Письма с Дальнего Востока и Соловков - Павел Флоренский

Дорогой Мик, пока я не мог поговорить с кем‑либо об охоте, чтобы разсказать тебе, іак ты просишь. Ho вот одна рыбная история, которую разскізывал знакомый, работавший на Алтае. Он там землемерствозал и скучал в глуши. Ближайший городок был за 150 км. Туда этот землемер хотел поехать развлечься. Когда об этом узнал его хозяин, алтаец, то говорит: «Подожди до вечера». Вечером приносят два рыболовных костюма— кожаные штаны, завязывающиеся подмышками и переходящие внизу в кожаные же чулки–сапоги. Оделись, с факелами пошли к речному затону и залезли в воду. Там, параллельно друг другу, висели в воде спящие хариусы. Их стали глушить палками и брать в мешок. За короткое время набрали, сколько требовалось. В любое время можно пойти и набрать, но только ночью, при факельном свете. — В каждом письме я путешествую с тобою куда‑нибудь. Эти путешествия отличаются от обычных тем, что я разсказываю не вычитав из книг, а по сообщениям живых людей. Конечно, в моей передаче, к тому же крайне сокращенной за недостатком места, все выходит бледным; но лучше в дан. условиях сделать не могу. — Поедем теперь в Удмуртию (Вотский край), по разсказам моего помощника. Вот несколько удмуртских кушаний. Табанянь. Это национ. кушанье, которое в каждом доме обязательно готовится каждое воскресенье, к утреннему чаю, а также к приезду гостей. Невесту выбирают по умению состряпать табанянь. Хозяек расценивают по качеству этого кушанья, собственно не самого табанянь, а соуса к нему зырэт. Табанянь — кислые лепешки из овсяной или гречишной муки; ржаная или пшеничная не годится, дает липкое тесто. Лепешки заливаются подливой зырэт, из молока или сливок, которое варится с 2—3 яйцами и ложкою пшеничн. муки. Секрет приготовления — это момент, когда надо ввести в молоко эти присадки: перед началом кипения. Если ввести слишком рано, то соус жидок, если поздно, — то крупитчат. Ayля. Это — толокно, вареное на меду с небольшой добавкой воды. Получается густая, крошащаяся каша. Эту разсыпчатую сладкую кашу заворачивают в сочень, род тонкого круглого блина из пресного теста и сочень складывается неск. раз, так что получается плоская трубка со сладкой начинкой. Затем эту трубку пропитывают горячим коровьим маслом, но не жарят в масле, чтобы она не стала хрупкой. Длина трубки около 20 см, а ширина — около 8 см. Ауля—сладкое и очень сытное кушанье. — Кенэм–посыпэм, т. е. конопля вареная. В чистом несмешанном меде варятся семена конопли, с шелухою, и уваривают, пока смесь при застывании не станет колкой. Тогда из нее делают шары, вроде сыра. Едят кенэм–посыпэм как конфеты, разбивая эти шары. Они по вкусу напоминают грузинские гози- наки (орехи, вареные в меде) и приятно хрустят по причине конопляной шелухи. —Закусив у удмуртов, поедем теперь лечится в Китай. Китайская медицина — очень древняя, за многовековое существование накопила большой опыт и создала большую литературу. Европейцы относятся к китайским врачам двойственно и обращаются к ним, когда уже отказались лечить европейские, т. е. когда в большинстве случаев уже поздно. Однако иногда китайские помогают и в этих случаях, — когда на сам. деле, когда — условно, облегчая страдания; напр, при раке дают обезболивающие или ускоряют процесс распада опухоли, так что делается, при раке пищевода, легче глотать. Охотно прибегают к решительным мерам, идя на риск и прописывая дозы сильнодействующих средств, считающиеся недопустимыми в европейской фармакологии. Китайские врачи не обращаются к посредству аптеки, а выдают лекарство лично, — что очень умно. В их лекарства часто входит киноварь, которая называется «застывшая кровь дракона» и расценивается по величине и цвету кристаллов. В частности, киноварью припудриваются обычные для кит. фармации пилюли, нередко очень крупные, с грецкий орех, уж не знаю, как только их глотают. Одно из лекарств: лягушку начинают безпокоить, трогая палочкой, на что требуется китайское терпение, т. к. процесс идет часами. От раздражения кожа лягушки покрывается слизью, которую впитывают, обсыпав лягушку мукою и затем собирая образовавшееся тесто. Его дают женщинам при нек. болезнях. — Почти во все лекарства входит лакричныі корень, как легкое слабительное. Очень распространена органотерапия—вытяжки из различных органов различных животных или истолченные в порошок и высушенные органы. Б частности ходовое средство, придающее по мнению кит. врачей силу, — истолченные зубы и когти тигра. О применении женъ–шеня, манджурского горного растения, корневище которого напоминает человеческую фигуру и которое продается буквально на вес золота, ты наверное знаешь. С жень–шенем связано много поверий—о духах, стерегущих этот корень и других. Замечательно, что американцы, начавшие культивировать жень*шень, не имели успеха, т. к. их жень–шень китайские врачи признали бездейственным. Когда же жень–шень стали разводить на сильно–радиоактивных почвах, то корень оказался соответствующим своему назначению и был признан китайцами. — Крепко целую тебя, дорогой. Письмо твое получил. Еще раз целую.

Дорогая Тика, поправились ли вы все, ты, Мик, Оля, бабушка. О маме не спрашиваю, знаю, что у нее болят и рука и бок, тяжело думать об этом. Сегодня, когда шел по Кремлю из столовой, мимо пробежала чернобурая лисичка, в пышном меху, с огромным очень распушенным хвостом. Пробегая, она сказала, что одна девочка слишком много занимается и устает; просила написать, чтобы она побольше была на воздухе и отдыхала. He о Тике ли это говорилось? Скажи Мику, что устраивать запор задвижечный, с висячим замком, надо с дополнительной скобой, поворачивающейся около оси и дающей третью петлю; иначе замок недействителен. На рисунке показываю, как именно. Кланяйся от меня бабушке, Микиной Кате и Ан. Ф. Видишь, я тебя заваливаю поручениями. Читаешь ли ты что‑нибудь? Научилась ли разбирать мой почерк? —Знаешь ли, как приобретают земельную собственность в САСШ? Являешься в особое учреждение, какой‑то землеустроительный комитет (не помню,, как он в Америке называется) и заявляешь, что просишь себе земли в таком‑то районе. Выносятся карты, и находят, где есть свободные земли. Ты едешь туда, выбираешь себе участок и тебе дают его на обжитие. В течение какого‑то срока ты должна огородить его, отстроиться, обзавестись хозяйством и жить на доходы с этого участка. Тебя проверяют по показаниям соседей. За все это платится какой‑то пустяковый, совсем ничтожный налог. Если ты свои обязательства, т. е. о постройке дома, благоустроении земли и заведении доходного хозяйства, выполнила, то по прошествии некоторого числа лет (не то 5, не то 10) участок переходит в полную твою собственность, и ты можешь делать с ним, что хочешь, — подарить, передать, продать. Да, я забыл сказать еще, что на начальное устройство дается какая‑то сумма. Часто случается, что земли, сперва лишенные ценности из за отдаленности железной дороги, безводности и т. д., вдруг весьма дорожают с проведением ж. д., оросительной сети (а американцы иногда проводят на большие разстояния воду целых рек по акведукам и другим сооружениям), и тогда, не имев ничего, поселенец неожиданно оказывается богачем, если захочет продать свой участок. — Постоянно скучаю по вас и думаю, как живете вы и что делаете. Кире и Васе скажи, что напишу им в следующем письме, в этом нет места. Да, чуть было не забыл. Вчера, т. е. 14 марта, получил от С. А. посылку — папиросы. Пусть мама поблагодарит его за память. Получили ли высушенные растения, собранные прошлым летом и посланные в письме № 51. Хочется прислать вам водорослей, но не знаю как: самые интересные очень уж велики—крупные экземпляры ламинарий (т. е. «пластинчатых») достигают 3 м длины, да и мелкие не менее 50 см. Есть у меня еще для вас беломорская губка, неск. раковин и морские звезды, но все эти предметы слишком толсты для письма. — Учите ли вы в школе наизусть какие- нибудь стихи. Как приятно иметь при себе такой запас в памяти. В детстве я знал очень много стихов, а теперь все забылось. Сегодня я видел—рабочий повесил на стену «Уж небо осенью дышало» и т. д. и умилился, тем более, что и написано красиво и грамотно. Крепко целую тебя, дорогая Тика, много раз. Поцелуй мамочку и кланяйся Буське — угости ее чем–ниб. от меня.

Москва

Ольге Павловне Флоренской

Угол Долгого пер. и Новоконюшенной улицы, д.12, кв. 7

Флоренский Павел Александрович

Cn. 2, Доп. 2

1936. III.24. № 53. Соловки. Дорогая мамочка, опять я давно не получаю от тебя никаких сведений, как равным образом и о тебе. Здорова ли ты? Как живешь? Получаешь ли письма от Лили и Андрея. Ничего не знаю я о жизни их детей. Если у тебя будет возможность написать мне, то сообщи о младшем поколении. Моя жизнь настолько однообразна, что не знаю даже, что могу сообщить нового, т. е. из событий и обстоятельств. Кажется, — ничего. По прежнему живу при заводской лаборатории, точнее — в заводской лаборатории, т. к. провожу в ней большую часть суток, а спать ухожу в комнату за стеною лаборатории. Работы очень много, не поспеваю делать и части намеченного мною на день. К тому же оторванность от литературы, снабжения и людей весьма осложняет ход работы и делает коэффициент полезного действия очень малым. Припоминаешь ли «Таинственный Остров» Жюля Верна. Приходится работать именно так, т. е. все начинать сначала. Положим, мне потребовался железный купорос, взамен некоторых других продуктов, которых здесь нет. Ho и железного купороса не оказывается, надо делать самому из железной стружки. Если бы дело шло о граммах, то это было бы ничего. Ho когда надо производить 10—20 кг, т. е. открывать хотя и маленькое, но производство, то это уже сложно: нет посуды, негде расположиться с вонючими реакциями. И так—все: то нет ящика, то банки, то таза, то сковородки и т. д. Необходим вакуум, но нет насоса. Приходится думать как соорудить насос. Ho для ртутного насоса (и ртути нет) нужен т. н. форвакуум, т. е. насос предварительной откачки. Его тоже нет, надо придумывать. Намечен паровой эжектор. Ho нет пара достаточного давления, а для конструирования эжектора — нет литературы. Опять ищи выхода. Чтобы сделать шаг вперед, каждый раз приходится проходить все шаги, пройденные техникой и изобретать, как выйти из положения. А на это требуется время и силы. Конечно, совершенно естественно, что отдаленный Соловецкий архипелаг, лишенный сообщения с материком в течение 8 месяцев в году и к тому же вовсе не предназначенный для научно–технической работы, не обезпечивает всем необходимым для работы; даже и Москва не обезпечивает получением всего потребного в готовом виде. Скорее наоборот, приходится удивляться, когда все же что‑то находится и когда удается выйти из затруднений сравнительно без больших усилий. Много значит в этом отношении малочисленность островного населения с вытекающим отсюда большим или меньшим знакомством каждого с каждым; благодаря этому знакомству (по здешнему это, на воровском языке, называется «блатом») удается узнать, что где имеется или что может итти в качестве заменителя чего‑нибудь необходимого. Много значит также не формальное отношение к делу лагерного руководства, — что возможно и облегчено тою их* малочисленностью населения. Чувствуется хозяин, который может распорядиться и распоряжается по существу дела, если это действительно необходимо. В этом отношении обособленная жизнь на острове представляет преимущество пред материковой, где неизбежна меньшая концентрированность всего дела, а следовательно—и менее конкретное вникание в частности его. Когда‑то в детстве я мечтал жить на острове. Правда, этот остров представлялся мне вроде Сейшельских островов, т. е. с кокосовыми пальмами и прочими тропическими растениями. Мне казалось, что жить на острове очень уютно и интересно— по причине приливов и отливов, обнажения морского дна, а также по независимости от прочего мира. Б. Соловецкий остров слишком велик, чтобы воспринимать его вполне ясно как остров. Кажется, тут даже нет точки, из которой была бы видна вся целиком береговая линия. Ho тем не менее он — остров. Это сказывается, в частности, на отсутствии здесь крупных хищников, напр, волков. Говорят, в некоторые годы лисы перебегают сюда по льдинам в поисках за добычей * Если это и так, то — в виде исключения. — Довольна ли ты Наташей? Я не представляю ее себе, т. к. видел мельком и много лет тому назад. Анна пишет, что Васюшка доволен и удовлетворен. Ho безпокоит меня, что я никому из вас, ни тебе, ни Анне, ни детям, не могу ничем помогать и что вы предоставлены самим себе. Эта мысль не покидает меня, даже в моменты наиболее напряженной работы, и тщетно я убеждаю себя, что не стоит думать о том, чего изменить я не могу. Крепко целую тебя, дорогая мамочка. Уже б й час, и моя голова и рука отказываются работать. Еще раз целую тебя и Люсю, привет Шуре.