Шторм и ярость - Дженнифер Ли Арментроут

она приведет, но полагала, что Зейн найдет меня, когда встреча в комплексе закончится.

Мэттью все еще был там, и они говорили о том, что мы нашли у сенатора – в доме, который, как только что стало известно, был разрушен до основания этим утром. Это показали во всех новостях, и люди говорили, как повезло, что сенатор оказался в родном штате Теннесси, когда случился этот странный пожар.

Очевидно, сенатор был плохим парнем, и нам следовало точно выяснить, как он связан с Баэлем и что планировал делать со школой.

Мне следовало быть там, в комплексе, но я просто больше не могла сидеть спокойно. Мне требовалось пространство, потому что я…

Я все еще не плакала.

Не проронила ни слезинки.

Не знаю почему. Чувствовалось, что со мной что-то не так: не похоже, что я просто пыталась не думать о случившемся. Я думала. Размышляла об этом. Переживала, прокручивая в голове почти каждый совместный день с Мишей, понимая, что были признаки его несчастья… Похоже, его недовольство открыло доступ для влияния, потому что им, должно быть, манипулировали.

Миша много значил для меня, а я его даже не знала. Абсолютно. И это было так же трудно принять, как и его предательство. Но я все еще не плакала и не понимала почему…

Я споткнулась об упавшее дерево, но смогла удержаться.

Вздохнув, я выпрямилась и продолжила идти: лес становился все гуще, появлялось все больше светлячков. Миша называл их молниеносными жуками. Когда мы были младше, то ловили их в ладони и гонялись с ними друг за другом.

У меня заныло в груди, когда я обогнула толстый ствол и наткнулась на… дом на дереве?

Да. Вот что это было.

Дом на дереве с чем-то похожим на огромную смотровую площадку. Я оглянулась через плечо в направлении главного здания комплекса. Я все еще была на территории клана, так что, держу пари, когда-то этот дом на дереве принадлежал Зейну. Зейну и Лейле.

Моя грудь заныла еще сильнее: мне действительно нравился Зейн, и если раньше все было сложно, то теперь все было чертовски запутано, потому что Защитники и Истиннорожденные…

Это было табу.

И тогда я почувствовала это – жжение в горле и глазах. Я закрыла лицо руками и сделала несколько глубоких вдохов, но эти вдохи, казалось, только подпитывали уродливую, грубую мешанину эмоций, которая разрасталась в моей груди. Это продолжалось до тех пор, пока я не могла больше сдерживаться. Не могла проглотить слезы. Не могла отодвинуть их на задний план.

Кончики моих пальцев увлажнились, щеки стали мокрыми, а вырвавшийся крик – полон гнева, печали и ярости. Он спугнул птиц на деревьях. Все закончилось только тогда, когда мой голос сорвался, а горло пересохло. Я сделала шаг и плюхнулась на мягкую траву под домиком, все еще закрывая лицо руками. Затем перевернулась на спину и свернулась калачиком, подтянув ноги так близко, как только могла.

Я хотела к маме – хотела в одно из ее объятий больше всего на свете, прямо сейчас, а еще я хотела Мишу. Боже, я хотела Мишу – того Мишу, которого знала и любила, а не того, который ненавидел меня. Не того Мишу, которого мне пришлось убить.

Только не его.

Я хотела все вернуть и доказывать ему снова и снова, что он особенный и он важен, и я… ненавидела это! Чертовски ненавидела, потому что не делала этого с Мишей. Не заставляла его становиться таким. Не превращала его в того, кем он стал. Это была не моя вина.

Но казалось, именно я во всем виновата – и я снова закричала, не издав при этом ни звука. Меня разрывало на части, потому что я плакала не только из-за Миши.

Наконец я оплакивала свою мать – поддавшись горю, которое копилось больше года. Боль и гнев от ее потери усугублялись тем, что причиной случившегося был Миша. Это был он, и я хотела ненавидеть его. Ненавидеть еще сильнее, чтобы было не так больно.

Я не почувствовала, как связь в моей груди потеплела. Я была так захвачена водоворотом эмоций, что не ощутила приближения Зейна, почувствовал его только тогда, когда он присел рядом. Зейн поднял меня и посадил к себе на колени, его сильные руки обняли меня за плечи.

Горе и боль изливались из меня громкими уродливыми рыданиями, и это причиняло боль – казалось, она никогда не прекратится. Но Зейн держал меня крепко и так близко, что даже если бы не было связи, питающей его моими чувствами, он бы знал.

Зейн держал меня, обняв одной рукой, а другая двигалась вверх и вниз по моей спине, медленно и успокаивающе. Наконец дрожь утихла, а слезы высохли.

Я не знала, сколько прошло времени, но когда все закончилось, у меня болел затылок, а в горле пересохло.

И я не только порвала рубашку Зейна спереди, вцепившись в нее, но и пропитала своими слезами.

Неловко.

Высвободив пальцы из ткани, я немного отстранилась.

– Извини, – поморщившись, я прочистила горло.

– Не извиняйся, – сказал Зейн, и я была благодарна, что сейчас слишком темно, чтобы можно было видеть его лицо. Затем он медленно поднял ладонь к моей щеке, собрал на ней спутанные волосы и отвел пряди с лица. – Ты чувствуешь себя лучше? – спросил он мягким голосом.

– Нет, – пробормотала я. – Да.

– И что из этого – правда?

– Не знаю, – пришлось сделать пару вдохов. – Чувствую себя лучше. Это правильный ответ.

– Меня не волнует правильный ответ, Трин. Я хочу знать правду.

Я положила руки ему на грудь.

– Я… чувствую, что задыхалась, но сейчас это удушье прошло.

– Тогда это хорошее начало, – он откинул волосы с другой стороны моего лица.

Прошло несколько минут. Зейн продолжал держать меня, его рука обхватила мою голову сбоку, а большой палец скользил вверх и вниз по моей скуле.

– Я была эгоисткой. Он был во многом прав. Все и всегда было связано со мной. Я всегда думала о себе и…

– Ты не была эгоисткой. Он был. Эгоистом и, возможно, помешанным, – сказал Зейн. – То, что он сделал, его вина – его и ничья больше.

– Я хочу ненавидеть его, Зейн. Часть меня хочет, но я…

– Знаю. И понимаю. Понимаю. – Прошло несколько секунд, а потом я почувствовала его теплые губы на своем лбу, и это длилось дольше, чем следовало. – С тобой все будет в порядке.

Будет.

Я это знала.

Со мной все будет в порядке.

Это будет больно, и это