Мир приключений 1985. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Леонид Млечин

— Хри!

Мертвый пошел волнистой дрожью, как отражение на воде, и, расслоившись полосками, растаял без следа.

Норбу был поражен в самое сердце.

«Если это ролланг, — думал он, — то куда мог деваться труп? Если кармическое видение, то почему оно разрушилось от простейшего заклинания?»

Кто мог ему ответить?

Джой лежала в глубоком обмороке, а профессор Валенти даже не подозревал о беспримерном поединке между светом и тьмой, который свершился в каких-нибудь двух шагах от его изголовья.

Делая выписки из «Вишну-пураны», имевшей непосредственное отношение к цели его путешествия, он как раз остановился на пророчестве:

«Живущие в месте Калапа, исполненные великой йогической мощи, в конце калиюги восстановят…»

Что именно восстановят в конце калиюги, то есть нынешнего и самого темного периода в истории человечества, он так и не записал.

Душераздирающий вопль очнувшейся Джой едва не сбросил ученого с раскладушки.

Кое-как он успокоил рыдающую женщину.

— Ты пережарилась на солнце, милочка, — с полной уверенностью объяснил Валенти, когда Джой оказалась способной хоть что-то воспринимать. — Вот тебе и привиделась всякая чертовщина.

— Ничего мне не привиделось! — продолжала она стоять на своем. — Можешь спросить у него, — указала дрожащей рукой на отважного спасителя.

Сидя в позе лотоса, Норбу лениво перебирал коралловые четки.

— Кармическое видение, — по-тибетски прокомментировал йог, остановившись пока на наиболее вероятной версии.

— Вот видишь, — обрадовался Валенти. — Всего-навсего кармическое видение! А я тебе что сказал? Ты нажгла головку, и тебе примерещилось… Говоришь, он растаял в воздухе, этот кадавр? Значит, его и не было вовсе.

— Но ведь и он видел! — все еще стуча зубами, ожесточенно защищалась Джой. — Выходит, и ему померещилось?

— Массовая галлюцинация, — с небрежностью авторитета отмахнулся профессор. — Такое случается на Востоке. Я читал.

— Ах, ты читал! Он читал, видите ли! А я, к твоему сведению, видела собственными глазами. — Она отерла кулачком вновь выкатившуюся злую слезу.

— С тобой сейчас трудно говорить, кошечка, — страдая, вынужден был временно отступить Томазо Валенти. — Успокойся, приди в себя, и мы продолжим нашу маленькую дискуссию. — Он даже отмерил пальцами крохотный промежуток. — Уверен, что здравый смысл восторжествует.

— Дурак! — впервые назвала так мужа молодая синьора.

— Ты перепугана и поэтому не в себе! — непроизвольно повысил голос Валенти и помрачнел, замыкаясь.

— А я разве спорю? Но ведь ты даже не желаешь понять, почему… — Яростно сдув со лба упавшую прядь, произнесла она по складам. — По-че-му именно я испугалась!

— Ну, почему, почему?

— Да потому, что я все время думала об этом несчастном! Не знаю отчего, но мне было безумно жаль его! Он умер, как собака, как преданная собака, готовая по знаку хозяина броситься в огонь, в ад — не знаю куда! Понимаешь?

— Допустим, ну и что?

— Вот он и явился ко мне, потому что не мог успокоиться даже в могиле.

— Ты-то тут при чем?

— При том! Монах даже не взглянул на него и, взяв письмо, переступил через тело, а я пожалела и…

— Вздор! — вспылил нетерпеливый, как все подагрики Валенти. — У тебя слишком разыгралось воображение. Советую проглотить пару таблеток эодиума. Вы куда? — спросил он по-тибетски, заметив, что Норбу встал и перебросил через плечо шкуру.

— Мне пора.

— Но ведь мы решили сделать небольшую передышку!

— Меня зовет дорога. Тянут святые места.

— Вы, право, застали нас врасплох, преподобный, — заметался Валенти, нервно потирая руки. — Может быть, обождем хоть до утра? А то так, знаете ли, внезапно…

— У вас своя дорога, у меня — своя.

— И вы так просто готовы нас бросить? Посреди дикого поля?.. Ну что ж, выбирайте любого яка, а мешки с цзамбой…

— Я так дойду, — отрицательно покачал головой йог. — Теперь мне, чувствую, не понадобятся ни яки, ни продовольствие.

— Вы из-за этого?.. — Валенти поежился. — Из-за кармического видения?

— Возможно, оно не было кармическим.

— Что же тогда?

— Видение сансары. Частицы света, принявшие облик. Это ракшсы — противники нирваны, омрачают наши глаза. Пусть успокоится белая леди: ничего не было.

— Как ничего? — Валенти удивленно оттопырил нижнюю губу, что являлось знаком полнейшей растерянности.

— Так, ничего… Нет ни света, ни глаза, но лишь одна пустота. Поэтому и духа не было.

— Стоп, стоп! — запротестовал подкованный в метафизических прениях профессор. — Но ведь и пустота, так сказать, санскритская шуньята, тоже тогда не более чем личное представление? Вам придется это признать, преподобный.

— Это так, — согласился Норбу. — Она сначала была, а потом не будет; прежде не была, а затем является. Ее порождает лишь сила видения, которая и есть единственная истина. Как разлившиеся воды, обнимает она прошедшее, настоящее и будущее.

— Самадхи беспредельного видения! — как ребенок обрадовался профессор, горя нетерпением поймать оппонента в ловушку. — Так, так, так, дрожащий коллега… Однако, мой друг, на иной, уже высшей ступени сила видения тоже покажется вам призраком. Завися от посторонних субстанций, она вместе с ними является и вместе с ними исчезает, как слух, когда нет звука, как обоняние без запаха.

— Верно, — подтвердил йог, даже не заметив логического капкана. — Вожделение — обман, форма — обман, пустота — обман и сила видения — тоже обман. Успокоение в небытии. Но в дьявольском хороводе петух, свинья и змея кусают друг другу хвосты. Миры людей, богов, животных, ад и небесные чертоги — все обращается вокруг этого центра. Вожделение, ослепление и ожесточение — вот три зла, заслоняющие нирвану. Вожделение — худшее из них. Это оно слепило из частиц света отвратительный призрак.

Йог поднял трезубец и, не прощаясь, зашагал на восток, и лиловые соцветия кипрея легко сомкнулись за усатой кошачьей мордой, спущенной со спины.

Молчаливые и растерянные возвратились супруги Валенти в палатку.

На раскладушке, где профессор оставил свою работу, лежал полотняный свиток.

Валенти рассеянно развернул его и не поверил своим глазам. Перед ним лежал расчерченный на четыре разноцветных сектора круг, объединивший видимые стихии. Вписанный в квадрат с тупичками по центру каждой из сторон он символизировал абстрактный космос. Однако отвлеченная диаграмма была привязана к реальной местности: зеленая, пронизанная венами ручьев земля, навьюченные караваны, ползущие к облакам по невидимым серпантинам, и заснеженные горы, образующие кольцо, словно зубцы алмазной короны.