Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

– Если я правильно понимаю, – заметил Николай, – такого рода дуэль требует от каждого заинтересованного лица сделать все необходимое, чтобы быть убитым другим.

– Именно так! – подтвердил сияющий Башмаков. – Я слышал, что подобная дуэль недавно произошла в Пруссии. Вася, которому я представил свой проект, был в восторге. Он так же, как и я, считает, что это верх утонченности в области решения разногласий с помощью оружия.

– Он прав, – буркнул Николай.

– Значит, мы так и будем делать?

– Конечно!

– Учитывая исключительные условия поединка, противники должны согласиться с тем, что по законам чести получат удовлетворение после одного обмена выстрелами, даже безрезультатного.

– Согласен.

– Я займусь пистолетами.

– Да, да! – вздохнул Николай.

Он не мог дождаться, когда уйдет этот посетитель, чьи глупость и тщеславие раздражали его. Однако, когда Башмаков удалился, Николай загрустил от того, что ему теперь не с кем было поговорить о предстоящей дуэли. До отхода ко сну приходилось всеми силами сдерживать себя, чтобы скрыть волнение от Софи. Могла ли она предположить, что человек, поцеловавший ее сегодня вечером, перед тем как лечь в постель, только наполовину имеет шанс выжить?

Гася лампу, он ощутил, что стал одновременно более одиноким и свободным, более проницательным и вместе с тем преисполненным отчаяния. Вперив глаза в черную мглу ночи, он попытался проанализировать свою тревогу. Нет, Николай не боялся смерти. Он представлял ее себе как головокружительное падение в колодец, плавную потерю сил, вечный покой в окружении библейских пророков… Но если он с восторгом согласился бы пожертвовать собой во имя благородной цели, то теперь страдал оттого, что бессмысленно рискует жизнью из-за женщины, которую больше не любил и, в сущности, никогда не любил. Размышляя о своем политическом идеале, о друзьях, о будущих переменах, он мучился тем, что эта великая мечта оказалась разбита незначительной вольностью поведения. Как допустил Господь такое несоизмеримое с грехом наказание? Николай заметил, что защищает свое дело перед судьей, который находится приблизительно на месте иконы. Свет ночника освещал позолоту святого лика. Если предопределено, что Вася убьет его завтра, что станет с Софи? Николай разрывался от жалости при мысли о горе, которое она испытает из-за него. Он привез ее из Франции в Россию, поселил в чужой семье, не смог подарить ей ребенка, изменил ей и теперь готовился умереть, оставив ее в одиночестве, обесчещенной из-за скандала, ее, заслуживающую величайшего счастья! «Если я выживу, – подумал Николай, – клянусь посвятить всего себя моей жене и благу людей…» И его страхи тут же рассеялись. Он отказывался верить, что часы из плоти и крови по имени Николай Михайлович Озарёв остановятся завтра около одиннадцати часов. Он слишком ощущал в себе жизнь, чтобы представить себя трупом.

– Ты не спишь? – раздался в темноте голос Софи.

Он подскочил, будто разбуженный призраком. Во рту появился солоноватый привкус. До предела охваченный нежностью, он тихо ответил:

– Я засыпал.

Николай не спал всю ночь. Рассвет застиг его в тот момент, когда он, измученный и раздраженный, мысленно сочинял письмо, которое оставит жене. Утром Николай дождался, когда она выйдет из спальни, чтобы написать его. Но составленный текст показался ему смехотворным. И он начертал на клочке бумаги простые слова: «Прости мне, моя Софи, все то зло, что я тебе причинил. Я не мог поступить иначе. Люблю тебя больше, чем жизнь. Прощай». Он сунул бумажку себе в карман: ее найдут у него, если он будет убит.

В день своего последнего, быть может, появления в этом мире Николай хотел выглядеть особенно элегантным. Он тщательно выбрился, надел тонкое белье, повязал красивый галстук и надел сюртук темно-фиолетового цвета с черным воротничком. Этот изысканный туалет не помешал ему остаться для его близких таким же беззаботным и милым Николаем, каким он был всегда. Софи спросила, что он собирается делать в Пскове в такой ранний час. Николай ответил, что Башмаков хотел узнать его мнение о кобыле, которую ему пытались продать.

– Но ты вернешься к обеду? – спросила Софи.

– Конечно! – ответил он.

И сердце его горестно защемило. Михаил Борисович попросил сына привезти ему табаку. Николай обещал не забыть об этом.

– Какое чудесное утро! – сказал он, засовывая ногу в стремя.

Новое седло слегка заскрипело под ним. Лошадь прядала ушами. «Для чего я жил? – подумал Николай. – Ни для чего! Ни для чего!..» Его отец и жена вышли на крыльцо. Он печальным взглядом окинул две знакомые фигуры, старый розовый дом с белыми колоннами, пожелтевшие деревья, все то, что, быть может, он больше не увидит. Затем, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями, погнал лошадь в черную еловую аллею.

Когда Николай и Башмаков подъехали к рощице на берегу Великой, Вася и Гусляров оказались уже на месте. Тонкие березки с золотистой листвой окружали участок земли, покрытый увядшей травой. Хотя солнце поднялось уже высоко в небо, густой туман, поднимавшийся от воды, все еще цеплялся за ветки. Было свежо. В воздухе пахло тиной, мхом, дымом. С карканьем пролетел ворон. «Дурное предзнаменование!» – подумал Николай. Он привязал свою лошадь и лошадь Башмакова к дереву. Гусляров и Вася приехали в коляске. В случае необходимости она послужит как санитарное средство. Но привозить врача не сочли необходимым.

Бледный, в черном сюртуке, Вася сидел на камне и покусывал соломинку. Он даже не взглянул на вновь прибывших. Николай не мог смириться с мыслью, что перед ним не друг юности, а враг, жаждущий его гибели. Вопреки очевидности, он все еще надеялся, что этот молчаливый паренек бросится к нему, обнимет его и со слезами откажется от испытания. Но время шло, а Вася не двигался с места. Секунданты, шагая рядом – один – маленький, другой – очень высокий, – уже отсчитывали восемь условленных шагов. Они положили свои шляпы в тех точках, где должны были стоять противники. Затем стали тихо переговариваться. Каждый принес дуэльные пистолеты в футлярах. Секунданты сравнили оружие, проверили его, зарядили. Николай желал всей душой, чтобы судьба назначила Васю стреляющим первым. «Если так случится, – размышлял он, – мне не придется решать сложную задачу: или он убьет меня, и все будет кончено, или не попадет в цель, а когда придет моя очередь, я выстрелю в воздух. Но если я должен буду стрелять первым, как мне поступить? Попытаться убить его или пощадить, допуская, что он затем не промахнется?»

– Скоро ли они закончат? – сухо спросил он.

Вася приподнял голову и бросил на него презрительный взгляд.

– Вот! И вот! – произнес Башмаков. – Мы сейчас бросим жребий.

– Я выбираю решку, – сказал Вася.

– Отлично, – буркнул Николай.

Башмаков подбросил вверх серебряную монету. Она закрутилась вокруг собственной оси и упала в притоптанную траву. Четыре головы склонились одновременно к земле.

– Орел! – объявил Гусляров. – Николай Михайлович, вам принадлежит честь…

Николай вздрогнул, охваченный разочарованием. Его сердце разрывалось в гулкой пустоте. Он направился к отведенному ему месту. Вася, вытянувшись, встал на расстоянии в восемь шагов.

– Выбирайте, – сказал Гусляров, протягивая Николаю футляр, где лежали два одинаковых пистолета с длинными отполированными дулами. Николай выбрал оружие наугад. Пистолет показался ему тяжелым, но хорошо сбалансированным. Башмаков достал из кармана черный шейный платок и, встав за спиной друга, завязал ему глаза.

– Можете поклясться мне честью, что вы теперь не видите? – спросил Гусляров.

– Клянусь вам, – ответил Николай.

Платок впился ему в перепонку носа. Очень тугой узел комом давил в основание черепа. Запах табака и притираний наполнил голову: аромат Башмакова. Темная ночь. Нельзя терять ни секунды. Все тот же вопрос, но с большей остротой, проник в его сознание: «Убить Васю, чтобы быть уверенным, что останусь жить, или подарить ему жизнь, рискуя быть убитым?»

– Готов? – спросил Башмаков.

– Готов, – ответил Николай.

И медленно поднял руку. Он представлял себе Васю, бледного, вытянувшегося, с остановившимся взглядом, в котором светятся и ужас, и храбрость, Васю, которому не в чем было себя упрекнуть, Васю, чьи самые прекрасные годы – в будущем!.. В сравнении с этим мальчишкой он ощущал себя износившимся, увядшим, бесполезным. Оружие оттягивало ему руку. Он опустил дуло, направленное в темноту наугад. Голос Васи прогремел у него в ушах. Голос будто из могилы:

– Ниже… Левее… Так, теперь чуточку вправо… Нет, это слишком… Очень хорошо. Еще немного… Еще…

Николай послушно исполнял указания, убийца, поощряемый жертвой!

– Прекрасно, – сказал Вася. – Не двигайтесь. Стреляйте!

Это обращение на «вы» удивило Николая. Рука его задрожала.

– Ну что же вы! Стреляйте! Стреляйте! Чего вы ждете? – истерически орал Вася.