Игра в ящик - Сергей Солоух

За Рогожским валом всегда осмысленную географию сменяет уже давно бессмысленная политэкономия, Волгоградский проспект становится Марксистской улицей. Долго молчавший под боком Катц ожил, махнул мягкой ладошкой в сторону выпукло-вогнутой стекляшки, напоминавшей немытый трехэтажный киноэкран, и хрюкнул:

– Хороший был когда-то универмаг...

Роман не среагировал, он думал о Димке. Любимым делом занимался, строил планы.

Конечно, смешно это теперь все – наука, аспирантура... но если Димок так хочет, он, Роман, даст ему шанс, все сделает, это понятно, само собой, как и то, что рано или поздно и Димка, наигравшись в Капицу и Резерфорда, придет в «Терру», станет товарищем, коллегой...

Легой. Лягой. Ромка поморщился. Так будто бы вновь, как полчаса тому назад, непрошеные и ненужные воспоминания Бориса вывели его меджвежью нервную систему из равновесия.

– Хороший был когда-то универмаг... А там, через дорогу, обувной... Я здесь однажды купил ботинки «Саламандер»... вообще без очереди... вишневые...

У невинного, совершенно нейтрального слова «коллега» с недавних пор появился крайне неприятный, цинковый привкус покойницкой медали.

«Коллега! Ну что он все время лезет в голову? Проклятое...» – от недовольства и раздражения Роман слишком уж резко притормозил у светофора.

Катц охнул всею тушкой.

Покупали «Нокию» в салоне на Новом Арбате. Все было решено заранее, поэтому без лишних дискуссий, зато к тарифным планам долго примеривались, а когда наконец выбрали, то ловкий, Роману показалось, способный, будто вьюнок, оплетать и связывать навеки, навсегда любой, лишь на мгновенье замерший вблизи предмет, юноша-консультант слишком подробно, словно девушке, стал объяснять сыну, физику-теоретику, как настроиться на номер смс-центра роумингового оператора. Но все равно вышли на улицу в отличном настроении, как поплутавшие совсем немного, чуточку, для общего развития, два грибника с ягодой из чащи к речке.

– Банан! – сказал Димок в машине, в очередной раз выдвигая и задвигая крышку с микрофоном.

– А ты хотел, чтобы арбуз был? Или тыква?

Сын засмеялся и Ромке захотелось поцеловать его за ухом. Быстро, пока никто не видит. Но в конце концов Р. Р. Подцепа лишь положил свою ладонь на руку Д. Р. Подцепе, а после перенес тяжелую на ручку переключения скоростей. На Тверском бульваре, у разрывавшего цепь старых зданий индустриального корпуса с театральными афишами в больших витринах Роман остановился. Встреча была назначена напротив нового здания МХАТа, вроде бы оно. Димок ушел весь в чтение английской инструкции, и это, чужие буквы и сосредоточенное внимание, обрадовало, а к радости добавило такой необходимой именно в тот мутный момент простоты восприятия.

– Я быстро, – сказал Роман.

– Угу, – кивнул Димок, не поднимая головы.

Подцепа вышел, махом преодолел узкий асфальтовый брод и на песке бульвара сразу за рядом стриженой зелени увидел земляка. Игорь Валентинович практически не изменился. Такой же высокий, ладный и с улыбкой.

– Вот видите, Роман Романович, ведь как бывает, я столько времени уже занимаюсь, так сказать, экономической безопасностью вашей компании, работаем, как говорится, бок о бок, постоянно, а встретились впервые...

– Да-да, – Подцепа, не подхватывая предложенную тему схожести и близости, как чистый офисный работник, всего лишь посланник гендиректора, сразу заговорил о деле.

Пашков слушал внимательно и, кажется, с интересом. Улыбка ушла с его лица, но вскоре вновь вернулась.

– Машинкой-то довольны, как она? – спросил он неожиданно, когда Роман закончил. – Стоит брать аудилу?

– Да, не жалуюсь, – не понимая связи, проговорил Роман.

Восьмидесятка и в самом деле была видна как на ладони. Светилась лаком на той стороне улицы.

– Комитет по историческому наследию... Ольга Михайловна Карпенко, говорите... Ну что же, дело простое и, я думаю, решаемое, – между тем уже вернулся к теме разговора Игорь Пашков. – Давайте я вам позвоню, Роман Романович... да, позвоню, ну, скажем, через недельку, хорошо?

– Конечно, хорошо, спасибо...

Глаза Пашкова стали совсем ласковыми, родственно-голубыми.

– Значит, была с пробегом семьдесят пять и еще двадцать сами накрутили без проблем.

– Без проблем, – подтвердил бывший агент Коровин.

– Как славно... А если не секрет, в машине кто вас ждет? Не сын?

– Нет, нет... коллега – смутился, едва не поперхнулся Роман Подцепа. – Коллега, товарищ по работе.

– Жаль, очень, жаль, – мягко отреагировал Пашков, – очень наслышан, молодой ученый, физик, зарубежные научные организации проявляют интерес, сам часто выезжает, очень хотелось бы познакомиться, узнать, как люди там, на Западе, какие настроения... – Тут Игорь Валентинович нежно улыбнулся и, сладко глядя в остановившиеся, как когда-то, сикось-накось яблочки, добавил: – Но ничего, все впереди, все впереди, раз говорите, что коллега. – И, насладившись, самым обыкновенным, деловым тоном заключил, протягивая твердую, как старый корень, руку: – Значит, до связи?

– До связи.

Вновь переходя узкий проезд от бульвара к театру, Роман чуть не попал под быстро летевшую от Герцена девятку, но не заметил этого, вернее, не обратил внимания, просто отшатнулся, замер, и все смотрел на свою «ауди», и впервые в жизни жалел, что стекла не тонированные. А впрочем, это решило бы лишь часть проблемы. Лишь первую. Вторую должна была решить инструкция, карманная книжица на языке великих ученых Ньютона и Максвелла, но, увы...

– Кто это был? – спросил Подцепу сын, едва лишь Рома плюхнулся за руль.

С глазами сына отец встретился, еще лишь собираясь перемахнуть улицу, стоя на поребрике бульвара, на той стороне. Не было смысла сочинять.

– Коллега, – как можно проще и быстрее ответил Рома автоматически. – Товарищ по работе...

– Ты с ним работаешь? – Димок смотрел точь-в-точь как в самые плохие минуты покойная Маринка. Огромные зрачки, как два ствола, и знаешь, что не не заряжено, не выстрелят, но как же неприятно. Еще одно родимое пятно семейства Иванцовых, подлючая болезнь, и эти, черные и круглые. Но ничего, с первым уже управился и со вторым, последним, как-нибудь, потихонечку разберется. Да-да...

«Все это глупости, фигня, – сам себе твердо объявил Роман, – другое поколение, другая жизнь, откуда ему знать, догадываться, чушь, случайное совпадение, какой-нибудь такой физрук кровь пил на первом курсе, на лыжах загонял или старлей у них там, на военной кафедре, свирепствовал...»

– Что, не похож на менеджера? – со всей возможною веселостью спросил Роман. – На футболиста? На гребца? На замдекана по массовым мероприятиям?

Сын промолчал. Лишь медленно задвинул крышку телефона. Щелк.

– Банан? – еще беззаботнее и деланее засмеялся Рома, и положил, как полчаса тому назад, свою большую, широкую ладонь на узкую прохладную Димка.

– Ба-нан, – раздельно, словно обдумывая каждый слог, ответил сын и посмотрел на отца так, что снова захотелось отвернуться. И мысль, ужасная, чудовищная, мелькнула в голове: не мог ли, в самом деле, один такой спец по экономической безопасности и с Димкой, с сыном где-то однажды уже приватно побеседовать...

«А смысл? Кого и как теперь они способны прихватить? Кончай выдумывать. Кончилось, кончилось, последние потуги, трепыханья...»

Но в Шереметьево у стойки сын бросил на прощанье такой же, слишком уж пристальный, Маринкин, кошкин-мышкин взгляд, только Ромка совсем уже спокойно это принял и ласковым ответил, нежным, отцовским. Все перемелется, как с той болезнью, еще немножечко терпения, терпения и времени. Времени, чтобы окончательно исчезли эти люди, перекрестным опылением полученные из физрука и военрука, и власть их, и вопросы... И объяснять не надо будет ничего. Вдаваться в ненужные подробности.

– Кержак?

– Кержак, – ответил Димка и, лоб подставив под отцовский поцелуй, пошел на паспортный контроль.

А Игорь Валентинович Пашков позвонил не через неделю, как обещал, а лишь три дня тому назад:

– Вы загляните в пятницу к Ольге Михайловне, прямо с утра, все решено...

И никаких подъездов на кривой кобыле. Профессиональных промеров и замеров. Только вопросы о «восьмидесятке».

Так значит, все-таки советуете брать «бочечку», Роман Романович... У нас же знаете теперь какой подход и финансирование в новые-то времена. И соответственно зарплаты. Приходится семь раз, а то и двадцать восемь отмерять, прежде чем резать...

Смешная, полная обычного лукавства жалоба и рассмешила, и обрадовала. И ничего в них страшного теперь, когда не они А. Л. содержат, а он их. Лишь неискоренимая привычка к вызнаванию и дознаванию. Старые дрожжи, и больше ничего.

А Катц все что-то плел и после Таганской площади, и на Кольце про дивные ботинки, купленные некогда на Пролетарке. Он, заболтавшись, уже говорил «шузы».

– Две пары сразу взял, и сносу им не было... вишневые такие, с переливом...