Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

Когда фильмы Мадлен были готовы к прокату, HBO организовала просмотры строго по пригласительным билетам. Были приглашены журналисты, которые работали над проблемами гражданских прав и расовой справедливости, общественные активисты и представители объединений, таких как Американский союз защиты гражданских свобод. Мадлен – неброская, но красноречивая и безмерно уверенная в себе – эффективно продвигала собственное творчество. Помогало и то, что, когда она рекламировала свои фильмы и позиционировала себя как человека, который глубоко задумывается о последствиях определенных типов системной социальной дисфункции для жизни обычных людей, ее почти никогда не просили рассказать о собственных привилегиях.

По стандартам своей семьи Мадлен вела сравнительно скромный образ жизни: она поселилась в Лос-Анджелесе, где заплатила 3 миллиона долларов наличными[1747] за дом в хипстерском анклаве Лос-Фелис. Но факт оставался фактом: она была «ОксиКонтиновой наследницей». Пусть ее отец Джонатан и был добродушным интеллектуалом, но при этом он долго занимал должность директора[1748] Purdue, одно время был вице-президентом и крайне активным членом совета директоров, был в силе на пике колоссального успеха ОксиКонтина и до сих пор требовал от руководства компании прогнозов по прибылям и новостей по продажам. Мадлен не демонстрировала никаких признаков публичного разрыва с семьей и даже какого-либо видимого дискомфорта, когда речь заходила о наследии этого наркотического препарата, который сделал их всех такими богатыми людьми. В кругу ее светских и профессиональных знакомых знали, что она пренебрежительно пресекала любые разговоры о Purdue. Стоило только кому-нибудь заикнуться о семейном бизнесе, как Мадлен саркастически фыркала в ответ на предположение[1749], что она может иметь какие-либо связи с этой компанией, указывая, что не играет никакой роли в семейном бизнесе.

В Индиане, где Мадлен снимала свои тюремные фильмы, число смертей от передозировки опиоидов неуклонно росло с 2010 года[1750]. Врачи в этом штате выписывали значительно больше рецептов на опиоиды, чем в среднем по стране. В том году, когда она снимала свой фильм, в округе Мэдисон, где расположена тюрьма, на каждую сотню жителей приходилось по 116 выданных опиоидных рецептов[1751] – беспрецедентная цифра даже для этого штата. В той самой тюрьме[1752], где Мадлен договорилась снимать, 1000 человек из 1800 заключенных ежегодно проходили лечение от наркотической или алкогольной зависимости. Согласно собственной статистике тюрьмы[1753], почти 80 процентов ее заключенных имели историю «проблематичного употребления психотропных веществ».

Афроамериканцы были избавлены[1754] от всей тяжести удара опиоидной эпидемии: врачи реже выписывали опиоидные обезболивающие чернокожим пациентам, либо потому что не верили, что они будут принимать эти средства ответственно, либо потому что реже испытывали сочувствие к этим пациентам и предпочитали лечить их боль более жесткими методами[1755]. В результате уровни зависимости и смертей среди афроамериканцев были статистически низкими. Это был тот редкий случай, когда системный расизм, можно сказать, защитил сообщество. Но война с наркотиками оказывала на людей с небелым цветом кожи диспропорциональное воздействие. Пусть руководители Purdue избежали тюремных сроков за свою неприглядную роль в схеме, которая приносила семье Мадлен миллиарды долларов, но в 2016 году губернатор Индианы, Майк Пенс, подписал закон, восстанавливавший обязательный минимальный приговор[1756] для любого мелкого уличного дилера, пойманного на продаже героина и ранее осужденного: десять лет лишения свободы. В масштабах страны 82 процента осужденных[1757] за нелегальную торговлю героином были чернокожими или латиноамериканцами.

Невозможно вести честный разговор о массовом лишении свободы, не говоря при этом о войне с наркотиками. И невозможно честно говорить о войне с наркотиками, не затрагивая опиоидный кризис. Однако это была та риторическая игла, на кончике которой Мадлен Саклер каким-то образом ухитрялась балансировать. И она умела мастерски это делать. По большей части ей удавалось распространяться о горестях населения американских тюрем настолько умно, что Мадлен не просили рассказать о ее собственных семейных связях с одной из основных движущих сил этого кризиса. Финансировались ли ее фильмы – в большей или меньшей степени – ОксиКонтиновыми деньгами? Эта тема почти никогда не поднималась, а когда это все же случалось, она туманно отвечала[1758], что не тратила на съемки фильмов собственные деньги, но в подробности не вдавалась. В те годы, когда идея «З/К» была в разработке, и до того как производство получило финансирование, у Джеффри Райта складывалось четкое впечатление, что она вкладывалась в проект сама.

Джонатан Саклер всегда тщательно следил за освещением[1759] проблемы ОксиКонтина в прессе, читая вырезки из газет и возмущаясь любыми характеристиками, которые воспринимал как несправедливые. Общаясь с руководством Purdue, он выражал озабоченность[1760] тем, что кампании в сфере здравоохранения за предотвращение опиоидной зависимости могут в итоге помешать продажам ОксиКонтина. К негативной прессе проявляла внимание вся семья. Даже в старости Рэймонд продолжал спрашивать[1761], можно ли что-нибудь сделать, чтобы побудить «Таймс» «меньше фокусироваться на ОксиКонтине». Но Джонатан, кроме того, всячески старался[1762] заботиться о том, чтобы журналисты, выбирающие тему опиоидной эпидемии и, как следствие, ОксиКонтина и Purdue, не упоминали хотя бы об их связи с семейством Саклеров. Компания нанимала многочисленных специалистов по связям с общественностью, делавших все возможное, чтобы семейная фамилия непременно упоминалась в любых позитивных статьях о филантропии и кинопремьерах, но исключалась из любого негативного освещения, связанного с рецептурными опиоидами, которыми семья торговала. Эти усилия приносили замечательно успешные плоды. Семью почи никогда не упоминали в негативных медиаисториях о Purdue. Источник богатства Саклеров продолжал казаться неясным и абстрактным, как будто фамильное состояние было сколочено давным-давно.

В тех редких случаях, когда Мадлен задавали прямые вопросы об очевидной несостыковке между идеями социальной справедливости в ее фильмах и специфическим происхождением ее собственного личного богатства, она от них отмахивалась. В большой статье[1763] о Мадлен, опубликованной в журнале «Нью-Йоркер», Джеффри Райт, у которого брали для нее интервью, указывал, что многие мужчины, отбывающие сроки в Пендлтонской тюрьме, оказались там отнюдь не по своей воле. «Учитывая тяжелое детство, насилие, зависимость, – писал он, – у многих из этих людей вообще не было никаких шансов». Однако когда автор статьи, Ник Паумгартен, предположил в разговоре с Мадлен, что ее фильм, возможно, представляет собой некую форму искупления – неявное признание грехов ее семьи и попытку с помощью искусства эти грехи искупить, – она опротестовала саму предпосылку этого вопроса. Ей нечего искупать, ответила Мадлен, утверждая, что не ощущает никакой моральной ответственности за опиоидный кризис и, более того, не имеет