Застава - Ирина Крупеникова

— Импровизировать, — предложил Лис.

— Действительно, — согласился Тур. — На самый худой конец, Ворон, притормозишь лишние вопросы.

— Согласен, — Ворон решительно встал со скамьи. — Какой нам нужен дом?

В подъезде мрачного многоэтажного здания было прохладно, как в горной пещере. Тур и Ворон поднимались по лестнице осторожно, бок о бок, будто двигались в логово врага. Лис быстро опередил их на два пролёта, бодро вбежал на площадку и уверенно встал перед мощной деревянной дверью.

— Здесь, — объявил он приглушённо, но каменное эхо раскидало его голос по всем этажам.

Старшие братья остановились на последней ступеньке.

— Звоним наобум? — полувопросительно произнёс Ворон.

Лис, не удосужившись прочесть фамилии жильцов на корявой табличке, решительно нажал на кнопку звонка.

Прошла минута.

— Попробуй ещё раз, — тихо предложил Тур.

Лис нетерпеливо качнул головой.

— Женщина идёт по коридору. Пожилая.

Ни Тур, ни Ворон движения не слышали. Лис откашлялся и неуклюже поправил непривычный для него галстук.

Звякнули ключи. Дверь приоткрылась.

— Здравствуйте, — начал юноша.

— Вы, наверное, к Мише Боброву? — донеслось из квартиры. — Он в больнице лежит.

— Нет, Надежда Сергеевна. Мы к вам.

За дверной цепочкой качнулось недоумение. Дверь приоткрылась чуть шире, и старшие Полозовы разглядели озадаченное старческое лицо, сплошь покрытое морщинами. Лис приветливо улыбнулся. Женщина подалась вперёд и вдруг отпрянула.

— Господи милостивый! Серёжа!

— Нет-нет, не волнуйтесь, — заторопился Лис, увидав, что старушка побелела как мел. — Меня зовут Борис. Я…

Она принялась суетливо открывать дверь.

— Я всего лишь дальний родственник Людмилы Николаевны Старостиной.

Цепочка брякнула о косяк, и дверь открылась. На площадку и лестницу пролился электрический свет.

— Простите, — женщина прижала к груди костлявые руки и отступила в длинный высокий коридор, — проходите, пожалуйста. Конечно, проходите… Как похож!.. Не обращайте на меня, старую, внимания. Я сейчас… сейчас успокоюсь.

Тур, начавший было снимать перчатку, замедлил движение, а Ворон в свою очередь сделал всё, чтобы идеальное сходство близнецов не произвело на хозяйку особого впечатления. Это оказалось нетрудно, поскольку кроме Лиса старушка никого не замечала.

— Проходите, — она торопливо, но удивительно легко семенила впереди. — Проходите, сюда. Тут я живу. Сейчас сядем, поговорим… Господи, как же вы похожи на Серёжу! Я вам и альбомы её покажу. Вы, наверное, и фотографий-то не видели? Сколько лет прошло. Что ж раньше не приезжали? Я и не надеялась, что у неё родственники кроме матери оставались.

У Ворона появилась шкодливая мысль: запустить секундомер и просчитать количество слов в секунду, выдаваемое шустрой маленькой старушкой. Складывалось впечатление, что появление неожиданных гостей сработало как ключ от заглушки мощного словопотока, накапливаемого многие годы.

Длинная узкая комната с гигантским потолком была заставлена старой, но добротной мебелью. Часть помещения отгораживал массивный бельевой шкаф, за которым на стене виднелись десятки этажей разноликих книжных корешков.

— Муж мой покойный здесь работал, — походя пояснила хозяйка, заметив внимание Лиса к домашней библиотеке. — Тут все труды свои писал. А Серёжа любил к нам за книжками приходить. Какой мальчик был любознательный! Бывало, книжку прочитает, а потом на кухне Людмиле пересказывает. Вы садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь. И простите меня, старую, за мою болтовню. Хорошо мы жили в прежние времена, дружно. Со Старостиными всегда вместе, как с родными! Это сейчас, — она махнула рукой в сторону коридора, — каждый в своей конуре. Никому до соседей дела нет. А раньше и в отпуск вместе, и беды пополам, и радости. Я абсолютно убеждена: память — она словно живая душа. Пока помнишь людей, они живут рядом с тобой. Хоть десять, хоть двадцать лет. Это хорошо, что вы про Старостиных вспомнили. А уж я боялась, всю память в могилу за собой унесу. Жалко. Как всё обернулось!

— Надежда Сергеевна, — Лис улучил момент прервать монолог и направить беседу в упорядоченное русло, — про Людмилу Николаевну и её семью мы узнали совсем недавно. Так получилось. Когда её мать умерла…

— Ой, да, да, — хозяйка присела на краешек дивана напротив гостей. — Позвонили мне, сказали. Хотела на похороны поехать, да побоялась. Старая уже. Жалко Прасковью Михайловну. Добрая она была. А Людмила не в мать пошла. Жёсткая женщина, но справедливая. Сколько ей подножек ставили, пока диссертацию писала! Святослав, муж её, вмешаться хотел, не позволила. Сказала: ты сам «защитился», и я сама пробьюсь. И пробилась. Он её, как мог, вдохновлял. Хорошая была семья. Видно, Бог и вправду забирает таких первыми.

— А что всё-таки случилось, Надежда Сергеевна? Нам пока не удалось…

Выдумывать объяснения Лису не пришлось: рассказчица заводилась с пол-оборота.

— Беда случилась. Очень большая беда, — старушка всхлипнула и тут же устыдилась. — Простите. Простите меня старую. Супруг меня за слёзы ругал, а теперь вот уж полгода ругать некому. Иногда срываются слезинки, — она вздохнула и тем самым сдержала выступившие на глазах эмоции. — Сразу после новогодних праздников Святослав к родителям своим поехал в деревню, недалеко от Пушкино. Серёженьку взял с собой, как положено — в каникулы. Люда тогда дома осталась, что-то у неё в институте с расписанием вышло не так. В общем… не вернулись они.

— Как это? — прошептал Лис.

— Не вернулись, и всё. На станции их видели. Следователь потом объяснил. А в электричке нет. Много тогда всякого безобразия творилось. У нас в музее однажды мальчишки витрины побили. Надышались какой-то гадости и одурели совсем. А у знакомой моей на дочку хулиганы напали, когда из музыкальной школы возвращалась. Вот и гадай, что там на станции случилось. Люди разные попадаются. Иные за червонец готовы жизни лишить. Место глухое, болота кругом. Теперь ни могилы, ни плиты надгробной…

Она умолкла, и в комнате стало совершенно тихо.

— А Людмила? — Лис осторожно подвёл разговорчивую бабушку к актуальной теме.

— Люду будто подменили, — в два раза тише, чем раньше, заговорила Надежда Сергеевна. — До весны ждала, надеялась. И вдруг как каменная стена стала. «Здрасьте», «до свидания», «приятного аппетита» — ничего более. Я уж и так, и этак к ней. Прасковья приехала, жила тут март-апрель. Мы долго по вечерам рассуждали, как быть, что делать. Миша к Людмиле как котёнок ластиться пытался. Ничего не помогало. А однажды столкнулась я с ней в коридоре, как раз в майские праздники, а она мне вдруг говорит: «Знаю, где Славу и Серёжу искать. И как отомстить — знаю». Как она это сказала! Меня озноб до костей пробрал. А после она ушла. Помню, оделась во всё чёрное, взяла хозяйственную авоську и молча, не попрощавшись, за дверь. Я думала, в магазин отправилась. А её нет и нет. К ночи супруг мой в милицию позвонил. Ему сказали: если три дня дома не будет, тогда заявление пишите. Написали, со следователем поговорили, в розыск её фотографию отдали. Без толку всё. Сгинула. Вслед за Серёжей и мужем так и сгинула.

— Месть, — прошептал Ворон. — Вот откуда всё началось…

Старушка тем временем направилась к книжным полкам.

— Альбом я себе взяла, на память, — на стол перед Полозовым опустился большой «гроссбух», раздутый и потрёпанный. — Это последний. Восемьдесят седьмого года. Святослав фотографировать любил и Серёжу научил. Частенько они у себя в комнате фотолабораторию устраивали. Много фотографий было. А где сейчас — не знаю. Вот смотрите, это Людмила после защиты. Святослав её на кухне «щёлкнул», она только-только голову помыла… А это Серёжа…

Лис во все глаза уставился на фотографию. С чёрно-белой открытки улыбался веснушчатый мальчишка лет двенадцати с лихими кудрями над высоким лбом. Остроносый, темноглазый, жизнерадостный.

— Похож, да? — хозяйка осторожно улыбнулась.

— Похож, — неуверенно согласился Лис и глянул на старших братьев. Оба сдержано пожали плечами. — Надежда Сергеевна, у него были рыжие волосы?

— Посветлее, чем у вас, но рыжие, — ласково улыбнулась старушка. — В отца пошёл. Ведь Людмила — брюнетка… была.

Лис перевернул страницу.

На групповом фото запечатлелись Людмила Старостина, Надежда Сергеевна и, вероятно, её супруг, а на первом плане — мощный молодой человек странной наружности, возле которого стоял Серёжа. Черты большого лица нового персонажа фотоальбома были размазаны и просматривались плохо, но поза казалась слишком неестественной для здорового человека.

— А кто сидит в кресле? Миша? — полюбопытствовал Лис.

— Миша, — старушка зябко поёжилась и посмотрела на стену позади себя так, будто хотела удостовериться, что сквозь кирпич за ней никто не наблюдает. — Калека он с детства. Мать долго не прожила, отец от него открестился. Только дядька, материн брат, с ним и занимался. В комнату к себе прописал, ухаживал, кормил-поил, взамен ничего не просил. Хороший человек был Валентин Саныч…