Тишина - Василий Проходцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лицо же грозного атамана при словах "мавзолей" и "золото" изобразило то, чего совершенно никто не мог бы от него ожидать: Чорный был очевидно испуган и растерян. Конечно, лишь тень этих чувств промелькнула в его глубоко посаженных черных глазах, но и это немало удивило Пуховецкого. Однако испуг быстро сменился гневом, и атаман, взмахнув саблей, обрушился на казаков:
– Кого вы слушаете, пане, кому верите? Сволочь эта, чтобы шкуру спасти, сейчас вам и гарем ханский, и казну королевскую пообещает. Думает, пока по степи плутать будем, он из наших рук и улизнет – неужто не видите? И уйдет ведь, а товарищи наши так же тлеть да воронов кормить будут. А каков позор будет нам перед всем войском, ежели он уйдет? Вам всем позор, не мне – я-то человек старый. А ну-ка, Игнат!
Игнат, которого два раза просить было не надо, ринулся к Пуховецкому, замахиваясь кистенем, но на пути его неожиданно, словно бы ниоткуда, возник Черепаха.
– А не упустим, батько! Знаем, авось, как так сделать, чтоб не сбежал. Впервой что ли?
Увидев поддержку со стороны испытанного товарища, и вся казацкая масса преодолела нерешительность и окружила Ивана, отделяя того от атамана и его слуг. Раздавались крики: "Порешить всегда успеем!", "Дозволь, батько!", "Втроем за каждую руку и ногу держать будем!", "Полмесяца без добычи по степи бродим, дай поживиться, атаман!". Атаман, который не обладал сейчас той полнотой власти, что имел бы он в военном походе, вынужден был внимать настроениям большинства. Он успокоительно поднял вверх руки, изобразил понимание, и стал что-то добродушно отвечать разгоряченным казакам. На лицах же Лупыноса, Палия и Игната выступила смесь злобы и растерянности.
– Не сбежит, батько! – уверенно повторил Черепаха, и решительно направился к Ивану. Тот невольно подтянул ноги поближе, но именно ивановы ноги и нужны были Черепахе. Он взял два поясных мешка с завязками, и положил в каждый по пригоршне острых как бритва семян степной травы. Приговаривая, "Да не бойся, казак, мы же не бусурмане, калечить не станем", Черепаха натянул эту неудобную обувь Ивану на ступни, а потом завязал мешки такими мудреными и крепкими узлами, что развязать их и со свободными руками думать было нечего. Даже сейчас, когда Пуховецкий сидел и не пытался подняться на ноги, ему было так больно, что слезы катились из глаз. Только его толстенная, огрубевшая от долгой ходьбы босиком кожа могла выдержать уколы семян, но и она бы, без сомнений, лопнула на мелкие куски, попытайся Иван самостоятельно пойти. Закончив свое дело, Черепаха перерубил ремни, крепившие Пуховецкого к пню, легко закинул Ивана на спину и, отнеся немного в сторону, посадил на мохнатую татарскую лошадку, которую услужливо держали сразу несколько новиков. Еще несколько казаков с суровым видом целились в Пуховецкого из пищалей: попробуй, мол, дернись. Ивану хватило наивности думать, что, коль скоро ноги его приведены в столь беспомощное состояние, ему позволят самому править лошадью, и потянулся к ее мохнатой гриве – узды на лошадке не было. Увидев это, Черепаха, как будто с сожалением, потянулся к своей длинной плети, а потом сделал движение, которого Иван не заметил, но последствия которого почувствовал хорошо: вновь, как и когда-то в Крыму, плеть обвила его руки, притянув их к телу, а Черепаха закрепил ее еще парой узлов на которые он, судя по всему, был мастак. С другой стороны к Пуховецкому подскакал Игнат, и, куда менее ловко, но с гораздо большей жестокостью опоясал его и с другой стороны. Иван, грустно покачиваясь на спине лошади, слегка ткнул ей в бока пятками, от чего сразу несколько дюжин семян немилосердно впились ему в подошвы, и весь отряд, понемногу, двинулся в степь.
Глава 2
Любой человек, бывавший в степи, знает, что найти там что бы то ни было, даже хорошо зная, что ищешь, совсем непросто. Иван же Пуховецкий и представления не имел, куда нужно направиться, чтобы найти мавзолей. Степь расстилалась перед ним: многообразная, но повсюду одинаковая. Иван помнил, что перед тем, как солнце окончательно лишило его сил, он поднялся в поле из балки, и следовало, таким образом, искать участки леса, которые могли примыкать к реке. Таких участков Пуховецкий видел не менее пяти, и все располагались в разных направлениях, как будто какая-то злая сила раскидала их равномерно по всем сторонам, чтобы окончательно спутать Ивана. Степная речка, протекавшая здесь, как и все подобные реки, в силу ровности местности, безбожно петляла, и теперь, казалось, окружала отряд казаков сразу со всех сторон. Здесь и там виднелись верхушки тополей и ив, а где-то и заросли камыша. Пуховецкий понял, что кроме как на удачу, надеяться ему не на что. Разве что на выигрыш времени: глядишь, если поводить Чорного сотоварищи несколько часов по степи, да под солнцем, то появится возможность сбежать. Ну или еще чего Бог пошлет: нападут татары, проедут москали, гроза разразится… Иван неторопливо трусил на своей лошадке: спешить ему было некуда. Чорный, со свитой человек из двадцати ехал в некотором отдалении и внимательно наблюдал за Пуховецким. Тот заметил, что при атамане теперь не было Лупыноса с Палием, которые неотступно следовали за ним до этого. Это Ивану показалось странным, а потому, как и все непонятное, вызывало неопределенное, но тяжелое чувство. Атаман терпеливо молчал, ожидая, куда же повернет Иван, а Пуховецкий, в свою очередь, хотел поддерживать неопределенность как можно дольше. Лучше всего для Ивана было бы, чтобы отряд – случайно или по воле атамана – повернул куда-нибудь, а затем проехал бы достаточно долго. В этом случае Пуховецкий мог бы встрепенуться и сделать вид, что он только сейчас заметил, что движутся они в неверном направлении, а значит, нужно поскорее повернуть и ехать в другую сторону. Но это отлично понимал и Чорный, а потому двигался отряд с черепашьей скоростью, сворачивая нерезко то в одну, то в другую сторону, и у Ивана не было возможности избежать выбора пути. Все казаки внимательно и все менее терпеливо смотрели на него в ожидании.
– Что
