Отчий дом. Семейная хроника - Евгений Чириков

И действительно, когда бабушка исчезла с горизонта, а лакеи стали разносить ананасы в шампанском, Павел Николаевич встал и постучал вилкой о звонкую хрустальную вазу. Левый фланг вздрогнул и застыл в приятном ожидании. Адам Брониславович потупил глаза.

— Господа! Теперь, когда все уже сказано и мне никаких пожеланий для молодых ораторами не оставлено, когда все съедено и остались только ананасы в шампанском, — разрешите и мне, отцу новобрачной, все-таки, хотя бы и перед ананасами, сказать маленькое слово!

— Просим! Просим!

— Если скажу что-нибудь не в тоне общей торжественности, вы закусите ананасами в шампанском и впечатление от неудачного слова изгладится!

Все во всех лагерях весело засмеялись, а «зубры» и «бегемоты» пребывали в полной беспечности, не чувствуя, что готовится удар…

— Так вот, господа! Как-никак, а я все-таки родитель. Ораторы совсем забыли об этом и говорили: «Мы отдаем, мы вручаем» — это про Наташу, мою дочку! Бывали в старину «дочери полка», но «дочерей целого сословия», кажется, история наша не отметила. Простите меня великодушно, но никакому коллективному родителю я своего родительского места уступить не могу!

И снова веселый хохот. Хохочут уже и «зубры», и «бегемоты» с супругами.

— Один из ораторов весьма поэтично назвал мою дочь «розой симбирского столбового дворянства» и посоветовал молодому мужу хранить эту розу…

На правом фланге насторожились.

— Я, как отец этой розы, чувствительно тронут и польщен сравнением, но жизнь состоит не из одной поэзии, а с огромной примесью прозы, от которой никуда не спрячешься… Вы говорите, дворянская роза? Я не профессор ботаники и не садовод. Но знаю, что розы выращиваются на жирном… навозе. Для дворянских роз был нужен навоз, которым являлся закрепощенный в рабство народ!

Сразу сделалось тихо, напряженно… В тишине с правого фланга раздался выкрик:

— А пушкинская Татьяна? Тургеневская Лиза?

На мгновение Павел Николаевич и все его друзья немного опешили. В самом деле, ведь Татьяна и Лиза — чисто дворянские розы! Павел Николаевич развел руками:

— Я отдаю дань восхищения этим дворянским розам, так искусно и художественно засушенным и переданным нам художниками нашей классической литературы. Но, господа, не течет река обратно. Не одни такие розы росли на крепостном навозе. Те же мастера художественного слова вместе с такими редкими розами, засушили нам Скалозубов, Маниловых, Иудушек и прочее, и прочее. Наталья Павловна, как и вообще наши дети, родилась и воспитывалась в ту пору, когда мы, дворяне, должны были согласиться с императором Александром II, что раб, служивший для нашего благополучия, не навоз, а человек!

Весь левый фланг и центр загремел взрывом рукоплесканий.

— Слишком дорого обходились и государству, и народу «дворянские розы», и я горд, что моя роза выросла на другой почве, совсем не на дворянской! И вот, обращаясь к своему зятю, я скажу: я отдаю вам не дворянскую розу, а живого свободного и прекрасного человека! И отдаю не польскому витязю, а тоже свободному человеку. Надеюсь и верю, что оба вы прежде всего будете помнить и гордиться не тем, что вы носите звание дворян, а тем, что носите высокое звание человека, созданного по образу и подобию Божьему! В этом сила и крепость и вашего личного союза, и братского содружества двух свободных славянских народов! Предлагаю еще один заздравный кубок за счастливых свободных людей! Ура!

Раскаты ура, рукоплесканий, музыки, звона бокалов…

Что поделаешь? Теперь и «зубрам» с «бегемотами» пришлось поднять бокал!

Правда, они подняли его без особенной радости и не кричали, но крику было больше чем достаточно. И почему-то особенно радовались Ананькин и Тыркин. Забыли про молодых и вереницами тянулись к Павлу Николаевичу, чтобы пожать тайно и крепко руку за такое блестящее отмщение…

Докушали ананасы в шампанском, и браные столы начали принимать хаотический характер боевого поля, где только что кончилось сражение…

Все снова спутались в общей сумятице. Одни потянулись на веранду и в парк, другие — в «буфет-пьянку», часть дам — в свою секретную комнату… Точно забыли про молодых: у всех свои дела и замыслы. Впрочем, их уже не было: они устали, переволновались и скрылись на антресолях от друзей и врагов…

Когда стемнело, отчий дом превратился в волшебный замок, полный всяких чудес: танцы под оркестр, пение прекрасного хора, иллюминация в парке, бенгальские огни, фейерверки…

Всю ночь барский дом был осажден изумленным чудесами народом, для которого этот дом превратился как бы в сказочный замок волшебника Черномора…

Нехорошо оно выносить сор из избы, но что поделаешь? Летописец обязан заносить на страницы своей летописи всякие происшествия и события своего времени.

Ночью в Ванином «буфете-пьянке» произошел крупный скандал с мордобитием.

Как и предсказывала бабушка, Ваня напился первым и не мог уже наблюдать за повышением температуры и градуса гостей. Поэтому карета скорой помощи перестала работать и в буфете скопился горючий материал.

А как и что случилось, читатель узнает в следующей главе.

Уже во время концертного отделения в освобожденном от браных столов зале было заметно, что многие гости мужского пола достигли значительного градуса: громко разговаривали, подпевали выступающим солистам, прерывали их преждевременными аплодисментами. Свершилось и предсказание бабушки: Ваня Ананькин напился прежде всех прочих и, самовольно захватив роль конферансье, начал занимать публику своими интермедиями, хотя и остроумными, но часто весьма нескромными, приводившими в восторг подвыпивших мужчин и заставлявших смущаться и краснеть дам и девиц. Когда программа концерта была закончена, Ваня поднялся на эстраду и начал декламировать неповинующимся языком:

Ночь!., успели мы всем насладиться…Что ж нам делать? Не… не хочется спать.Мы теперь бы готовы молиться…

Тут Ваня глупо улыбнулся и кончил экспромтом:

Да девицы хотят танцевать!— Музыка! Вальс!

И начался бал. Танцевала больше молодежь, а солидные гости либо играли в карты в гостиной и на веранде, либо твердо отсиживались в Ваниной «мертвецкой», набирая градус и толкуя о различных событиях и вопросах государственной важности.

Около полуночи бал оборвался и публика хлынула в парк, похожий теперь на сады волшебницы Альцины[503]. Разноцветные китайские фонарики, гирляндами развешенные по аллеям, смоляные факелы, бенгальские огни, снующая парочками публика, смешки и вскрики в густых зарослях, смена освещения то красного, то синего, то зеленого, взвивающиеся и рассыпающиеся разноцветными звездочками ракеты в казавшихся теперь черными небесах — все это действительно напоминало былые дворянские ассамблеи, еще никогда не виданные современными жителями деревни. Никудышевцы не ложились спать и висли на заборах и ограде парка:

— Как в раю!

Дом опустел. Пребывал в хаосе безначалия. Молодые после бала скрылись в приготовленном для них левом флигеле и больше не появлялись. Бабушка переутомилась от хлопот и волнений — у нее началась обычная мигрень, и она залегла, как медведь в берлогу, в своей комнате на антресолях. Тетя Маша бродила, как сонная муха осенью. Некому стало распоряжаться, и отчий дом был предоставлен всяким случайностям. Как бы капитулировав перед гостями-завоевателями, Павел Николаевич давно уже перестал разыгрывать роль гостеприимного хозяина и втянулся в бесконечный «винт» с правыми.

Центром жизни и оживления сделался в доме Ванин «буфет-пьянка». Хотя там плотно засел «третий земский элемент», но время от времени туда заглядывали и картежники из правого лагеря, чтобы освежиться и промочить глотку.

Вот там-то и случилось…

В былые времена весь третий элемент земства состоял из народнической интеллигенции. Все земские врачи, агрономы, учителя, фельдшеры, техники — все были народниками, если не с революционным, то оппозиционным настроением к правительству и его властям. Теперь в этом левом земском лагере, по-прежнему революционно настроенном, завелись интеллигенты новой марксистской идеологии. Конечно, между интеллигентами старой и новой веры, как всюду в центрах, так и здесь, в глухой провинции, шла непрестанная словесная распря. Даже когда два таких идеологических врага сидели молча за одной работой, они напоминали два электрических провода с положительным и отрицательным электричеством. Стоило только их сблизить, чтобы получился удар и искра.

Все было тихо и мирно. Два статистика, агроном, земский страховой агент, земский врач, секретарь земской управы, знакомый нам Елевферий Крестовоздвиженский, сперва вспоминали о своей младости и революционных заслугах, потом пели хором студенческие революционные песни и казались друзьями и единомышленниками. Но вот в буфет вошли купец Ананькин под ручку с князем Енгалычевым и за ними следом генерал Замураев под ручку с исправником, продолжая начатые раньше разговоры. Ваня, весьма комично разыгрывавший роль буфетчика, налил для них водки, но генерал поморщился и сказал: