Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане - Луи Жаколио

Все это говорил Ланжале своему приятелю, стараясь внушить ему свойственное монархам самообожание, и находил все это очень забавным; но теперь, когда ему приходилось осуществлять все это на деле, забава превратилась в досадную обязанность, которую он сам навязал себе.

Конечно, эти мелочи человеческого честолюбия не нарушали добрых отношений двух приятелей, особенно с той поры, как в душе Ланжале зародились честолюбивые замыслы.

«Если мне удастся основать могущественную империю, — думал он, — то, в сущности, я потружусь для себя же: ведь Гроляр намного старше меня, и я, без сомнения, буду его преемником!»

Таким образом весельчак и шутник Ланжале, хотевший превратить своего приятеля в балаганного короля, теперь уже не шутя начинал завидовать его положению короля с настоящим двором, царской стражей, неограниченной властью над своим народом, с целым штатом министров и армией, теперь уже достаточно дисциплинированной, чтобы считаться серьезной.

Но положение самого Ланжале при дворе было самое неопределенное, и это было неприятно для Парижанина; в конце концов он потребовал официального назначения главнокомандующим мокисской армией, подчиненным только особе короля и стоящим выше власти военного министра.

Гроляр охотно удовлетворил его требование, но при этом все-таки спросил его с загадочной усмешкой:

— Ты уже не довольствуешься ролью моего друга и тайного советника во всех государственных делах?

— Я готов отказаться от звания главнокомандующего, но только тогда ты должен будешь сам заняться своей армией, а я умываю руки: я никогда не любил играть роль пятого колеса в телеге!

— Ну, полно, не сердись, ты же отлично знаешь, что можешь здесь делать все, что только тебе вздумается!

После этого приятели снова принялись лелеять свои честолюбивые замыслы о расширении пределов государства, о сооружении флота, об открытии портов и поездке на Малакку, а не то и в Европу за необходимыми орудиями, машинами, рабочими и мастерами всякого рода, строителями, механиками и др. Словом, их планам и мечтам не было конца… И, как знать, быть может, им и удалось бы осуществить хоть часть этих планов, если бы коварный Альбион не встал им поперек дороги, если бы он не раздавил в зародыше нарождавшуюся цивилизацию и не уничтожил четыреста пар штанов, заготовленных стараниями Ланжале, снова на многие годы ввергнув народ мокиссов в невежество, дикость и каннибализм… Впрочем, Англия только этим и занимается, преследуя, конечно, свои цели и свои личные выгоды.

Как, вероятно, помнит читатель, предшественник Гроляра упоминал о «красном человеке», который во время торжеств коронования и еще долго после того лежал на одре болезни с проломленной головой, вследствие, как он утверждал, несчастного падения со скалы. Этот «красный человек» был сын коварного Альбиона, прозванный так мокиссами оттого, что его волосы и борода, как у большинства его соотечественников, были огненно-красные, то есть рыжие, а лицо, и в особенности нос, постоянно насандалено джином и виски настолько, что походило на вареного омара.

В ту ночь, когда наши друзья собирались пристать к этому берегу, «красный человек» тайком доплыл до их пироги, полагая встретить в этих европейцах своих соотечественников, и был принят, как известно, далеко не дружелюбно Гроляром, который чуть было не убил его.

Вернувшись еле живой в свою хижину, он более шести недель пробыл в состоянии между жизнью и смертью, а за это время у мокиссов произошла смена власти.

Этого человека звали Томас Пауэлл; он родился в Лондоне, прибыл на этот остров вплавь на доске после крушения судна, на котором состоял, как он говорил, врачом. Вскоре он заручился расположением и любовью старого короля, который сделал его своим старшим знахарем. Вот все, что о нем было известно с его же слов.

С того времени прошло уже десять лет, и он не жаловался на свою жизнь и даже никогда не пытался вернуться на родину, хотя в течение нескольких лет кряду с островом вел торговлю один французский капитан дальнего плавания, который готов был доставить его в Европу. «Красный человек» взял себе в жены одну из родственниц короля, прижил с ней целую кучу детей, которых он, по-видимому, очень любил, и совершенно обжился среди этих дикарей.

Понятно, он научился прекрасно владеть их языком и все свое время проводил в коллекционировании образцов местной флоры и минеральных пород. Между прочим, он нашел на этом острове богатейшие залежи руд железа, меди, серебра, золота и даже платины, но никому не говорил об этом и не показал добытых им образцов ни Гроляру, ни Ланжале даже и тогда, когда он впоследствии, по-видимому, близко и дружески сошелся с ними.

Когда, по прошествии двух месяцев со дня высадки двух французов, он достаточно оправился, чтобы выходить из дома, Гро-Ляр I давно уже царствовал над мокиссами, а Ланжале был близок к осуществлению своей мечты о надежной и дисциплинированной армии.

Ничто не возбуждало мысли о его недовольстве; напротив, он сразу примирился с существующим порядком вещей, тотчас же отправился во дворец, почтительнейшим образом испросил себе аудиенцию у короля и приблизился к нему, касаясь носом циновок, пока не добрался до большого пальца ноги короля, о который он с особым усердием потер свой и без того огненно-красный нос.

Гро-Ляр I милостиво поднял его и сказал:

— Вы можете приступить к исполнению ваших обязанностей, доктор, так как перемены, происшедшие во дворце, вас не коснулись, и я надеюсь, что вы не откажете мне в ваших просвещенных услугах!

Томас Пауэлл, говоривший весьма сносно по-французски, горячо благодарил нового короля за его милость и сказал, что сочтет себя счастливым, если сможет быть полезен королю, охраняя его драгоценное здравие.

Вскоре их таким образом завязавшиеся отношения переросли в чисто дружеские со стороны обоих французов, но мы вскоре увидим, чем им отплатил за это коварный англичанин.

Считая его человеком, на которого можно было положиться наши друзья не стесняясь излагали в его присутствии все свои планы и замыслы и, к великой своей радости, всегда встречали с его стороны полнейшее сочувствие.

Особенно одобрял англичанин одну заветную мечту Гроляра — ввести у мокиссов представительный образ правления. «Это единственно верное средство, — говорил он, — приучить моих подданных к общественной жизни и сознательной гражданственности и приготовить на будущее время, так сказать, питомник государственных людей, новых заместителей моим министрам и чинам администрации».

Но Ланжале не разделял этих взглядов.