Дорога затмения - Челси Ярбро

— Что там? — раздался испуганный вскрик. Он исходил из угла, прикрытого ширмой.

— Не знаю! — донеслось из другого угла.

Значит, их двое. По меньшей мере, уточнил мысленно Сен-Жермен и с наслаждением оттолкнул в сторону стол, заваленный лабораторной посудой. Тот, опрокидываясь, врезался в стену. Грохот и звон отозвались в ушах погромщика сладкой музыкой. Вслед за столом полетели и стулья. Посуды, конечно, жаль, но, по крайней мере, место для схватки расчищено. Мебель в такой тесноте много опаснее, чем вражеские клинки. Те, впрочем, уже поблескивали в лунных лучах, ибо охотники подступали к добыче. Сен-Жермен обнажил катану.

— Дьявол! — выкрикнул человек, выступивший из-за ширмы. Это был Бхатин, главный евнух Падмири, но свой ятаган он держал как заправский боец. В другом, заходившем сбоку противнике также угадывалась военная выправка. К Сен-Жермену, чуть пританцовывая, приближался Судра Гюристар. Нападавшие, правда, несколько медлили, ибо действие разворачивалось совсем не так, как они планировали. Кто бы мог подумать, что этот жалкий алхимик будет вооружен!

Наконец Бхатин решился атаковать и прыгнул к одетому в черное инородцу, вздымая над головой ятаган. Удар должен был развалить алхимика надвое, но сталь натолкнулась на сталь. Катана повернулась и на излете задела руку евнуха. Тот вскрикнул и отскочил.

В тот же миг Гюристар сделал выпад. Резкий, стремительный, неотразимый, но Сен-Жермен изогнулся, и ятаган начальника стражи поразил пустоту. Усач не сумел устоять на ногах и покатился по полу, немилосердно бранясь.

— Он убьет нас! — истерически взвизгнул Бхатин.

— Заткнись, идиот!

Сен-Жермен рассмеялся. Схватка едва началась, а его противники уже дрогнули. Следовательно, победа близка.

— Он не из нашего мира! — продолжал вскрикивать евнух. — Он пьет людскую кровь.

— Ага! — Сен-Жермен укоризненно покачал головой. — Ты, значит, подсматривал?

— Да! — выдохнул евнух. — Да, порождение Шивы, я следил за тобой!

— И все же осмелился выступить против меня? — спросил Сен-Жермен, делая ложный замах. Он стоял далеко, но Бхатин так испугался, что метнул в него свой ятаган.

Дурацкая выходка: она породила лишь дребезжание. Ятаган врезался в ящик, где хранились медные миски, а безоружный Бхатин отпрыгнул назад. Со стеллажа, на который он налетел, свалилась широкогорлая стеклянная емкость. Евнух схватил вторую бутыль и швырнул во врага.

Обе бутыли, одна за другой, лопнули, разлетевшись на тысячи мелких осколков. Гюристар, успевший встать на ноги, выругался. Теперь каждый шаг его к инородцу сопровождался отвратительным хрустом. Впрочем, луна скрылась за облаком, и он перестал что-либо видеть. Усач, подслеповато щурясь, топтался на месте, а его сотоварищ, охваченный паникой, стаскивал с полки третий сосуд.

Легкий укол под лопаткой ничуть не смутил его, но спине почему-то сделалось горячо. Евнух облапил бутыль, он не знал, что катана прорубила ему ребра. Бхатин заулыбался и испустил дух в счастливой уверенности, что инородец ушел.

Шум, вызванный падением тела, подсказал Гюристару, где находится враг, к тому же комната вновь наполнилась призрачным лунным светом. Выставив впереди себя ятаган, усач двинулся к инородцу с твердым намерением расправиться с ним.

Планы же Сен-Жермена были иными. Кто-кто, а начальник дворцовой стражи должен знать многое. Убивать его неблагоразумно, нельзя. Чтобы сбить спесь с высокопоставленного самодовольного олуха, он провел серию ложных выпадов, и Гюристар, шипя от ярости, отступил.

Как это ни удивительно, но весьма грозный с виду баловень обстоятельств, взласканный благосклонной к нему судьбой, дрался по-настоящему всего один раз, хотя многочисленные победы в учебных боях снискали ему славу отчаянного рубаки. Пограничная стычка с горсточкой мусульман и та легкость, с какой Гюристар сразил их предводителя, лишь укрепили его уверенность в собственной несокрушимости, и потому бравый вояка искренне изумлялся тому, что происходило сейчас. Он любил фехтовать, но его ятаган сделался вдруг странно неповоротливым, кисть, сжимающая эфес, не гнулась, не слушалась, в ней ощущалась свинцовая тяжесть. Бой шел неправильно, его следовало прекратить, чтобы установить дыхание, размять руки и выпить чего-нибудь освежающего, однако ловкий, увертливый, неутомимо наседающий на него инородец не хотел это понимать. Мысли Судры путались, ему страстно хотелось бросить оружие и удалиться в свои покои, но те были далеко. Он хорошо сознавал это, как, впрочем, и то, что клинок врага, порхающий в опасной близости от него, может в любое мгновение с ним покончить. Растерявшийся, мокрый от пота усач пятился, изрыгая угрозы, пока что-то твердое не ударило его по лицу. Гюристар, глухо охнув, шлепнулся на пол. Добрая дюжина крупных осколков вонзилась в его ягодицы, но он этого не заметил. Он озирался по сторонам, пытаясь сообразить, куда улетел ятаган.

Вывел его из ступора чей-то спокойный голос:

— Ответь, зачем вы подстерегали меня?

Инородец, склонившийся над Судрой, был столь же свеж, как и в начале сватки.

— И не подумаю! — выкрикнул Гюристар. Разве такому человеку, как он, гордому, мужественному и облеченному властью, подобает отвечать на расспросы какого-то колдуна?

— Придется ответить, — вежливо возразили ему. Кончик катаны уперся в горло Судры.

— Порождение Шивы! — Усач попробовал отодвинуться, но сзади была стена.

— Где мой слуга? — Инородец проигнорировал оскорбление. Колодцы бездонных глаз его были темны.

— Где-то. — Гюристар хотел было рассмеяться, но передумал. — Пропал.

Он так и не понял, как близко к нему подлетела в этот момент черная птица смерти.

— Ладно, — кивнул после паузы Сен-Жермен. — Теперь скажи: что с Падмири?

В глазах усача что-то мелькнуло.

— Она… тоже пропала.

— Ладно. Зачем мы вам нужны?

— Порождение Шивы! — Гюристар хватил кулаком по полу, усеянному битым стеклом, и зашипел, как рассерженный кот.

— Можешь повторять это сколько угодно, и все-таки отвечай. — Катана угрожающе покачнулась. — Где мой слуга?

— Я ничего не скажу. — Твердость давалась начальнику стражи с трудом. Голос его предательски дрогнул.

— Где Падмири?

— Пусть хворый буйвол проникнет в твой зад! — Голос допрашиваемого окреп. Раз инородец не убивает его, значит, что-то мешает ему это сделать.

— Скажи еще, — с ледяной усмешкой посоветовал Сен-Жермен, — что моя мать ложилась под нищих и упивалась семенем прокаженных верблюдов. Все это одни лишь слова.