Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Инесса Яжборовская

Из переписки министра безопасности СССР Абакумова с его подчиненными генералами Давыдовым и Райхманом, а также полковником Д.В. Гребельским следует, что они активно готовили лжесвидетелей и на территории Польши путем сбора компрометирующих материалов на нужных им людей{41}.

Однако все это осталось невостребованным. По решению МВТ заслушивались только по три свидетеля с каждой из сторон. Советское обвинение представило свидетелей Базилевского, Прозоровского и Маркова, которые подтвердили свои ложные показания. Они не были приняты как убедительные, поскольку, как известно, немецкая защита их без труда опровергла. Несмотря на то, что советский государственный обвинитель Р.А. Руденко в своей заключительной речи призвал суд признать подсудимых виновными в совершении катынского преступления, МВТ этого не сделал и не включил этого эпизода в свой обвинительный приговор. Это было равносильно отрицанию вины немцев в совершении катынского преступления{42}. Вместе с тем никто не пытался отвергнуть предложенную квалификацию этого преступления как военного преступления и геноцида.

После завершения Нюрнбергского процесса, во время которого Сталин не сумел реализовать замысел перекладывания вины на немецких фашистов, советские репрессивные органы продолжали прежнюю линию тщательной охраны тайны преступления.

Следуя этой логике, сталинское руководство отклонило предложение специальной комиссии Палаты представителей Конгресса США по расследованию катынского злодеяния под председательством Р. Дж. Мэддена. Названная комиссия в условиях начавшейся «холодной войны» сняла с себя обет молчания и письмом от 27 февраля 1952 г. официально пригласила правительство СССР участвовать в расследовании катынского преступления и представить любые доказательства по этому вопросу. Следствие не могло оставить эти факты без внимания.

Комиссия Мэддена в ходе последовавших за этим заседаний в Великобритании, ФРГ и Франции заслушала многие десятки свидетелей (но из Москвы никто прислан не был), исследовала документы. В итоге она пришла к выводу, что органы НКВД совершили массовые убийства польских военнопленных с целью устранения всех польских деятелей, которые могли бы оказать сопротивление планам советского правительства в отношении «полной коммунизации Польши». При этом выяснилось и то, что официальным властям США было известно о Катыни еще в 1942 г., но они скрыли правду из боязни испортить союзнические отношения с СССР{43}.

В Москве пристально следили за работой комиссии. Как следует из справки-доклада полковника госбезопасности Гребельского от 24 сентября 1952 г. своему руководству, он подготовил подробную справку с анализом итогов работы комиссии Мэддена для Вышинского. В МИД была организована высокая комиссия по материалам Катынского дела. В ее состав вошли заместители начальника договорно-правового управления МИД, заместитель начальника следственного управления Прокуратуры СССР, помощник Генерального прокурора СССР, а также свидетели — участники комиссии Бурденко профессора В.И. Прозоровский и В.М. Смольянинов. В эту комиссию был включен и сам Гребельский. Его особая функция состояла в наблюдении за тем, чтобы работа комиссии не выходила за рамки официальной позиции. Он особо доносил руководству о малейших подозрениях и сомнениях, возникавших у членов комиссии. В результате принятых мер Гребельский мог доложить: «Вся работа и обсуждение возникающих вопросов ведутся строго в рамках опубликованных в нашей печати сведений». Подмечая возникновение сомнений и вопросов (даже еще не подозрений) у членов комиссии в отношении правдивости «официальной советской версии», Гребельский доносил, что Александров задал вопрос о том, удалось ли разыскать Меньшагина. На это он (Гребельский), осторожно лавируя, ответил, что не располагает сведениями (Б.Г. Меньшагин в это время находился в заключении во Владимирской тюрьме). Гребельский сигнализировал, что этот вопрос может возникнуть повторно и к ответу на него необходимо подготовиться.

Органы безопасности не проявляли и минимума открытости, не доверяли сколько-нибудь выходившей за рамки официальной версии информации по делу даже членам высокой комиссии. Как видно из доклада Гребельского, определенным доверием у органов безопасности пользовался болгарский гражданин Марков, который дал в Нюрнберге «весьма ценные показания». В связи с этим он предлагал обсудить с Марковым подготовленную Смольяниновым и Прозоровским справку{44}. Это еще раз подтверждает вывод о том, что с теми «свидетелями», которые были обработаны в ходе подготовки Нюрнбергского процесса, была достигнута договоренность и что с них была взята подписка о негласном сотрудничестве со сталинско-бериевскими органами государственной безопасности СССР.

Расследование дела осложняло, в частности, то, что свидетели, с которыми приходилось работать, или являлись в прошлом штатными сотрудниками органов безопасности и поэтому были в той или иной мере причастны к катынскому преступлению, или же были вынуждены ранее по требованию этих органов давать ложные показания, участвовать в подлоге и фальсификации доказательств, давать подписки о сотрудничестве с ними.

1. Главная военная прокуратура (далее — ГВП). Уголовное дело № 159. Т. 15. Л. 8—9.

2. Katyn: Dokumenty ludobójstwa. Dokumenty i materiały archiwalne przekazane Polsce 14 października 1992 r. W-wa, 1992. S. 134—137.

3. Катынь: Пленники необъявленной войны: Документы и материалы М 1997. С. 189-190.

4. Там же. С. 124-128.

5. ГВП. Т. 8. Л. 344—345; Мадайчик Ч. Катынская драма // Катынская драма: Козельск, Старобельск, Осташков: судьба интернированных польских военнослужащих. М., 1991. С. 21.

6. Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 271.

7. ГВП. Т. 116. Л. 72-73.

8. Там же. Т. 115. Л. 208-209, 210-211, 212-213, 214; Т. 116. Л. 96-98.

9. Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 343.

10. ГВП. Т. 11/47. Л. 118-122. (См. также: Katyn: Dokumenty zbrodni. T. 2. Zagłada. Marzec-czerwiec 1940. W-wa, 1998. Ś. 349.)

11. Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 274.

12. ГВП. Т. 11/47. Л. 285-296; Т. 106. Л. 58-69.

13. Там же. С. 294; ГВП. Т. 3/39. Л. 57, 128; Т. 19. Л. 84-104.

14. Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 350.

15. Там же. С. 544; ГВП. Т. 11. Л. 1-361; Т. 12. Л. 1-239; Т. 1/50 Л 9-370.

16. ГВП. Т. 2. Л. 114-135.

17. Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 532, 536—537, 556 577-ГВП. Т. 11/47. Л. 118-122; Т. 10/46. Л. 152, 243-335; Т. 7/43. Л. 151—152, 109; Т. 13/49. Л. 250.

18. Абаринов В. Катынский лабиринт. М. 1991. С. 52.

19. ГВП. Т. 32. Л. 68-71.

20. Там же. Т. 118. Л. 45—46 (см. также: Katyn: Dokumenty zbrodni. T. 2. S. 81—82); Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 528—531.

21. ГВП. Т. 121. Л. 59-64, 83-84, 92-95; Т. 118. Л. 45-46.

22. Там же. Т. 121. Л. 215-222, 143-152, 153-212; Т. 118. Л. 100-114 117-121.

23. Там же. Т. 118. Л. 47-48; Т. 115. Л. 17-18, 79-85; Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 601—602.

24. ГВП. Т. 121. Л. 64, 59-62, 65-66; Т. 147. Л. 14-135.

25. Там же. Т. 118. Л. 96-99; Т. 116. Л. 150; Т. 121. Л. 92-93.

26. Там же. Т. 147. Л. 14—135.

27. Катынь: Пленники необъявленной войны. С. 541—543, 552—554.

28. Там же. С. 523-524, 526-527; ГВП. Т. 118. Л. 42-44, 49, 50-56; Т. 121. Л. 88—91. (См. также: Katyn: Dokumenty zbrodni. Т. 2. S 48—50)

29. ГВП. Т. 31. Л. 1-110; Т. 31. Л. 116-136.

30. Там же. Т. 31. Л. 139-231, 233-279; Т. 21. Л. 109-118.

31. Там же. Т. 22. Л. 48—50.

32. Там же. Т. 14. Л. 73-113; Т. 3/55. Л. 9; Т. 2/54. Л. 188-189.

33. Там же. Т. 5/57. Л. 311-363, 364-372. См. также: Бабий Яр под Смоленском / Публ. А.С. Сухинина // Военно-исторический журнал. 1990. № 11. С. 27-34.

34. Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров. М., 1944. (далее — Сообщение СК); ГВП. Т. 116. Л. 7.

35. ГВП. Т. 116. Л. 15-17.

36. Там же. Т. 124. Л. 104.

37. Там же. Т. 7/59. Л. 47-153; Т. 9/61. Л. 129-202; Т. 10/62. Л. 75-79, 136—172, 173-174; Т. 124. Л. 171.

38. Там же. Т. 10/62. Л. 176-185, 75-79; Т. 7/59. Л. 244; Т. 124. Л. 171.

39. Там же. Т. 124. Л. 104, 112-117; Т. 123. Л. 1-9; Т. 127. Л. 1-55.

40. Там же. Т. 26. Л. 131-148; Т. 30. Л. 128-144, 270-275.

41. Там же. Т. 124. Л. 149-190.

42. Нюрнбергский процесс. Т. 7. М., 1961. С. 195—260, 307—515.

43. ГВП. Т. 11/63. Л. 24-338.

44. Там же. Т. 124. Л. 149-190.

Следствие в трудных поисках истины

Если «советская официальная версия событий» в значительной мере держалась на сообщении комиссии Бурденко, то это сообщение, в свою очередь, практически полностью базировалось на многочисленных показаниях свидетелей. Этих показаний, призванных убедить как советских людей, так и мировое общественное мнение в непричастности СССР к расстрелу поляков в Катыни, было более сотни, и весь собранный НКВД материал должен был создать противовес просочившейся подлинной информации, переложить вину за гибель поляков на немецких оккупантов.