Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А! Я знаю, что это такое! – прошептала она равнодушным голосом. – Запоздавшие счета…
– Именно так Никита и мне сказал, барыня! – пробормотал Антип с готовностью, показавшейся Софи подозрительной.
И он добавил, заморгав толстыми веками в рыжих ресницах:
– Если бы вы видели, каким он был, когда отдавал мне эти счета! Можно было подумать, что он протягивает мне всю душу на подносе!..
Она смерила Антипа взглядом с головы до ног, и он исчез, лебезя как шут. Поскольку до ужина оставался целый час, Софи пошла в свою комнату и раскрыла тетрадь. Почерк стал получше. Орфография тоже.
«Мой отец – дело решенное. Те, кто меня окружает, полагают, что мне повезло. Один я знаю, почему у меня так тяжело на сердце! Покинув Каштановку, я потеряю свет моей жизни. Когда я буду далеко, он будет светить для других, а я буду страдать во тьме. Антип рассказал мне все о Санкт-Петербурге, о его улицах, каретах, магазинах и жителях. Он говорит, что там люди печальные, важные и торопливые; что бедные там еще беднее, а богатые – богаче, нежели в деревне; что на каждом углу улицы можно увидеть, как проезжает император, и тогда – горе тебе! Я опять вспомнил, что говорила моя благодетельница о крепостных, якобы имеющих право жить, как другие. Пусть услышит ее Господь! Однажды на ярмарке в Пскове я остановился перед торговцем птиц, купил жаворонка и отпустил его на свободу. Птичка полетела прямо в небо, описала большой круг и запела от радости. Быть может, господа сумеют убедить царя и он всех нас освободит, как жаворонков на ярмарке, чтобы слышать, как мы поем ему хвалебные песни? Но время веселиться еще не пришло. Я взял старые газеты, которые Антип привез из Санкт-Петербурга, и громким голосом прочитал в людской, что пóвара с женой – прачкой и хорошенькой дочкой шестнадцати лет, умеющей гладить рубашки, продают. Было там и много других объявлений такого же рода. Вместо того чтобы возмутиться, слуги, окружавшие меня, серьезно обсуждали цены на крепостных в городе и в деревне. Федька был горд, поскольку мог рассказать, что один граф продал другому его дядю за три тысячи рублей как лакея. А мне было стыдно. И я подумал: в самом ли деле они хотят стать свободными? С тех пор как я научился читать и писать, я стал отличаться от других слуг. Я размышляю над вещами, о которых они понятия не имеют, и это огорчает меня. День отъезда приближается. Я побывал у отца и мачехи, в деревне. Они долго плакали, трижды благословили меня и попросили присылать им денег. Потом я обошел все избы, и в каждой мне пришлось что-нибудь съесть: гречневую кашу, гороховый кисель, варенье из ягод, соленые грибы. Отец Иосиф наказал мне усердно посещать церковь, потому что в городе лукавый хитрее, чем в деревне. Вчера дворовые люди в Каштановке устроили мне ласковые проводы. Василиса причитала: „Хлеб в нашем доме сладок! Какой же будет хлеб в столице, где серые камни?“ В моих глазах тоже стояли слезы. Вечером я допоздна играл на балалайке, пел песни со всеми. И печаль моей души возносилась к небу вместе с голосом. Сегодня я хорошенько помылся в бане. Затем пошел повидать хозяев. Старый барин и молодой приняли меня ласково. Молодой барин сказал: если мне понадобятся советы в Санкт-Петербурге, надо лишь обратиться от его имени к какому-то Платону, слуге господина Ладомирова. Моя благодетельница вручила мне на дорогу кожаный кошелек с деньгами. Я никогда не расстанусь с этой святыней. С нею меня и похоронят. Я пишу эти строки в кровати, при свете свечи. На рассвете сяду в телегу, которая повезет меня в Псков. Оттуда ломовик доставит меня вместе с обозом товаров в Санкт-Петербург. Я не горю желанием прибыть туда. Прощай, моя деревня! Прощай все, что я любил!..»
Софи заканчивала чтение, когда в комнату вошел Николай. Не в силах справиться с замешательством, она протянула ему тетрадь. Он, в свою очередь, пробежал написанное и сказал с меланхолической улыбкой:
– Бедный парень! Ты покорила его на всю жизнь. Впрочем, то, что он здесь написал – прелестно. Мне хотелось бы показать эти строки нашим друзьям в Санкт-Петербурге. Они восприняли бы их как оправдание наших усилий.
* * *Некоторое время спустя Николай получил письмо от некоего Мойкина, юридического советника из Пскова, который просил его приехать и повидаться с ним в его конторе по делу. Если не последует отмены приказа, он будет ждать Николая в следующую субботу, в четыре часа. За Мойкиным закрепилась репутация сутяги и сквалыги, но, поскольку Николаю нечего было опасаться, он не проигнорировал приглашения.
Мойкин принял его с чрезвычайной любезностью, провел его в набитую делами комнату, сел за стол и вдруг стал похож на грызуна. Его маленькие черные глазки сместились в сторону длинного носа. Тонкая линия усов очерчивала угловатые челюсти. Свои загребущие лапки он поднял на середину груди. Груды бумаг представляли собой его запас продовольствия.
Когда Николай спросил Мойкина, по какой надобности тот его вызвал, юридический советник углубился в странные рассуждения о мягкой погоде и будущем земледелия в России, затем добавил:
– Я предпочел бы дождаться приезда Владимира Карповича Седова для того, чтобы изложить вам дело.
– Мой зять должен приехать? – спросил удивленный Николай.
– Да. Подчиняясь именно его распоряжением, я и позволил себе предложить вам эту встречу.
– Чего он хочет от меня?
– Он сам вам это объяснит.
– В таком случае, почему он не обратился прямо ко мне? Нам не нужны посредники.
– Вас смущает мое присутствие? – спросил Мойкин. – Напрасно! Я здесь не только для того, чтобы помогать Владимиру Карповичу, но и для того, чтобы разъяснить все вам. Если вы оба доверитесь мне, я рассужу вас.
– Нам не о чем судиться!
– Ну как же, есть о чем! О продаже дома в Санкт-Петербурге…
– И что?
– Я считаю, что она закончилась не совсем корректно…
Николай был так поражен, что с секунду колебался, прежде чем вскипеть. Затем гнев охватил его со всех сторон. Он закричал:
– Поясните вашу мысль, сударь!
В этот момент за его спиной распахнулась дверь. Николай обернулся и увидел, что вошел его зять, выбритый, костистый, ироничный и в голубом галстуке, повязанном под подбородком.
– Прошу прощения, что слегка опоздал, – сказал он, – но улицы так запружены…
Даже не поздоровавшись с ним, Николай спросил:
– Как я должен это понимать? Вы оспариваете законность продажи?
– И не подумаю! – ответил Седов, присев на краешек стола и скрестив ноги. – Подписи проставлены, деньги оплачены, квитанция передана правообладателю. Все в порядке… по-видимому!
– И в чем тогда дело?
– Вот в чем! – вмешался Мойкин. – Несмотря на видимую правомерность сделки, Владимир Карпович справедливо считает себя обделенным при разделе. Он полагает, что вы могли продать подороже…
Нога Седова слегка покачивалась в пустоте.
– Мы по взаимному соглашению назначили минимальную сумму в восемьдесят тысяч рублей! – сказал Николай.
– Но это было до наводнения! – вставил Мойкин, подняв пожелтевший от табака указательный палец. – С тех пор цены на дома выросли!
– Разумеется! – заметил Николай. – Доказательство? Я продал за сто!
– Еще немного бы упорства, и вы получили бы сто двадцать пять.
– Конечно, нет!
– Не выходите из себя, мой дорогой! – смеясь, сказал Седов. – Ни вы, ни я ничего не смыслим в таких делах. Вне всякого сомнения, окажись я на вашем месте, и меня обвели бы вокруг пальца, как вас. Меня огорчает лишь результат. Получается так, что, будь вы поухватистей, мы получили бы больше, вот и все! В моем печальном положении десятью тысячами больше или меньше – это имеет значение. Та денежная малость, которую, благодаря вам, получила Мария, уже ушла на оплату наших долгов. У нас ничего не осталось на жизнь, ничего, чтобы достойно подготовиться к рождению вашего племянника или племянницы!.. К счастью, господин Мойкин в очередной раз любезно согласился помочь мне. Но рано или поздно, с ним тоже надо расплатиться. Заинтересованность прежде…
– О да! – вздохнул Мойкин, стыдливо потупив очи.
– Куда вы ведете? – спросил Николай.
– По справедливости, – заговорил Седов, – вы должны бы были по мере возможности возместить убытки, которые понесла Мария из-за того, что вы уступили по ничтожной цене дом, который вам поручили продать на самых выгодных условиях. Заплатите нам еще десять тысяч рублей из вашей личной доли, и я обещаю вам, что больше не стану докучать вам этой историей!
– Ни за что на свете! – пробурчал Николай, сдерживая нервную дрожь.
– Вы так мало любите Марию? – сказал Седов.
– Я слишком люблю ее, чтобы давать ей деньги, которые осядут в вашем кармане!
– Прекрасное оправдание! Иными словами: если бы она не нуждалась, вы, не размышляя, предложили бы ей помощь!
Мойкин засмеялся, но его смех был похож на чиханье.
– Не пытайтесь вывести меня из себя! – разозлился Николай. – Я решил сохранять спокойствие. Да, я, быть может, передал бы моей сестре несколько тысяч рублей, если бы она сама попросила меня об этом, но поскольку вы обвиняете меня в том, что я плохо защищал ваши интересы при продаже, повторяю, вы ничего не получите от меня ни путем упреков, ни угроз. Мария в курсе ваших действий?
