Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Инесса Яжборовская

Следствие в трудных поисках истины

Если «советская официальная версия событий» в значительной мере держалась на сообщении комиссии Бурденко, то это сообщение, в свою очередь, практически полностью базировалось на многочисленных показаниях свидетелей. Этих показаний, призванных убедить как советских людей, так и мировое общественное мнение в непричастности СССР к расстрелу поляков в Катыни, было более сотни, и весь собранный НКВД материал должен был создать противовес просочившейся подлинной информации, переложить вину за гибель поляков на немецких оккупантов.

Анализ доказательственной стороны сообщения и методов работы органов НКВД по собиранию и закреплению этих доказательств предполагал повторные допросы всех свидетелей, дававших ранее показания как немцам, так и в НКВД. Выполнение этой задачи осложнялось тем, что сообщение содержало самые минимальные сведения о свидетелях: фамилия, имя, отчество и профессия. Очень многие «катынские свидетели» после допросов в 1943 г. разъехались по всему Советскому Союзу, многие просто умерли. Понадобилось много сил, средств и времени, чтобы отыскать и допросить оставшихся в живых. Следователи летели самолетами, ехали поездами, плыли теплоходами по всей необъятной стране с одной целью — установить истину о событиях пятидесятилетней давности, страшные последствия которых не давали успокоения.

Прошлое стучалось во многие двери, жестко напоминая о себе людям с нелегкой судьбой, подмятым и сломленным репрессивной машиной сталинского тоталитарного режима. Проделанная следователями работа позволила не только разоблачить лжесвидетелей, опровергнуть выводы сообщения комиссии Бурденко, но и выяснить то, как органы НКВД заставили многих людей давать ложные показания.

Конкретные тактика и методы работы НКВД/НКГБ/МГБ СССР со свидетелями при подготовке сфальсифицированной версии расстрела поляков заключались в следующем.

Добровольно дававших в 1943 г. немцам показания о причастности органов НКВД к расстрелам польских военнопленных в 1940 г. свидетелей, которых невозможно было использовать для затеваемой фальсификации вследствие того, что их новые показания явно вызвали бы сомнения, органы изолировали от окружающих, тайно подвергали репрессиям. Лжесвидетелей, давших подписку о сотрудничестве с НКВД, заставляли давать показания, порочащие таких людей, равно как и сбежавших на Запад свидетелей.

Именно так поступили с важнейшим свидетелем Иваном Кривозерцевым (псевдоним — Михаил Лобода), который дал немцам показания о том, что в Катынском лесу сотрудники НКВД расстреляли польских военнопленных, и указал места их захоронения. Как было установлено, осенью 1946 г. в составе 2-го танкового корпуса Кривозерцев прибыл в Великобританию. В октябре 1948 г. британские власти в ответ на запросы польской армейской разведки сообщили, что Кривозерцев умер в 1947 г., но отказались сообщить подробности. Ходили слухи, что Кривозерцев повешен или сам покончил жизнь самоубийством{1}. Такие же показания об обстоятельствах захоронения поляков дал И.В. Андреев, по прозвищу «Шапочка».

Были собраны данные о свидетелях И. Андрееве (прозвище — «Румба»), М. Жигулеве, Годезове (Годунове), Г. Сильвестрове и других, которые дали немцам в 1943 г. аналогичные показания о гибели поляков в 1940 г.{2}

Эти данные следствие сравнило с материалами НКВД и сообщением комиссии Бурденко, где делался вывод, что эти показания ложны, поскольку якобы получены путем насилия и угроз. Там же утверждалось, что «исчезнувшие при невыясненных обстоятельствах» И. Кривозерцев, И. Андреев, М. Жигулев будто бы ушли с немцами на запад, а возможно были ими увезены насильно. Эти сведения не подтвердились. Как показало расследование, Годезов и Сильвестров внезапно умерли в 1943 г.{3}

Странное «исчезновение» важнейшего свидетеля при не до конца выясненных обстоятельствах имело место также в случае И.В. Андреева. Военные прокуроры тщательно изучили его историю.

Из хранящегося в архиве Управления ФСБ по Смоленской области архивно-следственного дела Андреева, обвиненного в совершении преступления, предусмотренного статьей 58-1 пункт «а» УК РСФСР, усматривается следующее. 1 октября 1949 г. по постановлению особого совещания Андреев был заключен в тюрьму на 25 лет. По решению Центральной комиссии по пересмотру дел от 27 февраля 1956 г. постановление особого совещания было отменено и дело на основании пункта «б» статьи 204 УПК РСФСР прекращено, с освобождением Андреева из-под стражи.

Изучение этого дела показало, что оно сфальсифицировано следователями. Несмотря на то что следствие обвиняло Андреева в измене Родине и сотрудничестве с немецко-фашистскими оккупантами (что при повторной проверке ГВП не подтвердилось), в деле нет ни одного допроса, в котором бы следователи пытались выяснить вопрос о причастности Андреева к обнаружению немцами захоронений польских военнопленных в Катынском лесу и причины того, почему Андреев обвинил в этих расстрелах НКВД СССР. Ведь это, казалось бы, причиняло большой ущерб интересам СССР при принятии официальной версии. Андреев затронул этот вопрос по личной инициативе в собственноручных показаниях и фактически подтвердил то, что ему было известно о расстреле поляков в Катыни и о чем он рассказывал немцам. При этом, не уточняя, кто именно их расстрелял, он подтвердил время и маршрут перевозок поляков от станции Гнездово в Катынский лес, чем фактически назвал виновных в расстреле{4}.

В этом же деле есть показания свидетелей О.А. Петровой, Т.Е. Фатькова, А.Д. Мазурека и других, которые, рассказывая о «предательской деятельности» Андреева, также по личной инициативе говорили о роли Андреева в разоблачении тайны катынского расстрела. Однако следователи не развивали этой темы, уходили от нее. Она вообще не затрагивалась в обвинительном заключении и официально не вменялась Андрееву в вину.

Но в том же томе имеется протокол допроса O.A. Петровой, которой предъявлялись для опознания фотографии И.В. Андреева, М.Д. Захарова, И.Ф. Киселева и других жителей Смоленской области, рассказавших немцам о расстреле поляков в Катынском лесу органами НКВД. Эти материалы перепроверялись. На основании описания фотографий в протоколе допроса Петровой, а также исходя из того, что следственные действия проводились в одном и том же месте и в одно и то же время (г. Смоленск, май—июнь 1947 г.), было высказано предположение, что Петровой предъявлялись фотографии «катынских свидетелей» с целью розыска лиц, дававших показания немцам, и, видимо, параллельно сфальсифицированному уголовному делу в отношении Андреева велось какое-то розыскное или уголовное дело. Из препроводительного письма следует, что фотокарточки находились в трофейном немецком альбоме «Польский поход в документах и листовках» и направлены в управление безопасности по Смоленской области для опознания в 1947 г. одним из отделов Главного управления МГБ СССР. Попытка обнаружить в Центральном архиве КГБ СССР этот альбом результатов не дала: он был или уничтожен, или запрятан в другие архивохранилища.

Показательно, что в деле Андреева не только отсутствуют материалы, свидетельствующие о его причастности к событиям в Катыни, но вообще нет каких-либо отметок о том, что его с 11 декабря 1955 г. по 7 марта 1956 г. содержали во Владимирской тюрьме — там, где держали в изоляции всех «катынских свидетелей» (Меньшагина, Миронова, Калиньского, Караванского, а возможно и других){5}.

Из письма матери Андреева У.Д. Андреевой следует, что в прессе публиковались статьи о том, что ее сын ушел с немцами на запад, в то время как в действительности после освобождения Смоленска он уехал и проживал до ареста в г. Томске, а затем отбывал наказание в тюрьме. Это подтверждает стремление органов безопасности изолировать Андреева именно как свидетеля по Катынскому делу.

В собранных многочисленных жалобах Андреев последовательно и убедительно доказывал свою невиновность, но ни разу не затронул катынскую тему, не привел факта дачи показаний немцам о виновности НКВД в расстреле поляков. Из этого следует, что Андреев, возможно, давал показания по Катынскому делу, но они вошли в специальные оперативные материалы НКГБ/МГБ, которые до настоящего времени не обнаружены, что он, видимо, дал подписку о сотрудничестве с органами безопасности и о неразглашении ставших ему известными сведений о расстреле польских военнопленных. Для обеспечения сохранности этой тайны, а также в наказание за помощь немцам в изобличении НКВД Андреева по сфальсифицированному делу лишили свободы на 25 лет. Убедившись, что на протяжении семи лет нахождения в заключении, в том числе и во Владимирской тюрьме, Андреев хранил молчание об истинной причине своего наказания и даже в жалобах нигде об этом не упомянул, то есть доказал, что сумеет сохранить катынскую тайну, его освободили из мест лишения свободы. В настоящее время установить место нахождения Андреева не удалось{6}.