Место покоя Моего - Артем Абрамов

"Да. Пришла пора..."

"Но я все равно сделаю то, что решил..."

"Твое право. Тогда подождем с рассказом до того момента, как ты сделаешь это".

"Или мне не удастся - ты же этого хочешь?"

Теперь Петр повторил свои первые слова, но уже без вопросительного знака в конце:

"Ты знаешь..."

Для всех они просто смотрели друг на друга и молчали. И все кругом молчали, потому что - вот тоже чудо, часто, впрочем, случающееся среди людей, умеющих чувствовать: все понимали, что между Иешуа и Кифой происходит нечто вроде молчаливой беседы. У каждого так в жизни случалось, когда слова не требовались...

Иешуа вдруг отвернулся и поискал глазами хозяина. Нашел, крикнул ему:

– Не сочти за труд, брат, принеси мне кувшин с чистой водой и чистую тряпицу не забудь.

Тот сорвался с места, исчез на минутку, потом вновь возник в проеме двери с большим глиняным кувшином и белым куском полотна в руках.

– Этого достаточно, Машиах?

– Достаточно. Спасибо тебе, брат. Верь, и воздается тебе... Он встал, подошел к хозяину, забрал у него кувшин и тряпицу, вернулся назад, присел на корточки перед Петром и начал развязывать ему тесьму сандалий. Петр инстинктивно отдернул ноги, хотя понял, что сейчас произойдет. Только и подумал:

"Ты же лучше все ведаешь, Кифа. Надо. Веди себя спокойно, тогда и другие не станут стесняться".

И Петр смирился, позволил Иешуа снять с него сандалии, терпел, весь внутренне сжавшись от непривычной, кажущейся отнюдь не возвышенной, но унизительной для себя процедуры, пока Иешуа мокрым полотнищем легко, чисто символически, проводил по ступням его, по подъему, по пальцам. А потом сухим концом полотна обтер их.

И это при том, что все собравшиеся тщательно омыли ноги перед трапезой во дворе дома, набрав из колодца-бассейна застоявшейся, пахнущей болотцем, но все же прозрачной воды.

И Петр произнес положенное:

– Машиах! Тебе ли омывать мои ноги?

И Иешуа положенным ответил, будто знал, что положено отвечать:

– Если я не омою тебя, ты потеряешь часть меня в тебе.

И перешел к Иоанну.

Он оказался прав: пример Петра заставил всех пусть несказанно удивиться, пусть естественно застыдиться, но стерпеть, смириться, не выказать сопротивления, которое у каждого, чувствовал Петр, буквально рвалось наружу.

Процедуру омовения ног Иешуа совершил только с учениками. Когда закончил, выпрямился, аккуратно положив насквозь мокрое полотнище на пустой кувшин, сказал:

– А теперь я даю вам - только вам! - новую заповедь: любите друг друга, как я люблю вас. Держитесь друг друга, как вы держитесь меня. К вам придут очень многие, и они узнают вас по тому, что вы - вместе в беде ли, в счастье ли, в любви ли, в гонениях ли. Всегда вместе. Даже если дело ваше, которое и есть жизнь ваша, разбросает вас по разным землям... - Постоял, помолчал. И все пб-прежнему молчали и, не отрываясь, смотрели на него. Ждали сигнала? Да, так, понимал Петр. Время подошло... - Мне надо собраться с силами. Я хочу подышать ночным свежим воздухом. Мать, Мария, все родные мои, друзья мои, оставайтесь здесь, празднуйте. А учеников моих прошу пойти со мной.

И сразу вышел из комнаты, не дожидаясь сопровождения. Лишь Петр и Иоанн, отчетливо ощущая размеренный ход вреч мени, успели сразу за ним, а остальные десять догнали их, когда они уже достигли пруда Шилоах, за которым были ворота из города.

Иешуа торопился. И Петр тоже спешил. Часики в его мозгу тикали, как бешеные, уже к десяти вечера подбирались. Времени до финала - кот наплакал.

– Куда мы идем, Равви? - спросил Андрей.

– В сад Гат-Шманим, - ответил Иешуа, быстро спускаясь по склону и перепрыгивая ручей, бегущий по дну оврага - или, как чаще его называли за глубину и обрывистость склонов, ущелья Кидрон.

– Это ж неблизко, - удивился Андрей.

– Разве в Иершалаиме воздух свеж? - вопросом ответил Иешуа. -- А в Гат-Шманим много олив, там дышится свободно...

"И оттуда очень хорошо видно Храм. Как на ладони".

"Ты опять прав, Кифа. Ты знаешь, зачем я иду туда. Может быть, ты решил, что я сдался, заранее признал поражение, когда говорил за трапезой, что вы, мои ученики, вырастите нашу Веру после меня? Когда я произнес слова Элиягу про то, "как я буду взят от тебя"?.. Если это и произойдет, то очень не скоро. Я иду побеждать, Кифа. Ты же видел чудо с камнем и холмом ?.. Я повторю: Храм - это камень и земля. А силы у меня много! Помнишь пророчество Захарии ?"

"О разрушении Храма? Помню. Только не надорвись, Иешуа. Храм- очень большой камень... Кстати, ты слыхал, что отряды Вараввы рассеяны, а сам он схвачен людьми префекта?"

"Слыхал... Мне не нужен Варавва. Я сам... Да, не забудь, что ты обещал рассказать мне все а себе..."

"Расскажу".

"Я очень тебя люблю, Кифа, несмотря на то, что ты задумал".

"Я же сказал: как бы все ни случилось, все закончится хорошо".

"Но в псалме Давида сказано: "Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту". Ты говоришь о результате, Кифа: все закончится хорошо, а я - о самом действии. А оно имеет точное имя: предательство..."

"Давай подождем, Иешуа. Если твоя возьмет и тебе удастся выполнить пророчество Захарии, я буду рядом. Если же нет, я тоже буду рядом. Это не предательство, Иешуа, это называется страховкой. Такой термин пока не родился, но смысл его ты понял: найти альтернативу основному действию, чтобы оберечь наше общее дело от страха провала, поражения, потери. А тебя - от смерти. Если по-военному, то я создаю вариант перегруппировки сил, чтобы не потерять темп наступления".

"Все-таки наступления?"

"Другого варианта не дано".

"Господом, Кифа?"

"Наверно, Иешуа. Хотя мне привычнее сказать: Историей..."

Они дошли наконец. Остановились среди ветвистых оливковых деревьев. Времени было - десять двадцать семь. Уже совершенно стемнело, и никто, кроме троих - Иешуа, Петра и Иоанна, - не мог видеть Храм. Так, движущиеся огни, факелы на той стороне Кидрона... А сама громадина пропадала в чернильной фиолетовой темноте иудейской ночи.

– Сядьте здесь, - сказал Иешуа. - Постарайтесь не спать. Мало ли что... Спросил неожиданно: - Оружие у нас есть?

– У меня меч, - ответил Симон, - и у Кифы тоже.

– Два меча... - задумчиво произнес Иешуа. - Они нам не понадобятся... Я пойду наверх, к маслодавильне. Мне надо побыть одному...

И пропал в темноте.

Только Петр видел, как он легко взбежал метров на сто выше места, где остались ученики, остановился у большого серого камня с желобом, на котором давили масло таким же каменным жерновом, стоящим рядом. Иешуа сел под камнем, обнял колени руками, положил на них подбородок, уставился на Храм.