Мы из подводного космоса - Валерий Касатонов

Дни, проведённые дома на побывке, остались в памяти у Афанасия Степановича, как самые лучшие дни его жизни. И не столько потому, что офицеры первыми отдавали ему воинскую честь, у него не было тщеславия, а прежде всего потому, что он полностью отдался семейным заботам и делам. Моему отцу, Фёдору Афанасьевичу, в 1916 году было три года; будущему Адмиралу Флота, Владимиру Афанасьевичу, шесть лет. Старшему сыну, Василию, было уже тринадцать лет, он был опорой матери и во всём помогал ей по хозяйству и, наконец, единственной дочери, Софье, было четыре года.

Раньше люди были без комплексов. Полный Георгиевский кавалер, имея хорошую крестьянскую закалку, и поскольку дело было в начале лета, взял в руки лопату и привёл в порядок огород, с которого кормилась вся большая семья.

Моя бабушка, Матрёна Фёдоровна, часто вспоминала, что помощь деда спасла семью от голода, который ощущался уже с конца 1916 года. Через девять месяцев после отъезда героя на фронт в семье Касатоновых в марте 1917 года родился ещё один сын, Яков.

Первая мировая война продолжалась. Если “на Западном фронте без перемен,” то на Восточном – неудачи преследовали русские армии. Военные запасы истощились, резервов не было, а в стране началась революция. Армии разваливались, солдаты бросали оружие и уходили домой. Удача перестала сопутствовать и вахмистру Касатонову. В феврале 1918 года он получил тяжёлую контузию и, мне кажется, воспользовался этим, чтобы демобилизоваться из армии “по чистой.” Его беспокоила обстановка дома.

Боевой фронтовик, прибыв домой, быстро разобрался в обстановке. Вместо неотапливаемых и запущенных казарм семья переехала жить в дом бывшего домовладельца Волкова, в квартиру из четырёх тёплых и уютных комнат, где были все удобства – водопровод, канализация, электрическое освещение. Он быстро устроился на работу в гарнизонные склады, а затем в земельный отдел Городского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, где проработал много лет. Неоднократно избирался депутатом Горсовета. Царские награды, полученные им в боях, пришлось спрятать. Время было такое, что за них можно было поплатиться головой.

В стране свирепствовал голод. Афанасий Степанович привлёк всю семью, как сказали бы сейчас, к подсобному хозяйству. Картофеля и овощей собирали со своего огорода на весь год. Потом появилась корова, надо было пасти её, заготавливать сено, ухаживать за ней. Часть этих обязанностей была поручена детям.

Выжили. Сами себе чинили обувь, валенки. Верхнюю одежду носили от старшего к младшему до полного износа. Постепенно семья выбилась из нужды. Но жили экономно. Помню по рассказам бабушки, мясо она готовила только по выходным дням. В будние дни суп заправлялся луком, поджаренным на подсолнечном масле.

Это Афанасий Степанович Касатонов – герой. 1966 год.

С 1929 года Афанасий Степанович стал работать уполномоченным в Ленинградской конторе Главвторчермета, где он проработал до 1955 года. Дети росли, поочерёдно уходили из дома, заводили свои семьи.

Жизнь, однако, готовила новое испытание – началась война. Уже 17 сентября 1941 года немцы заняли Петергоф. На следующий день в квартиру пришли немецкий офицер с автоматчиком и переводчик. Офицер распорядился, чтобы хозяева покинули Петергоф. “ Дня на два, пока не возьмём Ленинград.” Только через долгих четыре года возвратились они в Петергоф. Несколько месяцев после выселения скитались в окрестных районах, пока не осели на несколько военных лет в маленькой деревушке Замошье, насчитывающей 12–14 домов в Осьминском районе.

В конце лета 1945 года с огромными трудностями с помощью своих сыновей вернулся Афанасий Степанович в родной город, верный своей крестьянской жилке, выкопав картошку и овощи со своего огорода в Замошье. Всё было в развалинах, не сохранился и их дом. Усилиями своего сына, контр-адмирала Владимира Касатонова, он получил возможность жить на чердаке двухэтажного дома. Сразу же пошёл работать на старое место – в контору Вторчермета, благо ржавого металла после войны имелось повсюду в большом количестве. Я помню стволы немецких пушек, валявшиеся на берегу Финского залива, длиною в 20 мальчишеских шагов. Из этих дальнобойных орудий немцы обстреливали корабли, курсирующие в период блокады между Ленинградом и Кронштадтом. Помню страшные развалины Большого Петергофского дворца, который был подожжён перед приходом немцев местным милиционером. Меня поразило, что ограда балконов в некоторых местах сохранила позолоту. Золото и ржавое железо, искарёженное огненной пыткой!

Моя семья в 1941 году. Последняя фотография с отцом.

Поскольку из всей большой семьи Афанасия Степановича погиб в годы войны только мой отец, Фёдор Афанасьевич, поэтому к нам с братом Виктором дедушка с бабушкой относились особенно внимательно. Дедушка помогал нашей матери деньгами. Каждое лето во время каникул мы жили у них на чердаке. Местом наших игр были Верхний и Нижний парки Петродворца. В Нижний парк осенью 1941 года был высажен матросский десант. Все погибли. С трёхлинейкой против немецких танков – слишком неравный бой. После войны мы, мальчишки, нашли тетрадь одного десантника, там были посмертные стихи: “Живые, пойте о нас!” Теперь я понимаю, какие парни погибли.

В парках в чаши фонтанов я учился плавать. Дважды тонул, но плавать научился. И, когда на Севере упал за борт подводной лодки в ледяные воды Баренцева моря, умение хорошо плавать спасло мне жизнь.

Дедушка любил пошутить со мной. Спрашивал, бывало: “Когда вырастешь большой, купишь мне торт?”– “Да, конечно, куплю.” Но, так и не купил.

Он умер в возрасте 88-ми лет после неудачной операции аппендицита. Последние 18 лет он жил один (бабушка умерла в 1950 году). Сам готовил, очень любил похлёбку из кефира и чёрного хлеба. Сам ухаживал за собой. У него всю жизнь были красивые уланские усы, которыми он очень гордился. Дети приглашали его к себе жить, но он говорил, что не хочет никого стеснять. Работал у себя во Вторчермете до 75-летнего возраста. Все послевоенные годы был на общественной работе в правлении парков Петродворца. Пользовался в городе большим авторитетом, со всеми здоровался, все его знали. До конца жизни к своим детям обращался на “Вы”, что меня, мальчишку, чрезвычайно удивляло.

У него всегда были в кармане конфеты и он с удовольствием угощал всех встречных детей.

В 1967 году наша большая семья собралась в Ленинграде, у Софьи Афанасьевны отмечали юбилей Якова Афанасьевича. Был и дедушка Афанасий Степанович. Неожиданно появился Адмирал Флота Касатонов Владимир Афанасьевич; адмирал Чурсин Серафим Евгеньевич, большой друг семьи Касатоновых; сын Владимира Афанасьевича Игорь, в то время капитан-лейтенант. Дети обращались с отцом очень уважительно. И, хотя Афанасию Степановичу было уже 87 лет, он вёл себя за общим праздничным столом очень культурно и интеллигентно. Откушав понемногу всё, что положено, выпил рюмочку кагора, напился чаю и, поблагодарив всех, стал собираться домой. Адмирал Флота еле уговорил отца подождать военную машину, на которой он отвезёт его домой. На прощание я сфотографировал дедушку.

Это была последняя фотография. Он сидит задумавшись, видимо, вспоминая свою жизнь. И на лице у него спокойствие и уверенность, что жизнь прожита не зря.

Похоронили Афанасия Степановича на Большеохтинском кладбище, в Петербурге, рядом с бабушкой, с которой он прожил почти 50 лет.

В эту же могилу позже захоронен после кремации прах его дочери Софьи Афанасьевны и сына Якова Афанасьевича. В прошлом году мы с братом похоронили там нашу маму, которая совершила подвиг, сохранив нам жизнь в годы блокады Ленинграда. А поскольку наш отец пропал без вести и не было его могилы и места, где можно было поклониться ему, брат вмонтировал в поминальную доску с фотографиями родственников, находящихся в вечном покое, фотографию отца, Фёдора Афанасьевича. И теперь, когда я бываю в Петербурге, мы ходим с ним на могилу нашей семьи, нашего клана. На могилу, где дети воссоединились с родителями, а жена с мужем, которого она ждала с войны 60 лет, так и не дождалась.

Спите спокойно! Мы вас помним и любим. Пусть земля будет вам пухом!

75. Реквием подводникам «Курска»

По центральной улице белорусского города Бреста шел рано поседевший мужчина средних лет, Игольников Алексей Иванович, в военной форме капитана 1 ранга. Многие прохожие оглядывались на стройного, подтянутого, несмотря на возраст, моряка в необычной для сухопутной Беларуси форме. Морская форма на нем сидела безукоризненно. Ботинки сверкали. Позолоченный кортик моряк аккуратно придерживал рукой. Мужчина был серьезен и целеустремлен. Он шел в церковь.

Сегодня, 12 августа, трагический для всех подводников день – очередная годовщина гибели атомной подводной лодки «Курск». Это самая нелепая в новейшей истории катастрофа, самая необъяснимая здравым смыслом. Хотя любую трагедию трудно объяснить, но здесь – особый случай. Моряк знал, что официальная версия не соответствует действительности. Да, взорвалась торпеда, но, что послужило первопричиной, народу не сказали. Торпеды такого типа много лет находились на вооружении и никогда не взрывались. В случае каких-либо неполадок с торпедами каждый подводник знает, что надо делать, чтобы не случилась беда. Почему эта торпеда на «Курске» взорвалась, осталось тайной за семью печатями. Возможно, люди никогда не узнают правду. И не предпримут необходимых мер. Значит, трагедии могут в дальнейшем снова иметь место. Это раздражало опытного подводника. Из-под фуражки поблескивали его все еще молодые глаза, а крепко сжатые скулы выдавали сдерживаемое волнение…