На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

—  Да, это, без сомнений, очаровательная виньетка, —  кричала Руперта, -— но, роднулечки мои, музыка!

«Наркотик» Бридлав и его «Веселые негры» — оркестр этого заведения, и у всех было предостаточно времени, чтобы прокомментировать вкусы Руперты. Несколько посетителей даже подошли и пригласили ее танцевать, этого было достаточно, чтобы повергнуть ее в странное улыбчивое оцепенение, из-за чего они уходили с недоумением во взгляде, после чего она оглядывалась на Рифа с возмущением, если не в панике.

—  Ты собираешься просто сидеть тут, пока эти ухмыляющиеся негры оскорбляют нас обоих?

—  Это как? — достаточно добродушно спросил Риф. —  Взгляни, видишь, что делают эти люди? Это называется «танцуют». Я знаю, ты танцуешь, я видел.

 — Эта музыка, — проворчала Руперта, — годится только для самого скотского совокупления.

   Он пожал плечами:

   - Это ты тоже делала, я видел.

—  О Боже, как вы мерзки. О чем я только думала? Впервые мои глаза открылись, и вы предстали передо мной во всей красе —  ты и твоя психически больная страна, фактически разорвавшая себя на части за пять лет этих гонок возвращения в джунгли. Элджернон, мы уходим отсюда немедленно.

  — Увидимся в отеле?

  — Думаю, вряд ли. Твое место — где-нибудь в вестибюле.

   Вот так вот просто она и ушла.

Риф закурил сигарету с табаком и марихуаной и начал обдумывать свое положение, а вокруг заразительные мелодии и ритмы продолжали перекраивать ночь. Чуть погодя, расправив плечи, он подошел к улыбающейся молодой женщине в ошеломительной шляпе с перьями и пригласил ее танцевать. Он заметил беглый оценивающий взгляд, которым она его наградила, но этот внимательный взгляд всё же был на полторы секунды дольше, чем те, которыми его одаривала когда-либо Руперта.

Когда «Наркотик» со своей бандой решил сделать перерыв, Риф спросил у него:

  — Что это пили все за вашим столом? Можно мне попробовать?

 —  Джин с тоником «Рамос». Возьми себе один тоже.

Бармен долго взбалтывал коктейль в длинном серебряном шейкере под медленную внутреннюю синкопу.

Когда Риф принес напитки, за столом кипела дискуссия о теории Анархизма.

 — Ваш собственный Бенджамин Такер писал о Земельной лиге, — говорил юноша с явным ирландским акцентом, — в таких пылких выражениях, дескать, мир ближе всего подошел к идеальной Анархистской организации.

—  Здесь нет внутреннего противоречия, —  прокомментировал «Наркотик» Бридлав.

— Я заметил то же самое, когда играл ваш оркестр, невероятная социальная согласованность, словно у всех вас один мозг.

 —   Конечно, — согласился «Наркотик», —  но это нельзя назвать организацией.

 —  Как вы это называете?

 —  Джаз.

Ирландец представился Рифу как Вольф Тоун О'Руни, странствующий мятежник, хотя нет, быстро добавил он, фений —  более точное определение, хотя ему это определение казалось, поскольку он из семьи, члены которой состоят в Земельной лиге, его отец и дяди с обеих сторон — среди учредителей, далеко не полным.

—   Эти люди изобрели бойкот, — Риф сделал вид, что вспоминает.

—  И замечательный метод, если вы бывали в нашей глубинке, в Слиго и Типперари, и всё такое. Будоражит ум кровожадных бриттов, кроме того, иногда заставляет их прекратить свои злобные неистовства. Но в городах сейчас...

Немного помолчав, Вольф Тоун начал взволнованно щебетать:

— В любом случае, спасибо небесам за эти великие и прекрасные США и всё их изобилие, водопад пенни, монет в пять и десять центов, потому что без них мы замерзли бы и погибли, как картошка в сезон крепких морозов.

 Он как раз вернулся из турне по американским городам, где собирал деньги для Лиги, особенно его впечатлила борьба за свои права шахтеров Колорадо.

—  Я надеялся, пока буду там, как-то встретиться со знаменитым бомбистом Дикого Запада, известным как Кизелгур Кид, но, к сожалению, с некоторых пор о нем ничего не слышно.

Риф не очень-то знал, что ответить, но, понимая, что отвести взгляд прямо сейчас —  плохая идея, сидел молча, смотрел в лицо ирландца, на котором, как ему показалось, на мгновение увидел некий свет. Но вскоре Вольф Тоун вновь погрузился в свое любимое состояние черной меланхолии, которое Риф со временем научился распознавать как метафорическое устройство, в недрах которого таится смертельный механизм в ночной мгле.

—   Эти белые —  народ угрюмый, — заметил «Наркотик» Бридлав.

—  А вы, парни, слишком много улыбаетесь, — парировал Вольф Тоун. — Ни за что не поверю, что кто-нибудь может быть всё время так счастлив.

— Сегодня ночью, —  ответил «Наркотик», —  мы счастливы, потому что у нас закончился ангажемент в «Бастионе» на Ред-Онион, —  на мгновение закатив глаза, музыкальное братство было наслышано об этом синониме угрозы, —  и после этого остались живы, чтобы рассказать о пережитом. Кроме того, не хотим разочаровывать множество белых любителей музыки, пришедших сюда ради этого зубного блеска. А еще, конечно, мне нравятся здешние свиные отбивные! —  добавил он громче, заметив, что владелец заведения его слышит и пытается намекнуть, что «Веселым неграм» пора возвращаться к работе.

Когда джаз-банд снова начал играть:

—  Сначала я тебя принял за очередного чертова английского идиота, как вся эта толпа, с которой ты сюда пришел, —  сказал Вольф Тоун O'Руни.

  — Она меня выгнала, — признался Риф.

—  Нужно где-то остановиться? Наверное, не первый класс, к которому ты привык...

  — Я тоже жил не в отеле «Сент-Чарльз», если подумать.

Вольф Тоун ночевал на «Ду Эспесез», ранчо для путешественников в луизианском стиле в недрах квартала красных фонарей, где было полно различных сорвиголов, большинство из которых ожидало пароходов, чтобы уплыть из страны.

    — Это Флако, у него, возможно, то же пристрастие, что у тебя.

    —  Он имеет в виду химию,   — сказал Флако, понимающе нахмурившись.

Риф метнул взгляд на ирландца, жестами указывавшего на себя с видом оскорбленной невинности.

  — Это такое сообщество,   —  сказал Флако,   — и все парни спустя некоторое время друг друга знают.

    —  Я   — скорее подмастерье,   — предположил Риф.

  —  Сейчас все говорят о Европе. Все Власти планируют, как лучше перемещать войска, естественно подумать о железной дороге, но кругом эти горы, которые всё замедляют, так что нужны туннели. Вдруг по всей Европе принялись взрывать большие и маленькие туннели. Когда-нибудь работал на проходке туннелей?

    —  В некотором роде,   —  ответил Риф.   — Возможно.

    —  Он,   — начал Вольф Тоун.

    —  Да, брат O'Руни. Я ... ?

    — Не политический, как мы, Флако.

    — Не знаю,   —  сказал Риф.   — Впрочем, вы тоже. Надо об этом подумать.

  —  Нам всем,   —  сказал Вольф Тоун O'Руни. В его глазах горел тот же свет, что и прошлой ночью, когда зашла речь о Кизелгуре Киде.

Это была уже старая уловка, естественная, как проглотить слюну. Где-то в глубине души он пожал плечами. Пытаясь не вспоминать о Стрэй и Джесси.

   —  Мы смотрим на мир, на правительства во всем их разнообразии, одни с большей степенью свободы, другие   —  с меньшей. И мы считаем: чем более репрессивно Государство, тем больше жизнь в нем напоминает Смерть. Если смерть   —  это переход в состояние полной несвободы, значит, государство находится в пределах Смерти. Единственный способ решения проблемы Государства   —  контр-Смерть, известная как Химия,   — сказал Флако.

Он выжил в Анархистских битвах по обе стороны Атлантики, в частности, в Барселоне в 90-х. Разозлившись из-за взрыва в театре «Лисеу» во время представления оперы Россини «Вильгельм Телль», полиция устроила облаву не только на Анархистов, но и на всех, кто каким-либо образом мог противостоять режиму или хотя бы помышлял об этом. Тысячи человек арестовали и отправили «в горы», в крепость Монжуик, склонившуюся над городом, словно головорез, только что на этот город напавший, а когда темницы были заполнены, узников начали приковывать цепями на военных суднах, превращенных в плавучие тюрьмы, стоявшие на якоре в гавани.