Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

Мы заранее знали, что такие люди нам обязательно встретятся: и боевики, и международные авантюристы, и банальные уголовники. Те, что прячутся в Чечне от розыска или разбежались из мест заключения под шумок дудаевского мятежа. Поэтому первые фильтрационные пункты, которые следовало бы называть строго по закону изоляторами временного содержания, поначалу располагались вне зоны боевых действий — в Моздоке, в вагонах, обычно использующихся для перевозки заключенных и по старой памяти называемых «столыпинскими».

Чтобы исключить любые домыслы, в эти изоляторы, охраняемые подразделениями Главного управления исполнения наказаний МВД РФ, сразу же были допущены представители международных гуманитарных организаций. И в первую очередь — Международный Красный Крест. Чуть позже, когда большая часть Грозного находилась уже под контролем федеральных войск, «фильтр» был перемещен в северо-восточную часть города и за ним прочно, будто ярлык, закрепилось странное название — ПАП-1, которое в нормальной жизни следовало расшифровывать как «Первое пассажирское автопредприятие». Так ПАП-1 стал считаться точным адресом ИВС даже в документах Международного Комитета Красного Креста, а для чеченцев, чьи родные стали его временными обитателями — самоназванием «тюрьмы», о которой сразу же было сложено несколько страшных легенд. О пыточных камерах, о ручьях крови, о трупах, которые сбрасывались в канализационные колодцы…

Комментировать их я не берусь. Хотя бы потому, что дискуссии о воле и неволе между заключенными и их стражей никогда не заканчивались полным взаимопониманием. Это элемент их вечного противостояния. Предмет исследований надзирающего за законностью прокурора и авторитетных гуманитарных организаций вроде МККК. Наверное, только их наблюдениям и выводам следует доверять, чтобы не подменять чистую правду пропагандой, от кого бы она ни исходила. В этих вопросах я за открытость и общественный контроль работы любых пенитенциарных учреждений.

Еще весной 1994 года, во время моей встречи с председателем Международного Комитета Красного Креста Тьерри Мера в Москве, в Главном управлении командующего ВВ, мы с ним договорились о том, что офицерам внутренних войск будет прочитан курс лекций по международному праву в условиях локальных военных конфликтов. В течение двух недель такую подготовку прошли и получили соответствующие сертификаты 14 наших офицеров. Это были очень полезные и своевременные знания, позволившие нам избежать серьезных ошибок и оказать квалифицированную помощь миссии Красного Креста в Чечне. Я потом убедился сам: жалоб на внутренние войска по части соблюдения прав в условиях конфликта было совсем немного. Ну а те, что были, мы изучали оперативно, беспристрастно, и тут же — по горячим следам — принимали надлежащие меры.

Так что ни ОБСЕ, ни МККК к внутренним войскам, пока я находился в Чечне, никаких претензий не имели, и это тоже являлось результатом хорошо отлаженного сотрудничества. И все гуманитарные конвои Красного Креста проходили под нашей доброжелательной опекой: нам сообщался маршрут и время движения конвоя. Я тотчас ставил задачу на сопровождение колонны, и она беспрепятственно шла через любые посты и заставы, но строго под нашим контролем.

Несколько сложнее складывались наши отношения с другой гуманитарной организацией, известной под именем «Врачи без границ». Мы никак не препятствовали их благородной работе, но вовсе не собирались смотреть сквозь пальцы на то, что помощь, которую оказывала чеченским боевикам эта организация, носила несколько специфический характер и не всегда ограничивалась собственно медицинской помощью. Получив однажды сообщение, что вместо гуманитарного груза чеченцам доставлены радиостанции, я поставил задачу оперативно-поисковым подразделениям тщательно ее проверить. Когда убедился, что это правда, пригласил к себе женщину, возглавлявшую миссию «Врачей без границ», и невинно поинтересовался, по какому маршруту проследовал ее предыдущий груз и что он из себя представлял. Свою версию она изложила без запинки, вот только покраснела и сникла, когда мне пришлось открыть ей глаза на истинное положение вещей. На том и расстались.

В один из дней, кажется, в начале 1996 года, когда по приглашению Лондонского университета я прилетел в Великобританию на международную конференцию, в моем гостиничном номере раздался телефонный звонок. На русском языке с очевидным английским акцентом его обладательница заявила, что является Марией Бенигсен, продолжательницей рода того самого графа Бенигсена, что был описан Львом Толстым в романе «Война и мир». «Я хотела бы встретиться с вами, господин генерал, — сказала она, — и задать несколько вопросов, касающихся темы войны в Чечне». Из ее слов я понял, что эта просьба не продиктована праздным любопытством, и охотно принял ее предложение, попросив, правда, заранее прислать помощника Марии с перечнем тех вопросов, которые она хотела бы обсудить.

Вскоре мы согласовали все детали, и уже через день, захватив в качестве сопровождающего помощника военного атташе при посольстве России в Великобритании, я был в гостях у госпожи Бенигсен. Она не делала секрета из того, что является сторонницей генерала Дудаева и независимости Ичкерии. Более того, эту убежденность она вынесла после встреч с самим Дудаевым, и теперь ей хотелось понять, насколько права она, высказав поддержку этой справедливой, по ее оценкам, национально-освободительной борьбе. В словах Марии Бенигсен, вполне корректных по форме, явственно ощущалось беспокойство, свойственное всему британскому обществу. Действительно, как относиться теперь к России, когда в сообщениях с Северного Кавказа вновь реанимируются призраки «ограниченных контингентов» и «героических моджахедов» — всего того, что после войны в Афганистане вызывает на Западе аллергию ко всему русскому и российскому?

Я сразу понял, что правнучка российского генерала относится к тому типу людей, чье книжное воспитание сформировало свои представления о справедливости. О том, как следует поступать честному человеку, если кто-то, по ее мнению, оказался в беде. В основе таких ощущений лежит благородство и самые чистые порывы души. И если люди на них не зациклены, трезвые оценки очевидцев всегда открывают им глаза, как и любая иная информация, если она не тенденциозна и свободна от предубеждений.

Надеюсь, что не потерял ни своего, ни чужого времени, откровенно рассказав госпоже Бенигсен о ситуации в Чечне. Еще один человек понял, что на другой чаше весов, на которых и следует определять меру справедливости, лежат судьбы многих тысяч людей — обобранных, униженных, изнасилованных и убитых в Чечне. Что свобода чеченского народа и свобода бандитской Ичкерии в моих глазах не являются синонимами. Что никто из нынешних российских генералов не является последователем тактики «выжженной Чечни», которую в обстоятельствах своего времени применял современник ее далекого деда Бенигсена другой генерал — Алексей Петрович Ермолов. Что сам я, А.С. Куликов, вовсе не являюсь врагом чеченского народа, а как раз напротив — убежденный интернационалист. Потому как вырос в многоликой кавказской среде и могу ругаться на всех ее языках, включая греческий… И я рад, что мои аргументы показались ей убедительными. В конце нашей многочасовой встречи Мария Бенигсен уже не казалась столь категоричной, и распрощались мы почти друзьями. Напоследок она улыбнулась: «Кажется, господин генерал, я готова разделить вашу точку зрения…»