россию с официальным визитом. Крейсер «Хэмпшир», на котором он плыл, подорвался на мине недалеко от Шотландии. Китченера сменил Ллойд Джордж, а после того, как 7 декабря он занял должность премьер-министра, военным министром стал лорд Дерби. Во Франции закончилась эпоха Жоффра, и на посту главнокомандующего его сменил Робер Нивель, ярый поборник новой тактики. Чтобы пощадить чувства Жоффра, кстати, приняли решение восстановить звание маршала Франции. С августа 1916 года армией Германии управляли Гинденбург и Людендорф, и это партнёрство стало залогом успехов на Восточном фронте. Их репутация не пострадала даже после отступления в результате Брусиловского прорыва. Они (точнее, Людендорф, фактически руководивший оперативной работой штаба) стали отцами новой стратегии, подразумевавшей рационализацию Западного фронта, чтобы высвободить войска для других театров военных действий, мобилизацию немецкой экономики для ведения тотальной войны и осуществление блокады врага. Последнее подразумевало довольно сомнительную в политическом отношении неограниченную подводную войну.

Изменилось ли что-то после смены командования армиями? Генералитет Первой мировой — это один из самых спорных вопросов её историографии. Литература о войне изобилует плохими генералами и хорошими генералами. Их нещадно ругают или превозносят до небес как обыватели, так и профессиональные историки. В те времена почти всех главнокомандующих — и невозмутимого Жоффра, и пылкого Фоша, и величественного Хейга, и титана Гинденбурга — считали великими людьми. В период между двумя войнами их репутация сильно пострадала, в основном вследствие усилий мемуаристов и писателей — Сассуна, Ремарка, Барбюса, чей «взгляд снизу» на реалии войны безжалостно ниспровергал тех, кто стоял наверху. После Второй мировой атака на их репутацию возобновилась. В этот период историки — как в популярной литературе, так и в серьёзных трудах (особенно в Великобритании) — часто описывали британских генералов как ослов, ведущих за собой львов, как жестокосердных злодеев, посылавших молодёжь на смерть в полях Фландрии, или как людей, занимающих не своё место[493]. Были и контратаки, в первую очередь с целью спасения реноме Хейга, который превратился в своеобразную тётушку Салли — объект не только критики, но и оскорблений для драматургов, кинорежиссёров и создателей телевизионных документальных фильмов, считавших, что Первая мировая война обнажила несправедливость классовой структуры британского общества. Отвоевать удалось немногое[494]. К концу прошлого столетия генералы, пользовавшиеся уважением на исходе Первой мировой, из-за скоординированной атаки на их имена и действия, похоже, навсегда утратили хорошую репутацию.

Сегодня не согласиться с вынесенными им приговорами трудно — независимо от обоснованности последних. Безусловно, тому, что такое мнение утвердилось, способствовали и сами генералы — своими поведением, позицией, публичными высказываниями, письменными воспоминаниями. Бесстрастность лиц людей, которые смотрят на нас с фотографий того времени, никак не указывает на угрызения совести или на переживания из-за ужасной бойни, которую они развязали и которой руководили. То же самое можно сказать об обстоятельствах и образе их жизни: уединённые поместья, изысканное общество, сверкающие автомобили, кавалерийские эскорты, неизменный распорядок дня, обильные трапезы, священное время для отдыха. Двухчасовой обед Жоффра, десятичасовой сон Гинденбурга, ежедневная прогулка верхом Хейга по дорогам, которые посыпали песком, чтобы не поскользнулась лошадь, ужины в русской Ставке с непременным шампанским и дворцовыми сплетнями — всё это было бесконечно далеко от мира, в котором жили их подчинённые: сухой паёк, мокрая обувь, отсыревшие шинели, затопленные траншеи, полуразрушенные казармы и нашествие вшей. Ллойд Джордж, известный своими радикальными взглядами и не любивший британский генералитет, казалось, был совсем не похож на них. «Внимание, которое большинство генералов, занимающих высокие должности (хотя есть достойные исключения), уделяют собственной безопасности, — это одно из сомнительных новшеств современной войны», — писал он[495].

И тем не менее есть три причины, по которым критика Ллойд Джорджа и всех остальных, кто негативно отзывался о военачальниках Первой мировой войны, может быть признана не во всём несправедливой. Во-первых, многие генералы подвергали себя риску, который не был необходимым и даже противоречил их служебным обязанностям. 34 британских генерала погибли от огня вражеской артиллерии, а 22 от вражеской пули. Сравнивать есть с чем — за всю Вторую мировую войну на поле боя погиб 21 генерал[496]. Во-вторых, несмотря на то что практика размещения штабов в глубоком тылу действительно стала новшеством в военном деле — Веллингтон весь день объезжал фронт под Ватерлоо на виду у противника, а в гражданской войне в Америке сложили головы сотни генералов, — сие было оправданно и даже необходимо вследствие невиданного ранее расширения и углубления фронтов, в результате чего боевые действия вышли далеко за границы поля зрения любого командира. И действительно, чем ближе находился генерал к месту сражения, тем труднее ему было собирать информацию и отдавать приказы. Только на телефонном узле, который размещали за линией фронта, он мог надеяться на то, что получит сведения о происходящем на передовой и передаст соответствующие обстановке приказы. В-третьих, сама система коммуникаций не могла обеспечить быструю, не говоря уж о мгновенной, передачу информации, когда она была нужна больше всего, то есть в разгар сражения. В наше время самым главным новшеством в методах ведения войны стало совершенствование наблюдения, указания целей и связи в режиме реального времени, с той же скоростью, с какой развиваются события. Благодаря радарам, телевидению и другим формам получения и передачи информации, в первую очередь радио, командиры во время последнего большого военного конфликта XX века — войны в Персидском заливе — имели мгновенную связь с фронтом, получали и передавали голосовую информацию и приказы, как при прямом телефонном разговоре, и могли незамедлительно организовать огневую поддержку войскам, указывая цели, которые наблюдали в «виртуальной реальности».

Ни одно из этих средств, в том числе радио, не было доступно военачальникам времён Первой мировой войны. Они зависели — после того, как были выкопаны линии траншей, — от проложенной сети телефонных кабелей, которые тянулись к Верховному командованию через промежуточные штабы батальона, бригады, дивизии и армии. На достаточном удалении от фронта кабель