Железный Густав - Ганс Фаллада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется. Как только смогу.
— Я напишу ей отсюда. И посылку отправлю, как только заколем свинью.
— Я узнаю, можно ли. Ведь у них свои правила…
— Это будет под рождество. Посылку она получит на самые праздники.
— Там видно будет. Но забывай, это — каторжная тюрьма, там особенно строгие порядки.
И снова они замолчали.
Наконец, погруженная в задумчивость, Гертруд сказала:
— Два года для меня пролетят незаметно, что уж может случиться на таком острове! А ей они, верно, покажутся вечностью.
— Спасибо отцу, — кабы не он, это были бы все пять, а то и шесть лет.
— Ты знаешь, Гейнц, я не люблю отца уже ради памяти Отто. Я не могу простить ему его отношения к Отто… Но как он встал тогда на суде, когда всё валили на Эву, а она только «да» и «да», — и тут отец как встанет: девушка, говорит, невиновна, это в нем все зло!.. А когда адвокат на него напустился, он и правда показал себя железным, верно, Гейнц?
— Вот то-то и оно! Как он сказал адвокату: «Кабы девушка такая была, не стала бы она на все говорить «да», как этого вам хочется. Она защищает того негодяя, а ему лишь бы ее закопать…»
— И пришлось им на обратных ехать…
— Это отец добился, чтоб высший срок дали Басту, а не Эве…
— Да, — сказала Тутти, — Баст схлопотал свои восемь лет… А сможет она от него освободиться, когда он выйдет на волю?
— Ах ты боже мой! — воскликнул Гейнц. — Восемь лет! Кто так далеко заглядывает? Через восемь лет будет тысяча девятьсот тридцать первый год, кто знает, что со всеми нами будет.
— Уж верно, будет получше, чем сейчас.
— Конечно, лучше. Хоть бы с деньгами как-нибудь утрясли. Ты не представляешь, что у нас в банке делается! Все прямо с ума посходили! Кассиры не знают, на каком они свете, то же самое в отделе ценных бумаг, с девизами черт знает что творится, но хуже всего в правлении, там прямо волосы на себе рвут!
— Скоро должен наступить порядок, — утешала его Тутти. — Не может так продолжаться.
— А что хорошего? Ни у кого не будет денег. Ведь большинство людей осталось ни с чем!
— Ты думаешь, из-за банков?
— И это тоже!
— Ну, банкам-то всегда найдется работа. У тебя останется твоя служба, Гейнц, — ты ведь незаменимый работник!
Он слабо улыбнулся в темноте.
— И тебе будет легче, Гейнц! Сбросишь с плеч такую обузу!
— Ясно! Но ты ведь знаешь…
— Квартиру оставь за собой при всех условиях! — настаивала она. — Не отказывайся от квартиры! Не хватало еще селиться в меблирашках…
— Нет, нет, — сказал он. — Квартиру я сохраню уж ради твоей мебели.
— Глупости, теперь это твоя мебель, Гейнц! Да что там мебель! Главное, была б у вас квартира…
— Но ведь она не согласна, Тутти! Ни в какую!
— Ничего! Одумается.
— Нет-нет! Она боится, она, правда, боится, Тутти, как бы я от нее не сбежал…
— Вздор какой! Ты ни от кого не сбежишь! От меня ведь ты не сбежал….
— Да, но с ней у меня это случилось…
— Ничего не значит! Ты был еще мальчишкой.
— Но не для нее. Не для Ирмы.
И снова они замолчали.
— А ведь в самом деле холодно. Пошли, Гейнц! — сказала Тутти, внезапно поднимаясь. — Мы еще пробежимся по берегу. Но только одно запомни: ни за что не отказывайся от квартиры. С квартирой ты — прекрасная партия, и ей придется с этим посчитаться.
16И вот он уже дома, в своей квартире. Обошел ее из конца в конец, затопил печь, открыл окно и впустил струю мглистого сырого воздуха, разобрал постели и выложил проветрить, прикинул, как лучше расставить мебель: детские кроватки придется снести на чердак…
На стене уже не висела детская одежда, в шкафах и ящиках комода непривычная пустота. Вот почему его шаги так гулко отдаются в ушах. Это отдается пустота, здесь все опустело, и не только комод, не только квартира, вся его жизнь опустела…
Мальчики обвыкнутся на острове, а для Тутти это настоящее возвращение домой. Ему же не свыкнуться с пустой квартирой. Гейнц задумался над тем, что будет ждать его по возвращении из банка: никто уже его не встретит. Топи печь, убирайся, готовь обед — и все для одного себя!
Он задумался над тем, каким для него оказалось спасеньем в те ужасные годы, что пришлось о ком-то заботиться — сразу трое! Это помогло ему избавиться от Тинетты, это облегчило ему и дальнейшую задачу — как-то пережить тяжелые годы инфляции! Каждый день приносил свои заботы, ставил свои небольшие задачи: костюмчик для Густава, синий свет для Отто, зубной врач для Тутти… То были внеочередные задачи, наряду с обычными, каждодневными: квартирная плата, хлеб, счета за газ… Двадцати с небольшим пришлось ему стать отцом семейства. Часто приходилось тяжко. Он мог бы, как другие, ходить в кафе, в дансинги, посиживать в кино. Да, тяжеленько приходилось иной раз, но зато всегда — хорошо!
Приятели смеялись:
— Ты что, чудак, рехнулся? Повесил себе на шею двух крикунов! А на что благотворительная касса?
Да, Гейнц чудак, такого чудака поискать надо, говорили приятели. Но, при всем своем чудачестве, он оказался крепче этих критиканов со всеми их ничтожными пустыми развлечениями. Что-то было в нем и рядом с ним — ответственность, задача…
«Как-нибудь продержаться это время, — говорили они, а как продержаться — дело десятое!» Однако жизнь показала, что «как» — далеко не десятое дело! Продержаться с кокаином и девицами оказалось нелегко, с двумя крикунами — куда легче! Профессор Дегенер, человек не бог весть каких заслуг, правильно ему посоветовал: «Небольшие задачи, Хакендаль! Сперва привести в порядок клетку. Когда клетка больна, весь организм выходит из строя!»
Правильно он советовал! Молодчина! Хорошо бы его снова повидать. Может, найдется у него добрый совет и для того, кто остался один в пустой холодной квартире, опять без определенной задачи… Гейнц Хакендаль теперь лучше в себе разбирается, чем тогда, семнадцати лет: ему известно, что он звезд с неба не хватает. Он — рядовой служащий, но все же верит, что свое назначенье выполнит с честью. Хотелось бы только понять, что это за назначенье? Какую поставить себе задачу? Нельзя же существовать изо дня в день — лишь бы сыту быть? О небе и боге можно думать, что угодно, но и сами мы ведь не тварь ползучая на этой земле! Или…
И Гейнц Хакендаль с остервенением стучит кулаком по спинке кровати. Размышления привели его в раж, он и мысли не допускает, что вся его жизненная задача в том, чтобы ежедневно ходить в банк и составлять безупречные статистические таблицы о расширении экспорта электропромышленных изделий, с особым учетом электростанций, построенных германскими фирмами за границей, — а вечером приходить домой и приводить в порядок свою конуру. Об этом он и думать не хочет!
Гейнц Хакендаль вдруг заторопился, он не дает себе времени закрыть печку и окно и даже не прибирает постели. Вместо этого он нахлобучивает шляпу, надевает пальто, бегом бросается на улицу, и дальше — бегом через весь город, у него и мысли нет ехать. Когда человека сжигает нетерпение, единственное средство избыть его, — это не ехать, а бежать бегом, бежать стремглав, ног под собой не чуя!
Но нет, не помогло: задыхаясь от нетерпения, ворвался он в лавочку вдовы Кваас.
— Фрау Кваас! Никаких гвоздей — мне нужна Ирма!
И не успела вечно киснущая фрау Кваас охнуть, как он перемахнул через прилавок и исчез в задней комнате.
— Ирма, извини, я безумно тороплюсь… Когда же мы поженимся?
— Да ты совсем спятил, Гейнц! Я за тебя в жизни не выйду!
— Говорю тебе, я тороплюсь!.. Погоди, кольца я, кажется, захватил, вот они здесь, в кармане — минуточку!.. И в загсе тоже побывал: твоя мать дала мне все бумаги… Ну как, среда подходит?
— Ничего я ему не… — заныла фрау Кваас, но голос ее потонул в общем шуме.
— Ну как есть рехнулся! — вознегодовала Ирма. — Последнего соображения лишился. Сколько вам лет, юноша?
— Но, Ирма, будь же человеком! Брось свое дурацкое жеманство!
— Не смей со мной так разговаривать! Никакое это не жеманство…
— Конечно, жеманство!
— Ничего подобного!
— А я говорю — да!
— А я говорю — нет!
— А кто тогда первый полез целоваться, ну-ка, вспомни!
— Я помню, что влепила тебе здоровую пощечину, да и сейчас могу влепить!
— Что ж, давай!
— Что давай?..
— Я вижу, у тебя руки чешутся, ну так давай влепи. Только уж потом пошли без разговоров!
— Куда пошли?
— Я тебе десятый раз твержу: пошли смотреть нашу квартиру!
— Скажите на милость: у него уже и квартира есть!
— Но раз ты собираешься за меня замуж, должна же у меня быть квартира! Это же простая логика!
— Я не собираюсь за тебя замуж!
— Конечно, собираешься. Не вздумай только снова вилять!
— Сказала — не собираюсь, и дело с концом!
— Нельзя же отказываться от своих слов. Мы ведь уже и в загсе висим!
