Смех под штыком - Павел Моренец

— Постановление командиров было итти на Кубань. Все ушли. Вы против Советов, против Красной армии?

Тут загалдели местные, брызжут слюной:

— Чего на пушку берешь? Мы два года страдали! Где вы были, под такую мать? На кого семьи бросим? Мы уйдем, а их вырежут!

— Семьи ваши охранять будет первая группа. Ей оставлено несколько пулеметов. У нас есть заложники… Вы ищите предлог, чтобы прикрыть свою трусость. Мы идем в бой, а вы?..

Долго ругался Илья, наконец, потерял всякую надежду:

— Предатели! Трусы! Придет Красная армия, я всех вас отдам под суд, и тогда горько раскаетесь! Кто за мной? Два шага вперед!

Выступило человек пятьдесят пленных — и пошел он на Лысые горы с теми, которые пять дней назад были в армии врага.

Пришел на хутор Жене — ужас. В хатах набито. Негде разместить пятьдесят человек. Лысогорцы засели в хатах, а глядя на них, засели и другие зеленые.

Снова изнурительная борьба. В третьей группе тоже нет командира. Наскочил Илья на одного сонного, пришибленного (его выбрали накануне — и забыли), тот в недоумении: чего от него хотят? Илья сам назначил командира и приказал к утру всех собрать для выступления.

Пошел в хату, где лежал больной Пашет. У изголовья — офицерская шинель, его подарок.

Сел около Пашета, энергичный, неунывающий, начал рассказывать о своих мероприятиях. А Пашет пристально, холодно, всматривается:

— Ты что, офицеров посадил в штаб? Двести человек пленных в строй поставил?

Ударило в мозг:

«Даже Пашета против меня вооружают», — и возбужденно стал доказывать:

— Мы расстреляли десять офицеров. На Фальшивом убито человек 15 — мало им этого? Это трусы клевещут, чтобы оправдать свою подлость. Мы оставили восемь офицеров заложниками — семьи не будут терзать белые. Плохо это? Этих офицеров я засажу чертить карты, печатать воззвания, приказы. Один из них вызвался итти в бой. Наконец, судил не я один, все видели. В чем же дело? Вооружил пленных солдат: они служили в Красной армии. И на это было согласие всех. Ты же знаешь, что пятая тоже из солдат белых, а это единственная активная группа. И она всегда приглашала пленных в свои ряды. Но пятая — в тифу. С кем же итти на Кубань? С местными, которые полтора года под бабьими юбками прятались? Вторая группа вероломно предала — отказалась выступить. Завтра буду выгонять лысогорцев.

Условились, что Пашет будет наблюдать за движением на побережье, поддерживать связь со всеми вырастающими отрядами, и соберет конференцию для выбора реввоенсовета; даст распоряжение Петренко, если тот появится, двигаться на Туапсе, и проследит, чтоб не растаяли из складов на Лысых горах запасы мануфактуры.

Приехал на лошади командир второй группы. Заявляет, что он был в первой группе и потому не мог повлиять на своих бойцов; теперь они согласны подчиниться Илье, но он должен учесть, что они не могут покинуть беззащитными свои семьи; они просят указать им боевой участок и пункты на Кубани, куда они будут делать налеты.

Илье ничего не оставалось, как указать ему, чтобы вторая и первая группы частью сил сходили в Эриванскую и Шапсугскую, куда придет через пару дней и сам он с отрядом.

С ночи разбушевался норд-ост, замел деревушку снежными вихрями. Только крыши выделялись белыми шапками, да окна кое-где выглядывали. Из труб вырывался тряпками теплый дым и обреченно уносился вдаль.

Проснулись зеленые — из хат вылезти нельзя: завалило двери снегом. Ревет, свистит норд-ост, метет колючим снегом. Куда в такую погоду? Какая неволя гонит? Сугробы в рост человека — ни пешком, ни верхом на лошади не выберешься.

А Илья не сдается: снег — не земля, рыхлый — пройти можно. Добраться до леса, а там легче будет. Приказал собираться.

Выйдет кучка-другая пленных, постоит под колючим, морозным норд-остом, промерзнет — и растает. Надо же обогреться, пока соберутся местные. А те прячутся.

Пошел Илья сам по хатам. В каждой ругается, всех выгоняет. Пройдет раз; пока выгонит последних — передние растают.

Отложили. На следующее утро норд-ост стал еще злее, морознее. Подобрал Илья боевых лысогорцев, они ему стали помогать — и кое-как удалось собрать. Куда же пойдешь? Собаку не выгонишь, а люди что, хуже собак? Никто не осилит сугроба: невозможно — оставаться нужно. Погнал Илья лошадь — зарылась по грудь, стала.

Тут писарь в бурке подвернулся. Завернулся в нее — и решительно полез в сугроб.

Илья пропускает цепь, остается сзади, чтоб не отстали последние. Через сотню шагов сугроб миновали, снегу было ниже пояса. Передние пробивали коридор — остальным легко было следовать. Зашли в лес, начали спускаться в Папайку. Норд-ост остервенело завывал вверху, а здесь было тепло. Разгорячились зеленые от ходьбы, разрумянились, повеселели, пошли вниз в припрыжку, обгоняя друг друга, сталкивая в сугробы, скатываясь на своих задах. Кто снежком пустит и приведет в сознание задумавшегося; кто засыплет пригоршню снега товарищу за воротник; кто шутки откалывает. Весело стало и Илье: все-таки человек 250 ведет, да впереди столько же — воевать есть с кем.

Прошли через Папайку, вышли узким Сосновым ущельем на широкую дорогу. Раздвинулись горы. Тихо, тепло. Веселей стало после мрачных ущелий.

Вечером, усталые добрались до лепрозория. Илья слез с лошади, передал ее ординарцу — ноги задеревенели, затекли, — хлопнул себя по сапогу плеткой, будто понуждая встряхнуться, пропустил отряд и, только завернул за угол дома, — как из стоявшей толпы зеленых побежало к нему с криками несколько человек; загалдела возбужденная толпа. Подлетает Тихон с колючими черными глазками:

— Где ты пропадал, в бога, в три погибели! Мы три дня тут ждем! Пошел к чорту!

А в другое ухо кричит, с кулаками наступает толстый с лицом китайского мандарина отец семейства из Тхаба:

— Зачем тянешь на Кубань, когда все зеленые против? Ты что, хочешь загнать нас всех? Мы уже выбрали Усенко, а ты убирайся к чортовой матери! Офицеров в штаб сажать? Пленных вооружать? Предатель!

И Кубрак против него. С кулаками бежит:

— С чем воевать будем! С трещотками — в кровь, в гроб!.. Зачем пулеметы раздал?

А из толпы несется:

— Не хотим Илью!.. Мы уже выбрали Усенко!.. Долой!..

Казалось, вот-вот на штыки поднимут. Но Илья в минуты опасности становится особенно расчетлив, выдержан. Крикнул в ответ коротко, чтобы не затягивать дикой сцены, зная, что здесь он бессилен побороть их (он понял, что это уже бунт командиров):

— Довольно! Я задержался потому, что лысогорцы прятались под юбками, а вторая группа предательски обманула и совсем не выступила! Решение итти на Кубань принято вами самими! Пленные офицеры не в штабе! У меня нет штаба! Они оставлены заложниками!.. Командиры! Пожалуйте в комнату на совещание! Товарищ Усенко, разместите в квартирах отряд! — и пошел к дому около. Ему указали свободную узкую комнату.