Короли Вероны - Дэвид Бликст

— Это только справедливо, — произнес Пьетро.

Игнаццио скатал пергамент в рулон.

— В целом, перед нами гороскоп сильного, одаренного, умного человека, возможности которого имеют свои пределы. А поскольку пределы есть, они будут достигнуты. Теодоро присутствовал при рождении Кангранде, он лично видел знаки. Кангранде суждено побеждать в войнах и преуспевать на политическом поприще.

— И только, — сказала Катерина, снова запечатывая свиток.

— Выходит, то, что Кангранде сказал мне, — правда, — пробормотал Пьетро. — Он — не Большой Пес.

— Когда и где он такое говорил? — вскинулась Катерина.

— Ночью, в церкви, как раз перед… — Пьетро медлил, стараясь не смотреть на астролога и мавра.

— Можешь говорить при них, — ободрила юношу Катерина.

— Как раз перед приездом матери Ческо.

Катерина прищелкнула языком.

— Значит, та ночь оставила в сердце Франческо более глубокий след, чем я думала. Все правда, Пьетро. Мой брат — не Il Veltro.

Догадка озарила сознание Пьетро, как озаряет темный небосклон полоска зари. Юноша перевел взгляд на ребенка. Ческо стоял в кроватке, держась за перила, чтобы не упасть. Меркурио свернулся на полу напротив мальчика.

«Теперь я знаю, кто ты», — подумал Пьетро.

Вслух же сказал:

— Il Veltro — это Ческо.

— Да, — кивнула Катерина.

— И да и нет, — отозвался мавр.

Переступая порок базилики Сан Зено, Антония дрожала мелкой дрожью. Нет, не от холода. Внутри, кроме нескольких монахов, никого не было. Девушка прошла в прилегавший к базилике сад, из которого открывался вид на реку. Там на скамейке, спиною к пронизывающему ветру, сгорбился чернобородый мужчина.

Длинный нос, крючковатый, почти как клюв хищной птицы. Сердце Антонии замерло. Она много лет довольствовалась портретами отца, однако лицо его было ей знакомо, словно он делил с нею кров. Но что за борода! Пьетро писал про бороду, но Антония не ожидала, что борода окажется такой длинной, до середины груди, и такой черной, с редкими серебряными прожилками.

Антония едва сдержалась, чтобы с криком не броситься ему в объятия.

«Соберись! Ему не понравится, если ты будешь вести себя как ребенок».

Девушка медленно — о, как медленно! — подошла к отцу и встала рядом — не напротив, словно назойливая просительница, а сбоку — и стала ждать, пока он поднимет глаза. Он писал. Боже, он писал!

Данте трудился над шестой песнью новой поэмы. Он зафиксировал появление смертной, но встреча Вергилия и Сорделло была куда важнее, и смертная так и осталась на периферии сознания поэта. Девица, однако, продолжала стоять; Данте смерил ее взглядом и раздраженно произнес:

— Я не подписываю рукописей, что бы вам на этот счет не наплели.

— Я знаю, патер, — с улыбкой отвечала Антония.

Он продолжал писать, стараясь не думать о девице. «Ella non ci dicea alcuna cosa (она все еще здесь) ma lasciavane gir, (что она сказала?) solo sguardando a guise di leon (она назвала меня патер — может, она думает, будто я священник?) quando si posa…»[55]

Он поднял голову. Он посмотрел на девушку. Он прищурился. Он медленно отложил перо. Он поднялся и сверху вниз взглянул на лицо, так похожее на его собственное.

— Беатриче…

И с этого момента он мог пинать ее сапогом или обзывать самыми последними словами — Антония и бровью бы не повела. Вслух назвав ее Беатриче, отец запечатал самый счастливый день в ее жизни, точно драгоценный свиток.

— Что вы имеете в виду, говоря «и да и нет»?

— Я думаю, что Ческо — это Il Veltro, — отвечала Катерина.

Пьетро перевел взгляд на мавра.

— Так вы не уверены?

Выражение лица темнокожего великана не изменилось. Вместо мавра заговорил Игнаццио.

— Возможно, такую судьбу предсказали ему звезды. А возможно, и нет. К несчастью, я не присутствовал при рождении Ческо. Никто из нас не присутствовал. — Он принял из рук Катерины новый свиток.

Пьетро решился на вопрос:

— Тогда почему же… я хочу сказать, почему мы забрали ребенка до того, как был составлен его гороскоп?

Игнаццио указал на Катерину.

— Потому что я составил гороскоп мадонны, когда она была совсем крошкой. Из него явствовало, что ребенок, отданный на попечение донны Катерины — не ее собственный ребенок, — станет Il Veltro.

Пьетро взглянул в спокойное лицо Катерины.

— Вы думали, что это ваш брат.

— Я надеялась, что это мой брат.

— Поэтому вы воспитали его так, будто ему уготована судьба Борзого Пса.

— Да.

— Но ведь у вас был его гороскоп.

Глаза у Катерины стали непроницаемыми.

— Ты меня в чем-то обвиняешь?

— Нет, что вы, мадонна! Конечно нет. Просто меня смущает одно обстоятельство…

Заговорил мавр. Голос его, со скрежетом вырывавшийся из гортани, вызывал мурашки по коже.

— В гороскопе Кангранде было сказано, что он станет великим человеком в пределах Италии.

— Нет! — воскликнула Катерина. — Не надо меня выгораживать. Я никогда не говорила брату, что он и есть Борзой Пес. Но я никогда не убеждала его в обратном. Люди шептались о его необыкновенной силе, ловкости, уме; люди приняли в расчет его прозвище, и слово было произнесено. Не моя вина, что Франческо это слово услышал. Я воспитывала его так, как считала нужным. Думаю, получилось неплохо. Мой брат облечен властью. У него большое будущее. Если он и считает себя Борзым Псом, в том нет вреда.

«Ничего себе „нет вреда“!»

Человек с детства полагает себя избранником судьбы — а потом вдруг обнаруживает, что это вовсе не его жребий! И как только Кангранде до сих пор не стал чудовищем?

— Ты, верно, рад будешь узнать, — с невеселой улыбкой молвила Катерина, — что наш уважаемый астролог и его помощник со мною не согласны. Когда Франческо исполнилось пятнадцать, ему показали его гороскоп. Я не возражала, но в душе была против. С тех пор у нас с братом отношения несколько… натянутые. — Катерина подошла к жаровне и пошевелила угли кочергой. — Если это и есть цена моей ошибки, я согласна ее заплатить. Я всегда считала, что человек должен сам творить свою судьбу. Я хочу воспитывать Ческо так же, как брата, — словно он и есть Борзой Пес. Если выяснится, что я опять ошиблась, вреда не будет. Взгляни на это, Пьетро. Взгляни. — Катерина кочергой указала на пергамент, развернутый на коленях Игнаццио.

Пьетро повиновался. С первого взгляда стало ясно, что гороскоп необычный. Разноцветные линии пересекались, как в гороскопе Кангранде, но были вдвое толще, и их было вдвое больше. Оттого, что очень многие планеты находились в одном и том же положении. И Солнце, и Меркурий, и Венера были в первом доме, причем Меркурий и Венера находились в тесной связи с Луной, которая, в свою очередь, была в Овне, в то время как Солнце образовывало секстиль с созвездием Льва. Пересечениями остальных линий формировались фигуры, близкие к геометрическим. Пьетро вдруг пожалел, что так плохо разбирается в астрологии.