Игра в ящик - Сергей Солоух

– Да нет же. Рыжую! Ленку Мелехину.

– И что? Купила у тебя часы?

– Да нет же. Кинулась ко мне, вся всклоченная, тощая как кляча, в каком-то совершенном затрапезе, Боря, Боря, Миша умер....

– Какой еще Миша? – внезапный приступ раздражения накрыл сизой волной и смел привычную в общении с Борьком иронию.

Два месяца тому назад, весной, в Иерусалиме, прожив в стране, в которую так рвался, о которой так мечтал, не больше пары лет, умер Гринбаум. Мотя. Друг – не друг, единственный сумевший стать Роману близким человек. Саркома.

«Но почему он Миша, или гринбаумам иного не дано, не Леня, так Миша... но все равно, какое дело рыжей дуре, давным-давно, на самой заре перестройки исчезнувшей со всех подземных и надземных горизонтов, до несчастливого кругом Матвея? Дружка, товарища...»

– Совсем мозги отшибло, что ли, Ленке? Какой он еще Миша?

– Нет, Миша, – круглый глаз Катца достиг апогея и тут же стал тонуть, вновь погружаться в недра щелки. – Ну брат ее. Ну этот алконавт, с которым она жила. Носилась, как с сокровищем.

Раздражение прошло, осталось лишь удивление, откуда Катц все это знает. «Брат. Алконавт. Носилась». Язвительный вопрос уже вертелся на языке Р. Р. Подцепы, но мстительный Борис влез первым. Как будто набрался храбрости продемонстрировать, что желчно острить и сам мастак. Блеснув счастливым самоварным салом рожи, Катц бухнул:

– Хотела тебя увидеть, спрашивала телефон.

– А я-то ей зачем, она же всегда к тебе была неравнодушна, Боря? – все же попытался Рома шуткой прикончить тему.

– Да при чем здесь равнодушие? – мотнул головой Катц. – Она денег хочет попросить.

– Каких денег?

– Триста баксов. Какие-то стихи издать.

В этот момент Роман Подцепа понял, кто просвещает Борю Катца, таскает сплетни со всего Миляжкова. Конечно, Ирка, парный ему шарик мякоти. Жена. И распускает нюни там где надо, горестные слухи о собственном бедственном положении, ну как же, джип разбили, а до того баньку сожгли, а еще раньше... В общем, в долгах все с головы до ног. Поэтому такая просьба. Буквально через голову.

Триста баксов. Подцепа улыбнулся. Триста семьдесят стоил телефон сына, и еще тридцать пять тарифный план с смс в роуминге.

– Ты пиши, пиши, это так просто, информируй, – говорил Рома сыну, прощаясь с ним в Шереметьеве.

А сам при этом думал: «Уверенность профессора в безвредности средств связи греет, но лучше пусть телефончик в кармане будет большую часть времени, или на поясе, ну или в крайнем случае перед глазами, а в ухе как можно реже. Последнее пусть будет лишь самым экстренным, особым, подарочным и праздничным способом общения».

Но вместо сына эсэмэсками замучил Левенбук. Лет пять тому назад в Любек, в Германию, перебрались родители Алексея Леопольдовича. И он их аккуратно раз в год навещал, и надо же, чтобы все эти неприятности с договором на реставрацию и аренду усадьбы генерала Измайлова с прилегающими угодьями в поселке Вишневая Луховицкого района Московской области выкатились как раз в отсутствие А. Л. Дело казалось простым, из категории тех незаметных, что, по обычной офисной терминологии, решаются в рабочем порядке. Без доп. ресурсов и мероприятий. Нужно было получить согласование в комитете по историческому наследию при Правительстве, но не Москвы, где все давно свои, а МО – Московской области. Звонок от городских мздоимцев областным был сделан, но тот прием, который ждал Р. Р. Подцепу в учреждении с подъездом в старых дворах между Пушкинской площадью и Козицким, бессильно было заранее нарисовать какое бы то ни было воображение, и это несмотря на то, что, собираясь, Роман Романович прекрасно уже знал: встреча предстоит не с кем-нибудь, а с дочерью его первого, покойного научного руководителя, Ольгой Михайловной Прохоровой, в замужестве Карпенко.

– Подцепа, конь ебаный, ну точно, сука, ты! А я, блядь, думаю, фамилия уже очень, на хуй, редкая. Пиздец! Значит, в жидовском бизнесе шустришь. Шарашка Левенбук – Студенич. Ну, маладца, теплое место...

Однако, несмотря на совершенно сестрински-братское вступление и неоправданно по-свойски пристегнутое к фамилии большого гендира имечко малозначительного зава по общим вопросам, завхоза, можно сказать, конвертик, обычный куш, Ольга Михайловна принять не захотела:

– Вот хитрожопый пидор твой Левенбук, как был, так и остался. Блин. Себе под боком под видом реставрации лыжную трассу надумал захуярить. Ах, ловок, ловок, хер пархатый, сучий потрох, только я тоже, друг мой ситный, люблю кататься. Не только, ебин морген, саночки возить...

– Ну ради бога, Ольга Михайловна, какой вопрос.

– Простой, Подцепа, простой как жопа. Берете в долю моего Валька, и все решается мгновенно. Махом. У него тоже, кстати, стройбизнес. Вот и скооперируетесь, хули...

Ошпаренный и ошалелый, выйдя на улицу, Роман, конечно, мог сразу позвонить по сотовому Левенбуку, но все-таки будить гендира «Терра Плюс» не стал, и только через три часа, полуостыв, уже из дома, набрал Любек. Квартиру родителей А. Л. И там Рому Подцепу ждал еще один сюрприз этого дня.

Левенбук очень спокойно выслушал доклад о происшествии, о том, что дочка его учителя и многолетнего соавтора не склонна за простые отступные отдать кусок земли в глуши Московской области, который по каким-то сентиментальным и лишь одному А. Л. известным соображениям был доктору, профессору так дорог.

– Понятно, – сказал А. Л. на дальней стороне международной линии. – Вы вот что, Роман Романович, свяжитесь, я вас попрошу, с Пашковым.

И тут же по памяти продиктовал московский телефон.

– Встретьтесь, обрисуйте ситуацию, попросите о содействии от меня лично...

Поразило Подцепу не само по себе имя Игоря Пашкова, легко произнесенное тем самым человеком, к которому когда-то именно Пашков приставил и выбора лишенного, и сил сопротивляться аспиранта без жилья и денег Р. Р. Подцепу. Вся эта история с условным, по взаимному согласию сторон, осведомительством давно уже секретом не была, как не было секретом и то, каким волшебным образом и через какие три заглавные буквы легко решал сложнейшие и невозможнейшие вопросы в далекие и нищие годы всесильный Алексей Леопольдович. Но сейчас, вновь, Роман уверен был, уже давно, что все это навсегда закончилось, исчезло, закрылось глиной, мхом, валежником. Возврата к этому нет и не может быть. Точка. Конец. И вдруг он должен встретиться с тем самым человеком, веселым земляком, который еще каких-то десять или двенадцать лет тому назад принуждал его, Романа П., агент Коровин, писать отчеты о настроениях в общаге.

Но самым отвратительным, как рыбья кость, во всей этой истории стал собственно день встречи. Назначенный вечерним неожиданным звонком, когда уже ничего нельзя была переиграть, на «завтра». То самое завтра, что должно было стать исключительно и только праздничным, чудесным днем покупки телефона сыну. А тут...

Именно тут, тогда впервые начал Левенбук мучить Романа своими эсэмэсками. Сначала неделю Подцепа не мог вызвонить неизвестно в каком звании ныне пребывающего старшего лейтенанта. Потом тот не сумел сразу назначить день свиданья, «прекрасно, прекрасно, давно, очень давно хотел увидеть вас, но столько дел, столько работы, дайте дня два, определюсь, перезвоню». И вновь прошла неделя вся в левенбуковских «ну что?», «ну как?» латиницей. Вот ведь далась ему дурацкая Вишневка. Никто не понимал, зачем А. Л. эти смешные три склона, когда он мог теперь если не жить, то через день летать в Швейцарию или Андорру. И тем не менее, заело.

И даже вчера, день перепутав, кинул очередной вопрос «vse? na rukah?» – «Завтра», Роман ответил, «завтра» и вот едет с Борисом Катцем по Рязанскому проспекту и думает о сыне.

«Конечно, тут, на рабоче-крестьянском востоке, все привычное, знакомое, но покупать квартиру надо все-таки на той стороне городского компаса. Сто двадцать градусов прибавить и оказаться в интеллигентских очертаний трапеции Юго-Запад, Коньково, Беляево, Вернадского. Там, между Островитянова и Обручева, возможна для Димка аспирантура. Во всяком случае, светила. Да... Поразительно, что есть еще на белом свете аспирантуры и возможность поступления... непоступления в них, волнения, надежды...»

Сам Р. Подцепа окончательно ушел из института, ИПУ им. Б. Б. Подпрыгина, в девяносто пятом, сразу после отъезда Моти, а Левенбук – через два года. Хотя каким-то консультантом, членом совета числится и поныне, но так, из-за все той же необъяснимой инерции мыслей и чувств, что не дает А. Л. забыть платформу Вишневая, березы, тополя, дубы, сгоревший десять лет назад Крутицкий Торжок и тысячу лет недвижимое городище с черною мачтой подъемника на лобном месте. Во всяком случае, Роман не помнил, чтобы в этом году Алексей Леопольдович хотя бы раз отчетный кворум превратил в зачетный. Визитом удостоил общую альма-матер. Да и зачем ему? Смотреть на петушиные, бензиновые от разнообразия уже привычных, ежедневных излишеств глаза нового завотделением Игоря Игоревича Караулова? Первое, что сделали с Чавтурией, – ликвидировали сектор. Объединили с лабораторий динамики. Наука... Бывший академический, он же ведущий институт отрасли. Отрасли... Ныне существующей вполне самостоятельно, отдельно от него... ИПУ Б. Б. Ящиком так и не ставшего, просто в него сыгравшего...