Два завоевателя - Мэрион Брэдли

Затем явилась картина праздничного вечера, когда он встретил служанку на галерее, и девочка догадалась, что он намерен взять ее снова, желает она того или не желает. И невозможность сопротивляться — от этого на душе становилось еще противней, потому что теперь она знала, что он хочет и почему…

«Бард вовсе не хочет меня; только из-за ущемленного самолюбия он жаждет мое тело. Как же, он спит с королевской дочерью! Кто посмеет бросить упрек в незаконном происхождении зятю короля! Сам по себе он ничего не представляет, у него даже самолюбие кособокое — мечтает утвердиться за счет унижения другого. Когда все падут на колени, тогда он окажется намного выше их всех. А меня он хочет как самку… Больше ничего…»

Бард почувствовал отвращение, которое испытывала Карлина, когда он прикасался к ней. Когда пытался впихнуть свой язык ей в рот, по ее телу пробежали судороги. Его руки, объятия — это что-то омерзительное, неуклюжее, отбивающее всякую охоту. Вот он, совершенно ополоумевший, с перекошенным от ярости лицом, бросается на Джереми с кинжалом в руке — затем доносится вскрик Джереми, наконец конвульсии…

— Все, достаточно, — воскликнул он, однако телепатическая сила туго спеленала его — он даже глаз закрыть не мог. Тут же почувствовал, что был момент, когда она восхищалась им, что-то даже шевельнулось в ее душе… И все ушло! Точнее, он сам все разломал идиотским требованием немедленно отдаться. Ладно бы только требование — следом опять сминающая сопротивление попытка овладеть ею. Вот так, приспичило — и будь любезна, королевская дочь! Вот почему Карлина оставалась холодна, когда его отправили в изгнание. Все еще тогда было кончено. О какой женитьбе после этого могла идти речь? Когда король предложил ей выйти за Джереми, ее охватил такой ужас, что, только сбежав на остров Безмолвия, прожив там тихо, как мышь, несколько декад, она наконец пришла в себя. Святая жизнь излечила ее… Почти совсем… Бард замер, ощутив смертельный ужас, который изведала Карлина, обнаружив, что связана, похищена… беспомощна, совершенно беспомощна … В темном, завешенном паланкине лежала, тряслась в такт ходу коней и мучительно размышляла, кто ее украл, куда везут… Каждая мельчайшая жуткая мыслишка отдавалась в нем ударом молота. Чужие руки, ужас, испытанный ею, когда она увидела лицо Барда, — так она подумала в первую минуту… Узнав, в чьи руки она попала, она не могла рассчитывать на милосердие. Разве животному известно сострадание и жалость, тем более в момент, когда жертва оказалась в его лапах? Тут же плеснуло запахом свободы, ненавистный ей мужик развязал ей руки — ох как она помчалась, совсем как молоденькая червин. Тут же она была схвачена, затем борьба, она отбивалась и руками и ногами (в тумане ужаса мгновенным облегчением мелькнул момент, когда она вцепилась ногтями в щеку мучителя, впервые вид человеческой крови доставил ей радость) и вот опять связана, закинута в паланкин. Какое унижение находиться там и каждый час ожидать насилия! Постоянно усиливающийся ужас, когда ее провели в ее собственные комнаты. И где? В родном доме! Все здесь было пропитано страхом — одежда, еда, теплая вода в ванне, куда ее почти насильно засунули. «После всего этого я никогда не смогу считать себя человеком…»

Когда Бард вошел к ней, она уже была наполовину сломлена. Опять нарастающий ужас, охвативший ее. «Мать Аварра, помоги мне, но силы мои на исходе. Не позволяй этому случиться… Зачем, зачем это, чем я провинилась перед тобой, богиня, за что меня так наказывать? Почему ты покинула меня в трудную минуту? Я верно служила тебе, служила во славу твою…»

Тут бездонное чувство одиночества, ее бросили на произвол судьбы. Но почему, почему богиня отвернулась от нее? Кто ей теперь поможет? Что она против Барда, вон он какой здоровила! Животное!..

Смертельный ужас, обида и унижение, когда Карлина лежала почти обнаженная. Разорванная одежда разбросана по комнате… Страшная боль в низу живота… Неужели Лизарда тоже так мучилась? И хуже всего ощущение, что ты не более чем вещь, которую использовали. Мартышка, над которой посмеялся злой человек. Человек? Это вряд ли. Скорее негодяй! Так и запишем — злой негодяй. Урод, незаконнорожденный… Что-то в глубине ее тела было раздавлено, сплющено… Как гадко ощущать себя никчемной, оскверненной! От этого не отмоешься… И гнев, отвращение к самой себе за то, что оробела, не заставила его убить себя. Надо было бороться до погибели. Ничего, ничего, кроме облегчения, это не принесло бы. А так она не более чем червь. Он мог раздавить ее одним пальцем… Или это он червь? Паразит, напившийся крови, раздувшийся от несчастий других… посмевший обесчестить ее. Она позволила ему совершить насилие — и от этого не уйдешь. Она должна была бороться отчаянней…

Бард не заметил, как оказался на полу. Он был повержен, громко вскрикнул. Оглушительно громко, когда, ломая сопротивление ее губ, пытался втиснуть свой язык в ее рот. Это был ее несостоявшийся вопль, это она должна была вскрикнуть. Теперь кричал он. Этот хриплый, вызывающий тошноту, отвращение стон был неотвратим, неодолим. И следом увесистым добавком волна мерзкой темноты — видно, в тот момент, когда он вторично овладел ею, Карлина на мгновение потеряла сознание. Уже во мраке родился гнев и ярость, крупно замешенные на ужасе и неприятии самой себя, — опять ее использовали. И он пытался добыть удовольствие в этом ужасе, пытался вызвать оргазм? Барда стошнило. На грани сознания он еще старался взмахами рук отогнать эту жуть, стряхнув налипшую на камзол блевотину, но ничего не вышло.

Но это было еще не все. Тут все убыстряющейся чередой поплыли другие лица, другие образы потекли через сознание. Вот явились расширенные, заряженные страхом и отвращением глаза Лизарды. Глаза ребенка, изнасилованного и выброшенного. Он почувствовал ее боль, ее судорогу, непонимание, что с ней происходит, — каждая волна поражала, словно хлестала бичом его сжавшуюся от страха душу… Увидел себя глазами Мелисендры, самодовольного и скверно ухмыляющегося… Неужели у него на самом деле такая гнусная усмешка? В мыслях Мелисендры было только одно — горечь, раскаяние о потере ясновидения. Потом уже пришли боязнь наказания, ожидание сурового приговора, который вынесут дом Рафаэль и леди Джерана. Но этого не может быть! Богиня, этого быть не может, ведь с ней я провел так много ночей, неужели ни разу она не вскрикнула от радости, не потянулась блаженно?.. Не веришь? Смотри… Найдешь — это тебе зачтется. Следом выплыло полное жалости лицо Мелоры.

Внезапно он обнаружил, что стоит на берегу озера Безмолвия — и старуха жрица в черной рясе — капюшон наброшен на голову — корит его, грозит пальцем. Тогда и началось — все, что явилось ему в наплывах зеленоватого тумана, теперь вновь завертелось в зримой дьявольской свистопляске. Опять ребенок, размахивая ручками и ножками, летит со стены. Безмолвный вопль его матери, ее глаза, руки, простертые вперед… К небу? Изнасилованная женщина, минуту назад ставшая вдовой. Все случилось у трупа мужа.